Яблоко транзита

– Чтобы продвинуться, – скривился, чешась за ухом, крот, – нужно понять, кто вы; у меня куча вопросов. Пока ясно только одно: вы не сумасшедший, хотя и были сомнения… Жду ответа на вопрос: откуда беглый, почти без акцента иврит? Разъяснять, почему выделываетесь, делая опасные намеки, необязательно.

– Давай так… – ненадолго задумался Алекс. – Я постараюсь внести ясность, даже обещаю, но прежде ответь: мой дальнейший маршрут, каковы на мой счет указания?

Звеньевой покрутил головой, давая знать: так не пойдет, мои правила.

– Подожди, – терял терпение Алекс, – сложно представить, что мой расклад хуже твоего? Вдруг начальство у нас общее? Не влетит ли под горячую руку, перестраховщик? И сам посуди: какова вероятность ошибки, когда тебе выложили мои координаты с точностью до сантиметра. Нашел бы иначе… Сам посуди, что, Газа – мегаполис, кишащий заложниками, перенаселенный Шанхай? – Алекс хмыкнул, но уловив холодный, непреклонный взгляд, понял, что в глухой обороне не отсидеться. Как бы в новый подвал не угодить… Заговорил примирительно: – Да, я израильтянин, живу здесь давно. Писатель, аналитик и политтехнолог, в определенных кругах России известный. Заказывают обзоры, экспертные оценки…

– Ну да, Газа – самое место для вашего брата, да еще в период войны… – нашел логическую прореху в ответе региональный крот. Неприятно оскалился, но вдруг дружелюбно свернул разговор: – Что это я? Спать ведь умираете, распоряжусь, чтобы постелили. Завтра договорим, хотя давно сегодня…

И правда, народ Сдерота, давно проснувшись, заполнял артерии загона наемного труда.

За семь последних суток Алекса, наконец, свалило (забытье от газа, прерванное антидотом, не в счет). Последнее, что перед провалом в сон у него отложилось, была злорадная гримаса крота, под занавес встречи обнажившаяся в мешанине его вывесок. Между тем посмаковать леденца пробуждения не получилось – настойчивыми потряхиванием плеча его призвали заступать на вахту дня – рабовладельца мироздания.

– Здесь что – гостиница, до одиннадцати выметаться? – ворчал Алекс, спуская ноги на пол. – Где мое портмоне? Заплачу за двое суток, но на больше, чем сто евро не рассчитывайте. Ах, да, оно где-то завалилось – на полях невидимого, мать вашу, фронта…

– Доброго вам дня! – из-за спины «сержанта» показался смотрящий за шпионской точкой крот. – Вы едете домой, там и выспитесь. Вас отвезут, назовите только адрес…

Алекс внимательно посмотрел на Звеньевого, казалось, не веря сказанному, а может, в попытке вычитать в его глазах потаенные мотивы. Пережевав новость, зашарил глазами по комнате в поиске своей одежды.

– Не слышу запаха кофе и свежих булок, – освежив в санузле лицо, потребовал у присматривающего за ним «сержанта» итальянского завтрака гость. Покидая спальню, добавил: – Лучше бы я тогда, в седьмом, эту виллу купил. Из Газы куда ближе, чем Ашдод. Шатает меня…

– Скажите, Эвен Эзра, ваша улица, как пишется? В имени улицы первые буквы «алеф» или «айн»? – спросил Звеньевой и быстро потупил взгляд.

– И «алеф», и «айн» – в таком порядке, – ответил Алекс, оторвавшись от капучино. Сделав еще глоток, спросил с издевкой: – А какая тебе разница? Москве доложить или дозор возле моего дома выставить? Если забота о Москве, то им этот адрес, сто пудов, известен. Кстати, а чего ты у своих бойцов, внешне, урожденных Израиля, не спросил? Или хлопцы и девяти классов не осилили, ну, аналог советской семилетки? Помнишь такую, точнее, упоминания о ней? Н-да, очень я старый… Из какого отстоя экспериментов я родом…

Звеньевой во рту повертел языком, казалось, мысленно отстраняясь от клиента-эксцентрика, и двинулся из кухни к лестнице. То ли это было прощание по-английски, то ли мужской жест-послание в духе «Диагноз, что тут скажешь…», пойди-разбери.

– Уважаемый, Эвен Эзра не мой адрес, а сына. У него ключи от моей квартиры, так что нужно позвонить. Дома ли?.. – окликнул крота Алекс с полпути.

Звеньевой остановился, но оборачиваться не стал и спустя секунду-другую возобновил движение, точно никакого вопроса не прозвучало.

