Секундант одиннадцатого

– Да ты устраивайся, Якуб, место нормальное… – благожелательно принимал гостя Алекс. – По крайней мере, бруклинской предвариловке фору дает. Туалет с умывальником, слава богу, раздельные. У тех – комбайн, причем без всякой перегородки… К счастью, не посредине хаты…

Корейбо бросил на Алекса едкий взгляд, наверное, посчитав, что компаньон его троллит. Демонстративно повернулся и зашагал к дальнему от «старосты» лежаку. Скинул с себя полуботинки, куртку и завалился спать. К Алексу спиной.

«Староста» хмыкнул и сам стал укладываться, просовывая ладони под голову. Казалось, повестка события себя исчерпала, но спустя минуту «староста» все же озвучил:

– Что, Роскомнадзор и тебе краник перекрыл? Сочувствую, хотя и не совсем чтобы…

Поскольку ответа не последовало, Алекс принялся разоблачаться, но спустя минуту Корейбо откликнулся:

– Вы, кто? Хотелось бы верить, что не подсадной, привлеченный оттоптаться по мне, чтобы другим неповадно было… Вы слишком в теме… Не похоже для провокатора…

– Не скажи… – чуть подумав, прокомментировал воскрешение дара речи у сокамерника Алекс. – Ты ольгинских троллей читал? Средний уровень – прочный PhD по одной из общественных наук. Это тебе не голь на выдумки хитра, в разы круче. Чуть оговорился или схалтурил немного, филигранно рвут в клочья. Да так, что неделю стучать по клавиатуре не можешь… Впрочем, тебе ли не знать!

– Вы кто, все же? – призвал представиться Якуб. – Кажется, я ваше фото где-то видел…

– Может быть, и видел, но не думаю… – уходил от прямого ответа Алекс. – Скажем так, если оперировать таким феноменом, как местный либеральный комментарий, то внизу иерархии я присутствую. И, как понимаешь, в России я не живу. Иначе в этом загоне-лепрозории для авантюристов и идеалистов мы бы не встретились… Но, поверь, для тебя же лучше со мной не знакомиться. Парень ты молодой и, ничего не скажешь, растешь на глазах. Пообщаться – с превеликим удовольствием, но кто и что – уволь! В общем и целом, давно хотелось кому-либо из вашей артели в глаза взглянуть…

– В смысле? И что за артель? – всполошился Корейбо, казалось, понимая, о чем пойдет речь.

– Западных и украинских комментаторов, которые зашибают в Останкино неслабую деньгу, явно и неявно подмахивая российским информвойскам в их миссии по околпачивании населения, при этом формально отстаивая западную систему ценностей… – бесстрастно озвучил Алекс.

– Подождите… – искренне недоумевал Корейбо. – Вам знаком вид занятости, не предполагающий заработной платы?.. Ведь это само собой разумеется, не так ли?

– Не так, – твердо ответил Алекс. – Испытывай ты, и твои коллеги брезгливость к шабашу вампиров, дегенератов и прочих низких млекопитающихся, во что сподобилось росгостелевидение, то, думается, кремлевский экспансионизм не пользовался бы столь широкой поддержкой у россиян. За немалые и по европейским меркам деньги ваш брат заделался многопрофильной боксерской грушей и одновременно индикатором легитимности гангстерского режима. В качестве освистываемого посмешища ваша артель создала благоприятный фон, обосновывающий русское псевдо-превосходство над прочим миром. Если взглянуть со стороны, то ваша функция сродни работе ассенизаторов. Только та профессия общественно значима и почетна как важный инструмент общественной гигиены. Ваше же ремесло отдает институтализацией нужника как естественной среды обитания. Да, мир далек от совершенства, в нем миллионы рабочих мест, на которых наемники недолюбливают, а то и ненавидят своих работодателей. И так многие годы. Вдобавок мы часто улыбаемся отталкивающим персонажам только потому, что к тому зовет общепринятый этикет или экономическая целесообразность. Но это, как говорится, не ваш случай… Вы, гуманитарии, не можете откреститься от своей естественной миссии – культивировать и защищать ценности добра и справедливости. Компромиссы в этом предназначении возможны, но самую малость. Вы же, позволяя капо российского телеэкрана себя на полуслове обрывать, забалтывать и нагибать, работаете на подтанцовке у людоеда. Было бы это случайным, импульсивным, временным – скверно, но простить можно. Но вы с радостью дали себя втянуть в настоящий, высокоприбыльный бизнес на украинской крови…

