К точке отсчёта

– Ишь, пакостники, хорошо – зима.

За повозкой шла толпа нищих с пустыми мешками. Опущенные головы, тяжёлая поступь – жалкое зрелище.

– Пострадавшие что ли? – подала голос Щекочиха.

– Похоже на то. Обобрали сердечных.

Нищие шагали под песню пакостников:

«Есть ли староста бездельник

Так и земский суд.

И совсем они забыли

Про ременный кнут.

Взятки в жизни – красота,

Слаще мёда и сота!

Как же крючкотворец мелит,

Коль на взятки глазом целит.

Так и староста богатый

Сельской насыщаясь платой.

Вот их весь содом.

Крючкотворца жена –

Такая ж сатана.

От такой наседки

Таковые детки!

С сими тварьми одинаки

Батраки их и собаки.

Весь таков их дом».

Процессия давно скрылась, а толпа молча стояла, будто оглушённая.

Глава 15

– Валерий Васильевич, примите мои соболезнования.

– Крепитесь.

Откуда столько крови? Реки крови… Следы уходящей жизни. Да, это не кровь, это цветы. Как их много, удушающий запах талой земли и этих цветов. А их всё несут. Стасик, мой славный Стасик, долгожданный сын пожилого отца. И как я теперь буду жить, дышать без тебя? Что? Поминки? Это где все едят, пьют, забывая про повод? Небо серым саваном. Неужели после всего весна осмелиться? На Наташу смотреть страшно. И хоть последние два года жили врозь, между ними не прерывалась ниточка, их Стасик. Он даже смирился с присутствием в жизни сына «дяди Кости». Недолюбливал, конечно, да что там недолюбливал, тайно ненавидел. А сейчас даже благодарен, сила в нём. Где ещё Наташе силы набраться, чтобы учиться жить заново?

Как ему хотелось, чтобы эти люди исчезли хоть ненадолго, оставили их с Наташей наедине со своим горем. Может тогда он нашёл слова, хотя бы попытался объяснить… Ей, не себе.

Он все-таки вспомнил – в тот день шёл дождь. Даже странно, что запомнил. Последние несколько лет он не замечал погоды, как и смены времен года. Из автомобиля в кабинет с климат-контролем. А дом, что дом? Без Наташи это просто богатая ночлежка. Но в тот день точно был дождь, первый осенний – нудный, слякотный. Он помнит, что стоял у окна, смотрел как набухшие, тронутые тленом листья устилали поредевшую, сиротливую клумбу. И вспомнил, как захотелось в тот миг бросить всё, уехать к Наташе, попробовать вернуть, пусть даже ценой свободы. Купить недолгое время безмятежности этой самой свободой, а дальше будь что будет! Он даже позвонил тогда Наташе, набрал номер и затих, представляя, как тонкая кисть тянется к телефону. Он вспомнил напряжение между гудками, ожидая звучания чуть хрипловатого голоса.

Именно тогда он и узнал о существовании «дяди Кости». Первым желанием было сорваться, собрать своих молодцев, услужливо ожидающих в приёмной, заявиться эскортом с пугающими сиренами. Еле сдержался.

Артур, влетевший в кабинет, будто на стену натолкнулся, застыл на полпути. И усмешку свою вспомнил, которой отогнал желание видеть бывшую жену и сынишку. Ирония судьбы или промысел небес? Именно в тот день Артур Игоревич пришёл согласовать решение по тендеру. Тендеру, который убил его сынишку. Знал ведь, что оборудование для клиники неисправно. Но ведь не впервые. Тогда и подумать не мог, что это решение так изменит его жизнь через полтора года.

Интересно, а смог бы тогда что-то изменить? И какой ценой? Он же не сам принимал решение, он – всего лишь маленькое звено в цепи, винтик, встроенный в огромный механизм.

А ещё через год Наташины рыдания в трубке. Стасика увезли в реанимацию. В местную реанимацию. Невозможно транспортировать даже в столицу, какая заграница. Рванулся тогда к главному, на что рассчитывал? На коньяк, который литрами пили на заднем дворе? Или на пухлые конверты, что возили его молодцы на дачу докторишки? Ах, как бегали его глазки, будто кардиограмму выписывали!

И потянулись дни, пропитанные хлоркой, или чем там пахнет в больничных коридорах? Проводил совещания, ездил по районам, но не видел ничего. Бледное, почти прозрачное лицо Стасика стояло перед глазами. И хоть докторишка и уверял, что шансов не было, он-то точно знал, прояви он тогда твёрдость, отмени согласованный тендер, Стасик жил бы. Интересно, а Наташа знает? Хотя откуда…

Наташа. Еле держится. Кажется, что от неё осталась только видимая оболочка. Если бы не поддерживал новый муж, она стекла бы тонкой струйкой в черноту могилы, где светлым пятном маленький гробик.

Он помнит последний разговор с сыном, неделю назад. Он тогда сидел у постели ребёнка, сдерживая рыдания. Пытался улыбаться – получалось плохо.

– Папа, я скоро буду летать, не плачь, – невесомая ручка тянулась к нему.

Он слегка сжал, удивившись её холодности.

Ты летаешь, сынок. Перехватило дыхание. Нет, он не поедет на поминки, без него. Подошёл к Наташе, сжал в объятиях. Как она похудела! Сколько боли в глазах цвета палой листвы! Подал руку Константину. Махнул охране, не до них, и побрел по оттаявшим дорожкам, вглядываясь в гранитные лица.

Сколько же совсем молодых, детей, он никогда раньше не задумывался об этом. Вот эта молодая девушка, к примеру, красавица. Что случилось с тобой в ненастный зимний день? Или этот маленький гранитный осколок, как осколок нераспустившейся жизни. Кто из вас оказался здесь по моей вине? Ответьте! Ты? Или ты? А может этот молодой человек, улыбающийся безупречным ртом? Охранники дышали в спину, пришлось остановиться.

– Ждите в машине, – тоном, не допускающим возражений. И быстрым шагом дальше, дальше.

«Папа, я скоро буду летать», – с заплакавшего, наконец, неба.

Сынок, сынок! У могилы с проржавевшим памятником остановился. И здесь мальчишка. Мальчишка, который ушёл в день рождения Стасика. Провидение? Упал на сырую землю, сжимая в руке облезший венок.

Стасик, Стасик! Земля вдруг стала мягкой, поддаваясь тяжести его тела.

– Идиоты, где его теперь искать? – начальник охраны охрип. Он кричал уже третий час, прочёсывая с подчиненными ночное кладбище.

– Да мы и не отходили далеко.

– Валерий Васильевич приказал ждать в машине, а мы спрятались за деревом и следили.

– Ну и где он? Следили они…

– Да он в двадцати шагах от нас был. Дошёл до какой-то старой могилы, а потом бросился на землю.