Яблоко транзита

Москва, Главное управление Генштаба ВС РФ 29 мая 2021 г. 15.00

Замначальника ГРУ Иван Сафронов уже неделю святым духом питался, причем, не держа диету, а травя аппетит двумя пачками красного «Мальборо» в день, наполовину оккупируемый Алексом Куршиным, темной лошадкой, блуждающей в окрестностях Кремля. Его крестный отец – сам президент, зигзагом судьбы вознесшийся из низин безвестности в генералиссимусы власти, при которой все ее коды и пароли исключительно в голове монарха. Сколько Сафронов не ломал голову, ничего не выстраивалось кроме, как парадоксальная фигура Куршина, чуждый властной вертикали элемент, один из кодов благополучия ВВП.

Трое суток, отмерянных Крестным отцом на розыск конфидента позади, поле задачи засеяно, дало жизнеспособные всходы и собран уникальный, не имеющий аналогов урожай – Куршин из закупоренной как консервная банка Газы высвобожден. Между тем докладывать не о чем, ибо, не успев в очередной раз родиться, Алекс канул в пенитенциарное чрево Израиля, страны своего подданства. Причем, в обстоятельствах, прояснись оные, головы не сносить, ведь израильская группа глубокого бурения, головорез на головорезе, один из ближневосточных форпостов ГРУ, потеряли Куршина, якобы давшего с явочной квартиры ночью деру. Со слов их босса, Якова Брагинского, архитектора ячейки, некогда советского офицера-разведчика, Куршин то ли сдался властям, то ли был задержан по неизвестному поводу. Лишь задействовав все резервы, Брагинский выяснил, куда делся Куршин, но место его содержания, ни кем его дело открыто установить не удалось.

Генерал, волк забугорного сыска, понимал, что крот из Сдерота его дурит, причем внаглую, то ли подрабатывая на «Моссад» – добровольно или на чём-то попавшись, то ли эта группа – наживка «Моссада», четыре года назад скормленная ГРУ для контр-операций и агентурных внедрений. Но, объяв тему, он стал склоняться к тому, что оба предположения маловероятны – замазались бы раньше. Весьма похоже, произошло иное – инфекционный выхлоп российского модус вивенди, питаемого исключительно «зеленой» энергетикой. Брагинский, старый лис, переев завтраков Центра о достойной мзде за свои труды, торганул Куршиным, сдав его израильской контрразведке. Товар-то на загляденье: израильтянин – невероятно! – похищенный по заказу Москвы из непроницаемой Газы, только заключившей перемирие с Израилем после очередной региональной войны. Бомба! Напичкана не просто ценными сведениями, а формулами и уравнениями национальной безопасности!

Виноват в обломе никто иной, как он, куратор, сам, который перекладывал большую часть сметы оперативного гнезда из Сдерота, как и многих других, в свой и кураторов службы карманы (вместо пяти тысяч долларов Брагинскому – тысяча, бойцам – по пятьсот вместо двух). Соблюдайся смета, соблазн крота приторговывать был бы минимален и, скорее всего, аварии бы не произошло. Впрочем, продолжать размышлять генерал, слишком заманчивым был для искушенного профессионала экземпляр, чтобы спустить в унитаз нашей клоаки уникальный, обламывающийся раз в жизни шанс; интересно пятьдесят штук, больше? Теперь же костей не собрать, инициируй ВВП расследование и, как это у него водится, не прикормленным гестапо ведомства, а смежниками, молодыми волками Нарышкина. Так что ничего не остается, как Алекса из очередной консервы доставать, к вскрытию не прибегая… Если он, разумеется, всё не разболтал… Только как выяснить?

Сафронов медленно потянулся к селектору, но на полпути замер. Додумав нечто, активировал кнопку приемной: «Пригласи подполковника Федосеева. Если нет на месте, найди. Срочно!».