Насупившись, Алекс встал из-за стола. В зале, играя ключами от авто и время от времени на него посматривая, стоял «сержант», чуть поодаль, в кресле, новый неизвестный Алексу боец, внешне будто узбек, но однозначно не еврей, являя с первым незримый, объединенный общностью задачи тандем. К ним Алекс и направился. Нечто подсказывало ему, что смысла просить у ребят позвонить сыну нет, коль Звеньевой его просьбу не «расслышал». Суки, выругался он про себя, не пытаясь вникнуть, что объявленная вольная и зажиленный звонок слабо вяжутся. Впрочем, свою Одиссею, сплошь и рядом стипль-чез из произвольно меняемых препятствий, он давно воспринимал как вторую молодость, от которой, как известно, открещиваться дураков нет.

Дыши глубже и получай от близких тебе палестин наслаждение; не исключено, на ближайшей повестке – экспедиция в анклав воинственного матриархата, где гарантированно утонешь, подвел смысловую черту он, усаживаясь на общем сиденье с «сержантом» в микроавтобусе. Почти сразу задремал, сложив руки на груди.

– Ну что, прощаемся? Еще раз спасибо, что из Газы, проклятой Богом, вытащили… – обратился к «сержанту» Алекс, когда микроавтобус припарковался напротив Эвен Эзра, 26, в Ашдоде.

Сержант медленно встал на ноги, освобождая проход, при этом не выпускал Алекса из виду. Увидев, что водитель-узбек спешился, а «сержант» следует за ним, Алекс остановился со словами:

– Я не девушка, чтобы провожать, а старый конь. Он, как известно, борозды не портит…

– Мало ли что… – усомнился «сержант» и, сблизившись с объектом вплотную, словно подталкивал продолжить движение. Покачав разочарованно головой, Алекс сдвинул дверцу и ступил на тротуар.

При виде подзабытых, но родных стен Алексу захотелось поскорее обнять сына, при этом некий очажок травил в нем радость предвкушения встречи: «Два с половиной года ты спасал свою задницу, для Виктора, вечного тинэйджера, хоть и славного, не сделав ничего». Поглощен Алекс был своим разносолом настолько, что следовавшие за ним коммандос исчезли из спектра его ощущений, не зацепили его внимание и двое прохлаждавшихся в лобби означенных холодной уверенностью молодцев, которые отличались от его эскорта только семитской наружностью. Не заметил и он, как исчез эскорт, аккуратно закрыв за собой входную дверь

Алекс недоуменно жал на кнопку вызова лифта, отказываясь верить, что он не работает.

Право, не в этот же штучный, освященный Удачей день, плевался Алекс про себя, переминаясь с ноги на ногу. Опомнился лишь, когда жестким хватом его прихватили кисти чьих-то рук. Оглядываясь, крикнул: «Какого черта! Совсем охренели, провожатые!?» И онемел, увидев новых, незнакомых ему бычков, радикально от гвардейцев московского крота отличавшихся, как показалось ему, мощью и незыблемостью их тыла. Ко всему прочему чистокровные семиты, вскоре пополнившиеся шестью коллегами, которые, надо понимать, блокировали спуск жильцов по лестнице из-за остановки лифта. Впрочем, пеших энтузиастов покинуть дом не замечалось, как и войти в него. Внешний периметр, как Алекс вскоре увидит, держали еще трое, во многом, без особой надобности: три часа дня – пресловутая израильская сиеста, сушка помыслов и «вёсел».

На поднятый в планшете ордер на арест, объявленный еще у лифта, Алекс не взглянул, но, опомнившись, жестом затребовал показать вновь. Между тем читать не стал – снесся лишь с датой и – о, новация! – точным временем публикации ордера, чем немало смутил округу, восьмерых, не вызывало сомнений, спецслужбистов местной продукции и расфасовки.

Цифры бесстрастно свидетельствовали, что ордер догнал группу захвата всего полчаса назад – либо в пути, либо в самом Ашдоде. Паззл сложился.

До очередного места «содержания» Алекса забавлял финальный эпизод его первого «присаживания» в Израиле, когда в момент «выписки» на подъеме чувств обратился к начальнику изолятора: «Благодарить не буду, но распирает сказать: родина там, когда по выходу из тюрьмы за гуманный, не ущемляющий достоинство «прием», ты ей благодарен. Так что спасибо Создателю, что это случилось со мной не на географической, а в Израиле. Впрямь земля Святая…»

Панегирик мусоросборнику дна столь взволновал кума, что он приобнял расконвоированного, напутствуя: «Обещай, что в первый и последний раз…»

Алекс радушно пожал его руку, но как человек, себе не лгущий, обещать не стал.

Глава 10

Лод, Израиль, Отдел борьбы с международной преступностью 27 мая 2021 г. 11.00

Государственная измена, помощь врагу в военное время, преступный сговор – неполный букет объявленных Алексу Куршину подозрений; третий арест в его Одиссее, отчим домом логически закольцевавшейся; two-way ticket to the Moon.