– Теперь я точно вижу, что вы не россиянин, – рассек спич-воззвание Якуб Корейбо, секундами ранее прозванный бэк-вокалом у геббельщины двадцать первого века. – Скорее всего, вы какой-то реликт. Здесь, в России, такие не только не водятся, процесс их оплодотворения возникнуть не может… Как хоть зовут вас, ископаемое вымершего вида? Надеюсь, понимаете, что «ископаемое» – риторический прием…

– Зови меня Сашей, пан необязательно…

– Так вот, уважаемый Саша, что дает вам основания утверждать о деньжищах, которые мы в Останкино якобы загребаем? Штатное расписание, ведомости заработной платы, выписки с банковских счетов, которые вы физически обозревали? – надменно вбросил Якуб.

– Разумеется, нет. В сети только пара статеек, заваренных на слухах и подозрениях. Но, прости, существует хоть один аргумент, кроме примитивного чеса, объясняющий вашу ипостась – публичного удовлетворения похотей российского собирательного теле-садиста? Можно, конечно, сослаться на костюмы, тянущие за пятьсот евро у Ковтуна, Вайнера, Амнуэля, пр., которые те чуть ли не ежедневно меняют, но опускаться до пересудов и домыслов не хочу…

– Все-таки вы не сдержались и опустились, опрокидывая позицию девственно непорочной нравственности, которую точно святым писанием махаете передо мной…

– Послушай, Якуб, ты полагаешь, я мизантроп, окрысившийся на весь мир, который не признает мою якобы особость? Или считаешь, я не знаю, насколько сегодня незавидна участь рядовых сочинителей или комментаторов, для которых сам факт издания и есть авторский гонорар? Стало быть, на прокорм одна, часто иллюзорная, известность… Или, быть может, мне не ведомо, что нормальной семье хочется жить здесь и сейчас, и женам не втолковать, что труд гуманитария в эпоху интернета оценивается не дензнаками, а дюжиной лайков? Или мне не ведомо, что Якуб Корейбо – самый бескомпромиссный и дерзкий комментатор на росгостелевидении, со славянским жлобством и европейской последовательностью продавливающий историческую правду и понимание того, насколько пагубен российский великодержавный шовинизм? Но! Как не верти и, куда не смотри, оппонирование с добровольным, щедро оплачиваемым кляпом во рту – игра в поддавки со злом. И как вам не понять, что у того подыгрывания есть зримый отголосок – укрепление имиджа крутого режима в глазах охлоса. Что отображается и количественно – в тысячах российских добровольцев на востоке Украины, отравленных лживой, но, оказалось, более чем действенной пропагандой. И ты ее легитимизующее, если не рабочее звено. Имело бы место обратное – бойкот телепомойки со стороны западных экспертов – ее бы ждала участь неизбежного взрыва от критической величины газов, ею генерируемых…

Тут Алекс, на пике задора, сопровождавшегося выразительной жестикуляцией, невольно взглянул на соседа и… осекся. Якуб, оказалось, его не слушал, причем совершенно – что смотрелось, по меньшей мере, необычным на фоне расплескиваемых критиком эмоций.

Тем временем на лице Корейбо жались нелегкие розмыслы-калькуляции. Казалось, весь его семейный бюджет перекочевал на фасад его души и – о, досада! – дебет с кредитом не сходился. В той чудной чересполосице просматривались символы неких благ, понятное дело, материального овеществления не имевшие, планы обретений, гибнувшие, не успев возникнуть, и страх перед махиной мироздания, диктующего человеку свои законы.

Телепатом Алекс не был, но его развеселый жизненный опыт раскладывал умонастроение Якуба буквально по полочкам. При утере того или иного актива или по «приземлении» на недельку-вторую, в первые часы кризиса Алекса обуревала схожая гамма чувств. Была правда и существенная разница: в отличие от Якуба, он никогда не полагался чужого дядю, а только на самого себя. Оттого его сектор лавирования даровал куда больший запас прочности и перспектив.