***

Израиль, Центральный округ 29 мая 2021 г., 16.00

Голый как хоккейная площадка перед баталией письменный стол – ни канцелярских принадлежностей, ни экрана компьютера. Комната полна солнца и ароматов моря, окно возле стола приоткрыто. Здание – одноэтажное, одно из комплекса аналогичных, хоть и разной площади строений, на западной оконечности которого – полоса препятствий. Вокруг объекта – бетонная стена, но без КПП и опознавательных знаков ведомства. Возле зданий пара-тройка легковушек, прочих признаков жизни, будто никаких. Въезд в объект – через металлические ворота, отпираемые по звонку. Судя по указателю, замеченному им при транспортировке к месту назначения, окрестности Кфар Виткин, старейшего кибуца.

За столом нежданно-негаданно женщина средних лет в строгом костюме, да еще с жабо – вызов жаркому климату Израиля, стало быть, местному минимализму в моде. Но примечательна больше смачностью фасада и глубиной всезнающих глаз, обескураживающих любые иллюзии. И с налету не понять, что в ней превалирует – самолюбование своей внешностью или умственным превосходством.

– Добро пожаловать, почетный гость Алекс Куршин, – указала взором визитеру на стул напротив делегат неоматриархата, прибирающего территорию века к рукам.

Алекс смотрел на женщину в некоем недоумении с оспинками опаски, казалось, ожидая здесь встретить кого угодно, только не ее, персону, выламывающуюся из силового, не склонного к стилевым экспериментам поля, застыв посередине комнаты; эскорт, доставивший его из тюрьмы «Аялон», испарился без передаточного листа и доклада.

– Чего-чего, а стеснительности за вами не замечалось, господин Куршин… – кокетливо ладошкой пригласила дама этапированного усаживаться.

– Ты права, Стелла, похоже, я поизносился. В беге против времени… – мрачно откликнулся Алекс, шумно усаживаясь.

Дама застыла с приоткрытым ртом, казалось, пасуя разобрать смысл сказанного. Надо полагать, ее смутило обращение «Стелла», коей она то ли не была, то ли не понимала, откуда арестант мог ее имя знать. Но тут в ее глазах вспыхнули искорки догадки, дама покачала головой, после чего озорно погрозила пальчиком со словами:

– Не зря у тебя, Алекс, репутация скандалиста, добавлю еще: ты сексист-провокатор. Надо же, со старухой Римингтон меня сравнил (первый и пока единственный директор-женщина МИ-5). Сколько ей сегодня? восемьдесят пять? не помню… – надула полные губки дама, но вдруг изменила тон – уязвленного самолюбия на уважительный с налетом чопорности: – Шалун ты, но с головой, не успел открыть рот, а с тобой уже интересно, умник из Ашдода… Так что, поработаем?

Алекс пожал плечами, избегая пересечься с визави взглядом – его давнишний комплекс при контактах с незнакомыми женщинами, в особенности, привлекательными, с пунктиком своей исключительности.

– Будем знакомиться: я – Михаль, ответственный сотрудник «Моссада»… Зная о твоей просьбе авторизовать полномочия, в общем-то, не лишенной оснований, покажу это… – потянулась к сумочке функционер, если не лучшей, то самой безбашенной разведки мира.

Достав телефон, Михаль вывела на экран снимок, сделанный около трех лет назад в аэропорту Бен-Гурион. На нем сам Алекс, цэрэушник Энди, чистильщик его Одиссеи, и оставшийся инкогнито атлет-моссадовец. Алекс весело хмыкнул, принимая тем самым мандат. Михаль хотела было убрать телефон, но задержала на экране взгляд, сказав в итоге, будто самой себе: – Все-таки мужчины-славяне красивые… Алекс вскинул голову, не понимая, в чей адрес комплимент. На фото ведь только он один славянин – и то по отцу, наполовину. То, что фамилия цэрэушника – Стецько он, конечно, не знал, но заподозрил, что «славяне» в множественном числе не случайная оговорка, следовательно, похоже, Энди – славянских корней. Между тем это знание в его мельтешащей решетками истории ничего не меняло. Но позабавило, насколько женщина, без оглядки на свой статус, легка на эмоции, обнажая чувственное там, где тому будто не может быть места, стало быть, себе во вред. Он снисходительно улыбнулся, но тут же подумал: женская непосредственность офицера грозной спецслужбы, не уловка ли его разговорить, причем неважно, Михаль ведома интуицией или действует по плану. Всё может быть…

