Короли океана

Олоне и несколько человек из экипажа опрометью кинулись туда, откуда доносился гвалт. Их взорам предстала жуткая картина – при виде происходящего они оцепенели от ужаса. Дверь в покои герцога де Ла Торре была разбита вдребезги и сорвана с петель. На пороге второй каюты, служащей донье Виоленте спальней, в луже крови лежал капитан Гишар с проломленным черепом от страшного удара топором и содрогался в последних конвульсиях; сеньорита де Ла Торре, в ночной сорочке, повисла без чувств на руках отца, неподвижного и непреклонного, застывшего со шпагой в руке на пороге своей спальни; а за спиной у него была госпожа де Ла Торре: упав на колени, она потеряла сознание и уронила голову в кресло.

В самой же каюте сеньориты де Ла Торре, где иллюминатор был выбит снаружи, по ковру катались двое, сплетясь в клубок, точно змеи, задыхаясь и изрыгая гневные проклятия. Эти двое были Питриан и граф Орас. Каждый из них старался что есть мочи вырвать жизнь у своего противника; кинжалы в руке того и другого сверкали, как грозные молнии; но они оба были молоды, ловки, проворны и крепки, силы у них были равны, и они тщетно теряли их в отчаянной схватке.

Одним прыжком, точно тигр, Олоне метнулся к мертвому телу капитана Гишара – бедняга уже испустил последний вздох, – и в тот миг, когда граф Орас, которому вдруг почти удалось высвободиться из рук соперника, с ликующим вскриком занес над ним кинжал, Олоне обрушил ему на голову кулак, хватив по затылку с такой силой, ибо он был безоружен, что граф Орас, мертвенно побледнев, качнулся, всплеснул руками, рухнул на ковер, словно тяжелый мешок, и тут же лишился сознания.

Олоне оглушил его, как быка на бойне.

Матросы не мешкая накинулись на презренного убийцу и в следующее мгновение накрепко связали его по рукам и ногам, напрочь лишив возможности пошевельнуться.

Олоне велел вынести бездыханное тело несчастного капитана Гишара, а графа – запереть в тросовом отделении, после чего, дав прислуге господина де Ла Торре время привести в порядок каюты герцога и смыть с пола кровь, вернулся обратно в сопровождении Питриана, убедившись предварительно, что узник пришел в сознание.

Благородный испанец ждал молодых людей в своей первой каюте, сидя за столом, а напротив него почтительно стоял судовой писарь, которого герцог позвал к себе, велев захватить бумагу, перья и чернила.

Горячо поблагодарив обоих молодых людей за великодушную помощь и заверив их, что герцогиня с дочерью уже пришли в сознание и чувствуют себя лучше, чем можно было ожидать, герцог, по просьбе Олоне, заметившего, что нельзя терять ни минуты ради торжества правосудия, приступил к дознанию. А судовой писарь делал тем временем необходимые записи для будущего отчета.

Итак, были установлены следующие факты. Мы же приводим их ниже в сокращенном виде, позаимствовав из отчета, который и по сей день хранится в архивах министерства ВМС.

Граф Орас де Вильномбль, несмотря на унижение, которому подверг его капитан Гишар, не питал к нему ни малейшей ненависти; граф даже не затаил на него обиды, ибо, как он считал, ее нанес ему мужлан, а стало быть, она никаким боком не могла задеть его, человека голубых кровей. Да уж, таковы были нелепые и ложные предубеждения знати той поры, и, сколь бы глупыми и жалкими они ни казались нам сегодня, именно так тогда считали все вельможи. Однако продолжим.

Всю свою ненависть старший помощник направил на герцога де Ла Торре, ибо его презрительное отношение нарушило все виды графа на будущее: ведь он рассчитывал с помощью высокородного испанца вернуть себе благорасположение министра и снова занять положение, достойное славного имени, которое он носил. Иными словами, граф решил отомстить герцогу де Ла Торре и косвенно – его семье. Поскольку он самолично распорядился подготовить каюты для благородного иностранца, то знал их устройство как свои пять пальцев; кроме того, он ловко заполучил необходимые орудия, чтобы проникнуть туда, когда ему заблагорассудится, без ведома господина де Ла Торре.