Между тем Алекс спокоен, контрастом вчерашней экспансивности восстановив свой обычный настрой – едкого придиры, чей главный контрагент – он сам, внешний же контур – кто под горячую руку. Сегодня, похоже, тот самый случай – диспут извечных межцеховых разборок в духе «кто есть кто», судя по пропечатанной у Алекса ухмылке, точек соприкосновения не сулящий…

– Так как мне тебя идентифицировать без документов, не пойму… – сокрушался Илан Коренблит, немолодой дознаватель, четверть часа ворошивший родословную Алекса и ближайших к нему колен. Впрочем, нудил по учебнику, общему для всех лаборантов правды мира.

– Ну, умора, – подался вперед Алекс, – Вануну из меня сделали на раз-два, паспорта при этом не испросив. Зачем тогда он? Оставим за скобками: поднять мое фото из банка МВД, к которому ты подсоединен, один клик. Персональный-то номер свой я сообщил, хотя мог этого не делать, зная, что на меня у «Моссада» целая полка… Так что давай без протокольной толчеи, а то воспользуюсь своим правом на молчание. За что начальство тебя по головке не погладит как профнепригодного…

Откликом на эскападу стал краткий взгляд, Алексом не раз испытанный: вспышка любопытства, не влекущая осмысления и корректив, дескать, во даёт! Следователь задумался, казалось, перебирая связку затертых, передаваемых по наследству ключей, непригодных для замка, замененного без предупреждения.

– Что мне тогда с тобой делать, Алекс, не скажешь? – замкнул паузу примерок дознаватель.

– Отпустить с миром, извиняться необязательно, – предложил, не моргнув глазом, «экскурсант» впечатляющей череды изоляторов, хорошо усвоивший, что его серебряная ложечка – фарт – за решеткой с захлопыванием центральных ворот заканчивается.

Илан Коренблит ухмыльнулся, но промолчал, что, впрочем, альфа и омега хартии дознания – зловещая экономия слов под сенью исполина государства; этакая «служба доверия», наматывающая исповеди заблудших на пенитенциарный ус. Впрочем, паузами дорога только в вечность вымощена, где, общеизвестно, не приживаются проходимцы и стряпчие всех изводов. Так что, хочешь, не хочешь, а к головоломкам сущего коды подбирай. К чему Коренблит и приступил, извлекая свой томагавк:

– Алекс, ты не типаж, нарывающийся на увещевания, я, в свою очередь, не почтовый ящик для авторов разговорного жанра. Следовательно, режим военного времени, по-моему, тебя устраивающий…

– К нашим баранам, согласен, – живо откликнулся по-французски Алекс, вызвав у дознавателя улыбку. Подумал: стало быть, разговор будет непростой, коль оппонент, явно не франкофон, французский знает…

– Начни тогда с того, кто и когда тебя завербовал, – обозначил центр окружности покаяния Коренблит, по обыкновению, до неприличия эластичной.

– Вот как! – взбудоражил пространство допроса Алекс, обрушился: – Упование на халяву – это то, что у силовиков больше всего меня бесит! Для этого ваш брат-хамелеон готов хоть Википедию вызубрить! Надоело! К черту!

– Э-э… – едва выдавил из себя, судя по возрасту, видавший виды дознаватель.

– Теперь, слушай! – приступил ко второму абзацу своих инвектив дознанию Алекс. – Больше ни одного слова об измене, моих шашнях с врагом, прочего из пункции копчика вздора! На меня у вас ничего нет! Абсолютно! И быть не могло! Так вот, приняв это за основу, поделись, что тебе, если вообще, о последних моих годах жизни вне Израиля известно. После чего я взвешу, что и в какой мере смогу родной мне по духу и крови, хоть и взгретой гегемонизмом стране рассказать! А именно, своей злополучной «экскурсии» в Газу. Разумеется, если у тебя есть на то допуск, подкрепленный документально или явкой правительственного чиновника соответствующего уровня. Ведь я не только был в Газе, но и сообщался с их верхушкой, не исключено, пока единственный из израильтян. Только не думай, что это паранойя или вторая серия «Ультиматума Борна»…

– Я так не думаю, – перебил сама серьезность Коренблит, вставая из-за стола. Добавил: – Будем разбираться, меритократ, с замашками горлохвата. Пока же посидишь… А то отпусти тебя, вцепишься в горло первому встречному, настолько цветов светофора не различаешь. Для твоей же пользы… – и вызвал конвой.

– Так я и думал: задерживают спецслужбы и за неимением следственного отдела сбагривают полиции, при этом дело фигуранта утаив. Не дурдом ли? У вас, чиновников, не логика, а одно штатное расписание с выслугой лет. Хорошо хоть дома… – громил записной анархист класс блюстителей места.

– Первая здравая мысль, наконец, – обернулся посредине комнаты дознаватель. Добавил: – Дома и тюрьма родная, это правда. Распорядился конвойному: – Наручники не надевать, но смотри в оба. Поторапливайся – я запру кабинет.

***