Ощущения качки гамака, лучи фонарей, прыгающие по фронту, по бокам – натужное сопение, едкий пот. И речь, будто до боли знакомая, но не усваиваемая.
Мало-помалу прыгающая среда встроилась в картинку, набиравшую резкость. Наконец, вернулось «я».
Он – на носилках, которые тащат четыре жилистых парня, переговаривающиеся на иврите с вкраплениями русского и прочего мата. Их русский – нечистый, смахивает на фонетику сына, прибывшего в Израиль в шесть лет.
Марш трусцой – в туннеле, похоже, не том, злополучном, каким в Газу прибыл и с полпути был возвращен – наспех закрепленная электропроводка со светильниками, кабели связи не замечаются.
Коль так, то в какую из студий преисподней туннель ведет? Неоригинально, сплошные повторы. Пора бы демиургам, конфликтующим за ширмой, взять перерыв, а лучше – раскурить трубку мира.
Ишь куда хватил, размечтался. Центр земного – именно ад, здание рода человеческого, возводимое миллиардами эгоизмов, не столько жаждущими благ сосуществования, сколько схватка за солнечную сторону.
– Оклемался, – бросил на иврите оглянувшийся голубоокий экспедитор слева без малейшей семитской примеси.
– Слава богу! Тащить такую тушу зазря – босса бы проклял, – обнажил некое организационное начало фронтмен справа, даже не оглянувшись.
– Пацаны, хватить тереть, расходуя без толку силы! И так пыхтите! – отчитал передовую условный сержант, судя по начальственной нотке упрека.
– Э-э… Хоть знаете, куда меня тащите, но главное – что при интоксикации усыпляющим газом делать? – вклинился в гужевой форум пассажир носилок по-русски. Злобно добавил: – Как в «Норд-Осте», не улыбается…
Сержант с напарником обменялись взглядами, фронтмены же недоуменно оглянулись. В русле инерции марша трусцой четверка покрыла еще метров десять и, будто не сговариваясь, остановилась в растерянности. В глазах экипажа пропечатался немой вопрос, адресовавшийся командиру. Как казалось, требовавший не перевода сентенции пассажира, а ответа: собственно, пассажир о чем? Было ясно, что молодцы, не старше двадцати пяти, хоть и все как на подбор славяне, о криворуком спасении заложников девятнадцатилетней давности в театре на Дубровке, повлекшем множество смертей из-за усыпляющего газа, не слышали. Похоже, не ведомо это было и «сержанту», по крайней мере, так прочитывалась его экспрессивная жестикуляция «Объект не в себе. Какая разница?». Клич «Яалла!» («Вперед» – арабское слово, прочно вошедшее в иврит) возобновил движение подземного амбуланса.
Обрести точку опоры на земле не получалось – Алекса шатало в ногах и чувствах. Недолго думая, квартет вновь употребил носилки. Алекс между тем повалился не на спину, а, опираясь то на один локоть, то на другой, снимал рекогносцировку местности.
Строения, напоминавшие инфраструктуру кибуца, его несколько успокоили, но отпустило лишь, когда в лунном свете проявился желтый номер микроавтобуса, припрятанного в небольшой лесопосадке в трехстах метрах от терминала туннеля.
Слава богу, не Египет! И здравствуй, Израиль, хоть и не родные камни, но столь желанная сей момент сторона! Единственный квадрат на земном шаре, где ты не прокатный заложник, а держатель базовых прав, пусть одно из них – право на справедливый суд, хоть и уголовный. Сколько меня не было? Года два, больше? Скорей бы домой, разберусь…
Правда, хлопцы эти мутноваты. Хоть и израильтяне десантной закваски, но силы поддержки, спутник любой силовой акции, где? Да и в спецслужбы не евреев не берут… Впрочем, не мираж ли всё это – от усыпляющего газа, сместившего систему координат?
Контуры торгового центра на перекрестке «Яд Мордехай», хоженого-перехоженного, рассеяли морок сомнений – Алекс взмыл руку со сжатым кулаком вверх, то ли возвещая свое избавление, то ли салютуя отчему дому в каких-то сорока километрах отсюда. Двое парней, делившие с Алексом заднее сиденье, застыли на мгновение, после чего, не сговариваясь, придвинулись к нему вплотную. «Сержант», в следующем ряду сидевший и учуявший активность, резко повернулся. Вздев подбородок, обозначил к вахте вопрос. Ближний к нему конвоир пожал плечами, что «сержанта» не удовлетворило. Забросив руку на спинку, стал всматриваться в объект их дерзновенной, по силам лишь патентованным сорвиголовам операции.