Место, которое бывший старпом занял в шлюпке, было лучше не придумаешь. Эта шлюпка, висевшая за кормой, располагалась достаточно близко к иллюминаторам герцогской каюты – до них можно было запросто добраться и даже вскрыть снаружи с помощью приспособлений, которыми злоумышленник обзавелся загодя.

Граф Орас решил заколоть того, кого отныне считал своим кровным врагом и кто на самом деле был повинен перед ним лишь в том, что благоволил к нему всем сердцем и старался всячески его утешить.

Вот какой способ выбрал граф, чтобы осуществить свою месть.

Заглянув три или четыре раза к себе в каюту, он прихватил кое-какое оружие – топор, кинжал и пистолеты, а также кое-что из платья и все золото, какое было при нем; совершив же злодеяние, граф рассчитывал бежать. Побег казался ему плевым делом: судно находилось неподалеку от берегов Кубы – потихоньку спустить шлюпку на воду, считал он, будет проще простого, и тогда под покровом ночи ему удастся незаметно улизнуть и даже добраться до берега еще до того, как его хватятся и пустятся за ним в погоню.

Час, который граф счел самым подходящим для осуществления своего замысла, приходился на смену вахты, когда на судне некоторое время царил беспорядок, что, по его расчетам, должно было сыграть ему на руку. Таким образом, в то самое время, когда сигнальщик пробил в рынду четыре часа, граф стравил тали, удерживавшие шлюпку, и спустился в ней до уровня иллюминаторов, потом заткнул за пояс кинжал, взял топор и попытался вскрыть ближайший иллюминатор.

Единственное, чего не мог учесть граф, так это вот что. Во-первых, неделей раньше герцог де Ла Торре попросил укрепить изнутри иллюминаторы в своей каюте; во-вторых, отныне у графа был надзиратель – Питриан, не выпускавший его из виду ни на минуту.

Питриан живо раскусил злонамеренные помыслы графа. Не теряя ни мгновения, он побежал будить капитана и сообщил ему в двух словах о том, что происходит. Капитан, не тратя времени на одевание, дал Питриану кинжал, другой взял себе, и они вдвоем устремились к покоям герцога с криками о помощи. В тот самый миг, когда они вломились к герцогу, иллюминатор в его каюте разлетелся в дребезги и в каюту снаружи ворвался граф. От оглушительного грохота герцог тотчас вскочил на ноги – и едва успел распахнуть дверь в спальню, как в его объятия упала почти обезумевшая от страха дочь. Граф, в слепой ярости заметив, что его план рушится на глазах, устремился на капитана и проломил ему топором голову; потом он хотел было кинуться на герцога – тот хладнокровно стоял и поджидал его со шпагой в руке. Тогда-то Питриан очертя голову и набросился на графа, обхватил его руками и схлестнулся с ним в отчаянной схватке, которая могла обернуться для отважного малого плохо, если бы не чудесное, своевременное вмешательство Олоне, остановившего убийцу, правда, увы, слишком поздно, поскольку бедного капитана Гишара спасти так и не удалось.

Писарь удалился привести в порядок отчет, чтобы засим представить его на подпись, что и было сделано спустя полчаса.

Бумагу подписали господин герцог де Ла Торре, Олоне, Питриан и многие матросы, хотя последние большей частью вместо подписи поставили крестик. Олоне, оставшийся теперь за капитана корабля, велел подготовить шлюпку к спуску на воду и пересадить в нее арестанта, предварительно ослабив на нем путы; потом, распрощавшись с герцогом и на время перепоручив командование «Петухом» своему другу Питриану, он аккуратно сложил отчет, засунул себе в карман и переправил узника в шлюпке на борт «Сантьяго», чтобы посоветоваться с капитаном Дрейфом, как быть дальше.

Буканьер, оставленный на «Сантьяго» временно за командира, приказал притащить графа Ораса к опоре грот-мачты и привязать к ней, после чего он принялся подавать сигналы, столь внезапно прервавшие беседу флибустьера с господином де Лартигом, что и послужило причиной скорейшего возвращения знаменитого буканьера на борт означенного корабля.