– Давай поступим так, – ни с того, ни с сего заговорил Алекс, ситуативно будто ответчик, – в уважении к столь незаурядной персоне, как ты, да и вообще… ты все понимаешь… не говоря уже о стране, открытостью общества придавшей моей жизни смысл, позволяя раскрыться…

– Ты прав, свободы в Израиле столько, что какие только комбинаторы в ее тени не кормятся… – бесстрастно заметила Михаль, со вздохом добавив: – Кому-кому, а тебе это, Алекс, известно…

– Госпожа, Михаль, пожалуйста, без толстых намеков, сбиваешь с мысли… – сделав усилие, как можно мягче попенял комбинатор некогда мелких, а ныне, капризом дьявола, куда более крупных дел.

– Алекс, думаешь, непонятно, куда ты клонишь, диктуя повестку, то есть сугубо свою редакцию событий, чтобы невзначай – под перекрестным огнем вопросов – не проговориться? – ошеломила собеседника лицо «Моссада» в женском редакции.

Алекс кривовато покрутил головой, сигнализируя: вау, какая ты крутая, ну-ну, посмотрим… Украдкой взглянув на Михаль, выдал:

– Пусть так, но это куда честнее, значит, продуктивнее криминальной драмы поджанра «кнуты и пряники дознания». Так что расскажу я ровно то, что подходит мне рассказать, сколько бы ты, прекрасная… во всех смыслах незнакомка, меня не сбивала…

– Какая такая?! – вскинулась фронтмен ползучего матриархата. – Как это понимать: ты со мной, при исполнении, заигрываешь или издеваешься? Надо же, «незнакомка»…

Алекс промолчал и какое-то время раздумывал, стоит ли рассказать Михаль о Сергее Мадуеве, жестоком убийце, в начале девяностых влюбившем в себя женщину-следователя, крепкого профессионала, да так, что та передала сатане-Ромео пистолет, но, в конце концов, не решился. В какой-то мере потому, что коды общества вековой нужды, время от времени модернизируемого в очередную версию дикости и беспамятства, вряд ли у дитя западного рацию и тотальной гигиены найдут отклик, отличный от брезгливого. Но куда больше его остановило пронзительное ощущение того, что к Михаль его неодолимо влечет – в бездну ее глаз, где не зазорно раствориться.

Алекс дружелюбно кивнул и приязненной мимикой выказал готовность к мирному сосуществованию. Артистично жестикулируя, заговорил, размеренно и весомо:

– Итак, у моей миссии – остановить обстрелы Израиля Газой – убежден, инициатор сам Кремль. Российский МИД – бэк-вокал, не более. Внешне она казалась миротворческой, стало быть, на пользу Израиля, но, по сути, была узко прагматичной, в русле российских интересов в регионе. Но, о чем пойдет речь, я узнал даже не накануне переговоров, планировавшихся в Каире, а в момент, когда утечка, захоти я сыграть на двух досках, исключалась – непосредственно в самом «метро». Вернусь назад. Каир русским в посредничестве отказал, но дал понять, что прямому контакту с администрацией Газы – вне их юрисдикции – препятствовать не станет. Газа предложила встречу на Синае как единственный устраивающий ее в сложившейся ситуации вариант, с их слов, на египетской оконечности подземки, будто египтянам неизвестной. В чем интерес русских, я узнал лишь, когда спустился в «метро» – офицер безопасности посольства России в Каире, меня сопровождавший, оттиском моего большого пальца активировал в планшете файл–инструкцию переговоров. Чуть позже вникнув, что в египетской части «метро» ниши для встречи с ВИП Газы нет и, наверное, архитектурно быть не может, затребовал вернуть меня обратно в Каир. Но не тут-то было: достав «Калашников», встречающий погнал нас, меня и офицера посольства, прямо в Газу. Почему? Тут всё просто… Острота геополитической проблемы, возникшей у Кремля, отразилась на качестве проработки миссии – предположить мое похищение и переброску в Газу никто, меня включая, не смог; надо полагать, некие гарантии принять миссию в Каире у русских были. При всем том, сообщая Газе имя переговорщика, Москва капитально облажалась – выяснить израильское гражданство Алекса Куршина ничего не стоило. Палестинцам одного имени хватило – моя CV с указанием места жительства в открытом доступе. Я же, движимый отцовским инстинктом, дал не меньшего, чем русские, маху. Пусть Каир – место переговоров – опасений у меня не вызывал, но предвидеть, что моя кандидатура с Хамасом будет согласовываться, был обязан. В результате… впервые побывал в Газе, наверстав некогда по лени или недомыслию упущенное, если ту галочку – четверть часа без конвоя и повязки на глазах, когда автозак опрокинула израильская ракета, убившая двоих конвойных – можно засчитать за экскурсию…

Миниатюрная ладошка Михаль безотчетно устремилась ко рту, вдруг округлившемуся, но неким усилием дозорная «Моссада» совладала с собой, поправила жабо. Алекс грустно улыбнулся, то ли вспомнив, как ухватился за хвост удачи, у коей с рождения в фаворе, то ли так снисходя к женской слабости.

– Продолжай, продолжай, Алекс… Есть, что послушать, – оборвала микро-паузу смотритель истины.

– Да, собственно, это всё, не считая моих впечатлений о Яхья Синваре и Мухаммеде Сахиме, с кем вел переговоры, ну и моем повторном аресте, когда девятнадцатого меня вернули с полдороги в Синай, чего объяснить не выходит… Остальное от русского крота из Сдерота, меня сдавшего, вы знаете…

– Подожди… что ты хочешь сказать? – резко поправила челку Михаль. – Перемирие с Хамасом – твоя заслуга?

– Ты сейчас к кому обращаешься: мало осведомленному в тайнах большой политике обывателю – моя естественная ипостась или политологу – ипостась благоприобретенная? – уточнил блуждающий форвард закулисы.

– Как тебе больше нравится… – воспользовалась женской привилегией – игнорировать острые углы сущностей – Михаль.

Алекс усмехнулся, похоже, своему риторическому маневру, казалось, в попытке заболтать допрос. Затем задумался, прежде задержав на Михаль липкий, неясных аллюзий взгляд, для него нехарактерный – ее плечи чуть вздрогнули. Изобразив развернутыми ладонями маету сомнений, откликнулся:

– Пробежимся по узлам конфликта на момент моего дипломатического десанта в Газу… Держа в уме палестинские марши у разделительной полосы годичной давности – индикатор либерализации политики Хамаса – огневой цикл нынешнего мая долгим быть не мог и, по ощущениям, исчерпывался без всяких покушений извне. При этом удивило меня, насколько глубоко русские внедрились в Газу, но, пообщавшись с верхушкой Хамаса, понял, что у террористов любые союзы весьма условны – слушают, по большей мере, себя, предпочитая уступкам рывок на небеса шахида. Как бы то ни было, средства воздействия у русских на Газу, весьма реальные, есть – и это факт, но который, полагаю, не стоит переоценивать. И последнее. В сложившемся раскладе моя кандидатура переговорщика-миротворца – держим за скобками взрывпакет моего израильского гражданства – была лучшей из всех возможных: внешне – сам по себе, типа частный детектив закулисы, стало быть, отрицательным рейтингом не отягощен, житель региона, на своей шкуре его познавший, и вишенка суперкоктейля – ярый критик израильского гегемонизма, левее «Шалом ахшав». Прямо таки восходящая звезда политической эстрады…