Тут Алекс буднично, сама естественность, подал голос, на сей раз на практикуемом квартетом иврите, вспомнив, что его израильскую связку ключей изъяла команда опорного пункта СВР в Потсдаме:
– Маленькое уточнение: прежде чем ко мне, заедем на минуту к сыну. Спит, правда… – Алекс осекся.
По вытянутым лицам соседей, Алекс понял, что озвученное им не столько неуместно, сколько нежданное для них открытие, но в чем суть дела, он не понимал. Впрочем, озадачиться не успел, точнее, тот мелкий казус вдруг разукрупнился в реальную, неясных контуров проблему. Ведь, едва зажегся зеленый, микроавтобус рванул вправо – в иную, не ведущую ни к его дому, ни к Тель-Авиву сторону (при всех отклонениях от нормы Алекс находил свой эскорт лазутчиками «Моссада»; как последний о его местоположении узнал, в трещавшей от газа и антидота башке даже не обозначилось).
Алекс хотел было возмутиться, но передумал – на растерях или недорослей-угонщиков автомобилей сбитая дисциплиной, крепко знающая свое дело команда не тянула. Да и развернуться можно было лишь на следующем перекрестке, через три-четыре километра.
Без всяких подсказок пассажира ближайший перекресток стал точкой маневра – водитель включил сигнал поворота. Алекс даже чуть подался вперед в предвкушении желанного маршрута, казалось ему, профуканного водителем по невнимательности. И… часто замигал, когда вместо разворота микроавтобус взял влево, въехав в Сдерот – хорошо ему знакомый депрессивный город, населенный преимущественно экономически слабыми слоями населения. Затрещала сковородка подозрений, ведь в низкой этажности, весь как на ладони городе израильские спецслужбы своих представительств иметь не могли.
Вот те на! Уж где-где, а быть похищенным неформалами в родном, полузакрытом Израиле он не ожидал. Пусть в немалой степени оправданно – был во власти феерии химреактивов и удали в духе компьютерных игр.
Его накрыла странная комбинация чувств – апатии, клинически предсказуемой, и веры в свою звезду, по обыкновению, к нему благосклонную, но в последние два года буквально стелившую ему переправы в топи амбиций сильных мира сего, куда его самоволием случая и винных паров занесло.
Не всколыхнуло Алекса и здание виллы, куда был доставлен, лет пятнадцать назад предлагавшейся ему за бесценок, но не нашедшей у его бизнес-интересов отклика; в Сдероте, «полигоне» для ракетных пристрелок из сектора Газы с рухнувшими ценами на недвижимость, риски перевешивали навар халявы.
Любопытно, закрой я тогда сделку, куда бы вывела сегодня кривая, да и не закольцевалась бы по-бюргерски судьба, ныне криво улыбнувшаяся, подумал он, минуя парадный вход вместе с «сержантом» и еще одним бойцом. В зале без приглашения уселся, надо полагать, найдя его конечной точкой их общего, вне земной гравитации маршрута.
Непринужденность «этапируемого» старшого смутила – он бросил на Алекса любопытный взгляд. Кивнул бойцу на гостя и, картинно оглянувшись, потопал к лестнице, которая, судя по языку его тела, исполненного важной целью, вела в условную каюту капитана. Вскоре донесся аккуратный стук костяшками пальцев в дверь.
Алекс непринужденно закинул ногу за ногу, передавая неброский суверенитет значимого человека, олицетворяющего некое «мы»; кантовать такого – хлопот не оберешься, неведомо, откуда прилетит. И являл собой любопытную натуру, скорее всего, для панорамного библейского сюжета, надо понимать, наших дней.
Важничал он меж тем недолго – из ВИП-образа его извлек «сержант», кликнувший его со второго этажа, по-русски:
– Дядя, поднимайся, тебя ждут
В пику своему недавнему лику Алекс живо встал на ноги. Проигнорировав русский, бывшим механическим переводом ивритской лексики, откликнулся на государственном языке:
– Спать? Белье хоть есть? У тех, в Газе, только подушка… – и засеменил к лестнице.
После недельной бессонницы забыться не вышло – закулиса напомнила о себе очередным звеньевым, вызывающим духи обязательств, взаиморасчетов. В небольшом, но со вкусом обставленном кабинете Алекса встретил мужчина в районе шестидесяти, отвечавший основным признакам координатора невидимого фронта: непринужденная смена обличий, обращенный в себя взгляд, но главное – манера слушать вполуха, выводящая собеседника из равновесия.