Глава V

Как вершился суд на борту военных кораблей его величества короля Франции и Наварры в году 1674 от Рождества Христова

Дрейф оказался в крайне затруднительном положении, когда Олоне поведал ему о злодеянии, совершенном на борту «Петуха».

– К чертям собачьим эти юбки! – прокричал он несколько раз подряд, в ярости топая ногами. – Хватит и одной, чтобы осатанели даже самые крепкие молодцы!

– Но, капитан, клянусь, эти дамы тут совершенно ни при чем, – оправдывался Олоне.

– «Эти дамы»! «Эти дамы»! – не унимался Дрейф. – Так их что там у вас, целый батальон? Тогда чему уж тут удивляться, тысяча чертей! С эдаким балластом вы скоро все перережете глотки друг дружке!

– О, капитан, их всего-то две – госпожа де Ла Торре с дочерью! – с укоризной заметил Олоне.

– Да вы изумляете меня с вашей госпожой де Ла Торре и ее дочерью! – продолжал буйствовать флибустьер, относившийся к женщинам с явным предубеждением. – Мне-то какой с них прок? Чем они с виду смазливей и умней, тем опасней! Ох уж мне эти дамочки! Видите ли, милый мой Олоне, я, отчаянный флибустьер Дрейф, как меня величают некоторые… так вот, клянусь честью, по мне, так уж лучше в одиночку схлестнуться с полусотней испанцев, чем иметь дело с одной дамочкой!

– Полноте! Вы никак шутите, капитан!

– Ничуть, тысяча чертей! И зарубите себе на носу: женщина держит в руках одновременно мину и змею, она убивает и очаровывает. Когда-нибудь сами поймете, – с поникшим видом прибавил он.

– Упаси меня бог, капитан!

– Воля ваша, – бросил Дрейф, сочувственно пожав плечами. – Для меня женщина не стоит даже этого! – Он щелкнул большим и средним пальцем.

– Как бы то ни было, капитан, – продолжал Олоне, переводя разговор на другую тему, – а вот этот человек убил капитана Гишара, подло убил и коварно.

– А вот это уже дело серьезное! Бедный капитан Гишар! Ладно, лично я и понятия не имею, с какого боку за него браться. Думаю, будет куда лучше доверить такой серьезный вопрос господину де Лартигу. Он командует кораблем его величества – ему и решать. Как считаете?

– Полностью разделяю ваше мнение, капитан. Раз уж такое дело, пускай господин де Лартиг его и рассудит.

– То-то, это ж проще пареной репы, милый мой. Давайте-ка сюда вашу бумагу. Вот так. Да обождите здесь. Я скоро. Ох уж эти чертовы юбки!

Попрощавшись с молодым человеком без лишних церемоний, Дрейф прыгнул в одну из шлюпок, на которых перевозили пленных испанцев, и направился в ней обратно на борт «Непоколебимого».

Олоне, чувствуя себя явно не в своей тарелке на борту такого большого корабля, где он к тому же никого не знал, принялся по свойственной морякам привычке расхаживать взад и вперед по верхней палубе, ожидая возвращения Дрейфа.

Так он ходил туда-сюда, погруженный в свои мысли, как вдруг через некоторое время услыхал, как его зовет граф Орас.

– Что вам от меня нужно, сударь? – осведомился он, подходя ближе.

– Прошу меня простить, что отрываю вас от раздумий, – с легкой насмешкой проговорил граф, – но я не раз уже пытался поговорить с матросами, которые меня стерегут, а они словно в рот воды набрали.

– Должно быть, им запрещено вступать с вами в разговоры.

– Ничего подобного, – бросил один из буканьеров, эдакий геркулес, косая сажень в плечах, под шесть футов ростом. – Просто нас от него с души воротит.

– Смешно! – заметил граф.

– А вот оскорблять нас не надо, голубок! – усмехнувшись в свою очередь, продолжал буканьер. – Не то, клянусь Данником – это мое прозвище, – пересчитаю тебе кости, а рука у меня тяжелая.

Олоне сделал знак геркулесу и снова обратился к графу:

– Так что вам угодно?

– Просто хотел кое-что узнать. Если, конечно, это не в тягость вашей милости.

– Смотря что! Так о чем речь?