Михаль сморщилась от едва сдерживаемого смеха, будто в разрез брутальной материи повестки, и двумя изящными движениями ладони дала знать: продолжай, не обращай внимания. Понимающе взглянув на визави, Алекс продолжил:

– Подвожу итог. Вне всякого сомнения, инициатива Кремля – катализатор сворачивания конфликта, который, смешно сказать, спустя неделю и без русских уперся бы в стену ресурсов. Мой вклад, имейся таковой, прояснится не раньше публикации Яхья Синваром мемуаров, разумеется, доживи он до старости и не отрекись вконец от своих корней – дипломированного филолога. И, конечно же, случись Газу накроет революция, которая вскроет архивы. Так или иначе, очевидно одно: я подспудной тектонике решения однозначно не помешал, стало быть, фоновым образом ему способствовал. Тем самым, сэкономил своей стране – Израилю – столько-то десятков, а то и сотен миллионов… На свой процент я, патриот и, и судя по призванию, естественный вдохновитель идеалов, не намекаю, как и на правительственный орден… А от немедленной отмены ареста, реверансов извинений и оплаченного такси домой не откажусь… Одна оговорка: готов массив своих наблюдений в Газе, минута за минутой, расписать, в неформальной, вне допроса обстановке. Ресторан – на твой выбор…

Черты Михаль обабились, теряя шарм гранд-дамы, знающей себе цену, но держащейся рамок европейской приветливости. Алекс напрягся, сообразив, что не только брякнул глупость, но и вышел за жесткую демаркацию прав арестанта, пусть угодив в воронку влечения. Михаль, будто в растерянности, потянулась под стол, после чего смиренно сложила руки на столе, устремляя взгляд в окно в самоустранении.

На скрип распахиваемой двери хронический заложник, оказалось, не только геополитических страстей, повернулся. Увидев знакомого охранника, опешил: допрос-то, как и разбуженный основной инстинкт, не минули и экватора…

– Одень-ка, Давид, на этого плейбоя наручники, – озадачила силовой эскорт агент, оказалось, не только женских чар, но и дисциплинарных обременений.

– За спиной или к обеим поручням стула приковать? – уточнил смущенный охранник, при конвоировании Алекса из «Аялон» уже попортивший себе немало крови (приказ-то был без наручников, отвечал при этом за подследственного головой, да и транспортировка не в спецтранспорте, а в обычной легковушке).

– Нет, Давид, как обычно. Бабским угодникам и первого предупреждения хватает… – отстраненно, вновь глядя в окно, сориентировала силовой эскорт гранд-дама.

– Может, остаться? – робко предложил конвойный.

– Третьим? – резко повернувшись, хохотнула Михаль, вгоняя обоих мужчин в легкий ступор. – Иди уже…

Михаль споро листала сотовый, казалось, в порыве вычленить нечто, ей известное, но требующее проверки. Будто не справившись, небрежно вернула гаджет в сумочку. Перевела на объект дознания неясный, лишенный намеков взгляд и как бы между прочим спросила:

– Скажи мне, а почему ты так часто меняешь женщин?

– А собственно, откуда… Ах, да, «Моссад» поднял в банке данных судебной системы мои брачные контракты. Их хватает… – мгновенно откликнулся Алекс, вернувшийся из хлябей интимных переживаний в свою дежурную ипостась – болезненной недоверчивости к любым разрывам шаблона. Подумал: разводит, воспользовавшись твоей влюбчивостью, берегись…

– Просто люди твоего пошиба, для которых духовное превалирует над обыденным, как правило, ищут надежный тыл, а не костер страсти. Это единственное, что в твоем паззле не складывается… – глубокомысленно, будто впрямь собирая мозаику «Алекс Куршин», изрекла дознаватель человеческих и не очень тайн.