Сколько бы Алекс ни был дезориентирован похищением, флага не приоткрывшим, кто за боевиками стоит – к моменту встречи с их патроном – он, по большей мере, представлял. Хватило нескольких минут покоя в зале, чтобы заработала дедукция: коммандос с беглым ивритом славянских корней – никто иные, как шпионское подполье, руководимое темниками из Москвы. Коль скоро инициатор его успешной миротворческой миссии Москва, то вполне предсказуема операция по его освобождению. Чего в тумане «химиотерапии» не получалось Алексу связать, так это, коим образом российские спецслужбы РФ пустили корни в полузакрытом, просвечиваемом национальной контрразведкой Израиле. Но, едва обозначились контуры события, как бритва Оккама прополола кратчайший путь к истине. Обзаведясь столь универсальной ассистенткой, Алекс уверенно шагнул в свою материнскую среду – тестирование терра-инкогнита на вшивость.
– Как дела, Шабтай? – бодро приветствовал Алекс хозяина кабинета на иврите, запечатлев первого семита за сегодняшнюю ночь, внешне, выходца из СССР.
Звеньевой увел глаза в сторону, и без того неинформативные, и вяло указал на стул у стола, даже не кивнув визитеру. Казалось, он либо не вник в сказанное, либо, что представлялось наиболее вероятным, слушает исключительно самого себя, тем более, не тратит энергию на эксцентриков.
– Напомнил мне о Калмановиче. Как-никак ты первый еврей, с кем сегодня столкнулся, – разъяснял свою браваду Алекс Звеньевому. – Тот, правда, больше по торговому делу. Сподобил шпионаж в инвестицию, что для выходца из совка семидесятых – суперкруто. Если ты роман «Антрепренер», который о Шабтае, не читал, то рекомендую. Пособие для шпиона советских корней, что в Израиле, что где-либо…
– Как самочувствие? – вполголоса осведомился звеньевой, смотря куда-то в сторону, будто смысловой понос гостя – ожидаемая клиника: мол, митингуешь? митингуй, лишь бы не кусался…
– Знаешь, адреналин бурлит. С тех пор, как дошло, что мимо Норд-Оста проскочил. Твои ребята – славяне славянами, но израильская закваска налицо, свое дело знают. Не вытащи они меня из того клоповника, без кондиционера двинул бы кони. Так что большой им поклон, честно… – доложил о самочувствии, присовокупив диагноз – медицинский, квалификационный и оперативный – Алекс, перейдя на русский. Понятно почему: считают, делятся сокровенным и сочиняют тексты исключительно на родном языке…
Звеньевой преобразился, выйдя из образа подслеповатой рассеянности, и в упор уставился на брызжущего адреналином слов гостя. Казалось, он нечто для себя приоткрыл в разрез его недавними представлениям. Склонив голову, задумался. Все еще глядя в стол, спросил, на сей раз на иврите:
– Ты, вообще, откуда? Гражданство имеется в виду.
– Тебе оно зачем? – насторожился Алекс.
– Сомнения, не вышла ли ошибочка? – запрыгнув в шкуру ехидной овечки, вновь сменил лик Звеньевой.
– Какая ошибка? – дался диву гость.
– Того ли мы вытащили? Подразумевался-то русский, как я понял, важная персона. То, что я вижу, вы израильтянин, судя по хорошему ивриту. Не все местные так владеют. И, не понять, для чего Калмановича, царство ему небесное, приплели… – приоткрыл изъяны планирования российского шпионажа его звеньевой, в придачу попеняв Центру за клиента c манерами балагура-провокатора.
Алекс захохотал, вначале нервически, потом от души. Выплюнув из себя бурду изумления и гнева, пару раз, едва касаясь, постучал по столешнице. Затем устремил большой палец вверх, надо понимать, отсылая к начальству крота, и спросил:
– Они что, даже имени моего не сказали? А фото?
Ответом стал привычный отсутствующий взгляд, истолковывавшийся по усмотрению.
– Ладно, вытащили и спасибо. Дальше что? – разбирался со шпионской логистикой Алекс.
– Пока не знаю, – резко ответил звеньевой. – Будем разбираться…
– С чем разбираться: как я в Газе оказался? Скажу сразу: лучше тебе не знать… – прибег к смысловому наморднику Алекс, не раз им апробированному.