Алексу стало жаль Якуба – как амбициозную, но юную по меркам его возраста личность, обреченную на горечь разочарований и крушение многих ориентиров. Возможно, оттого, что в эти мгновения ему вспомнился сын, одногодка Якуба, с которым он до сих пор не восстановил связь. В известной степени, сознательно. Ведь контакт – это обретение более-менее осязаемой обители. Череда шконок, где его судьбе сужено было затеряться, такого опорного пункта ему не сулила.

Алекс перевернулся набок, лицом к стене, занимая позицию – постепенной глиссады в сон. Хотел было молвить «Спокойной ночи» и предостеречь соседа, что грешен храпом, но промолчал. Склонялся укорить себя за это, но быстро нашел оправдание: у Москвы особая энергетика – эфемерности событий.

Глава 12

Шереметьево-2, на следующий день

Алекса вежливо подталкивали, но он упирался, и двое озабоченных секьюрити не понимали, почему. Минутами-то ранее клиент струил дружелюбие, пусть нервическое, заискивал даже порой.

Тем временем вертолет, повергший Алекса в ступор, крутил лопастями. Пилот при этом поглядывал на необычную сцену – явный контраст повседневности – транспортировке ВИП персон, организационно «отполированной». И даже он не предполагал, что пассажир – жертва известной фобии, но не традиционного, а заковыристого извода. Врожденная боязнь полетов, с которой Алекс будто давно распрощался, похоже, вернулась вновь. Но не столько из-за «передозировки» злоключениями последних дней, а, наверное, оттого, что на вертолетах Алекс прежде не летал…

Тут один из секьюрити крикнул – из-за шума двигателя – Алексу прямо в ухо:

– Мы не можем здесь стоять! Не сядете, вас вернут на рейс!

Ежась с сомкнутыми руками на груди, точно в тяжком похмелье, Алекс пошаркал к вертушке и не без помощи эскорта поднялся на борт, который вскоре растворился в свинцовом небе.

10.45 утра, при этом день для Алекса начался шестью часами ранее. В начале седьмого из камеры изъяли Якуба, дав только пять минут на сборы – обнаружилось свободное место на варшавский рейс. При расставании Корейбо лишь рассеянно кивнул, высматривая, не забыл ли чего из вещей в непривычном для него жилище. Алекс со снисходительной улыбкой наблюдал за суетливыми сборами соседа, раздумывая, чем бы того подбодрить. Но ограничился лишь сжатым кулаком, бывшим, скорее всего, ответом на кивок Якуба.

Меняться – это не про людей, подумал полуночный «староста», едва дверь за Корейбо закрылась.

Спустя час пришли уже за ним самим, как и в случае с Якубом – новая смена. Зачитали постановление о выдворении и акт изъятия двухсот восьмидесяти евро на билет в Берлин.

Реституция личных вещей в офисе пересылки: портмоне, кэш (за минусом стоимости билета), кредитки, мобильный. Паспорт и посадочный талон – в руках у сопровождающего. Он вручил их Алексу лишь в момент фактической посадки на рейс, невозмутимо отстояв с ним очередь и корректно пожелав «Счастливого пути!»

Алекс брел по рукаву в общем потоке, пытаясь сконцентрироваться. И не выходило определиться – Берлин вместо Тель-Авива – благо или нет. Но главное, рамка реальности то блекла, то мельтешила, а то и вовсе ускользала. И самое любопытное – его это подспудно устраивало. Да, на фоне пресыщения драмой и поднакопившейся усталости, но всего, чего ему в глубине души хотелось – это пуститься в беспечный дрейф. Хотя бы на месяц. Так что Европа, от его проблем будто в стороне, казалась сей момент, как минимум, плюсом.

И пусть идут все лесом! Магаданским. Он же пока в Черный (Schwarzwald)…

Показались подступы к зеву лайнера. Алекс рефлекторно чуть прибавил шаг, притомившись от настоящего марша; дольше, чем в Копенгагене, подумал он. Тут он услышал из-за спины: «Ваш месседж достиг адресата. Не оборачивайтесь и возьмите вправо. Курс – на парней в желтых жилетах техперсонала у входа в самолет. Замедлите шаг… Аккуратно проскользните за их спинами на лестницу, которая ведет вниз, на бетонку. Вас там встретят и сопроводят в микроавтобус. Медленнее, еще медленнее… И как можно естественнее».

Мистический тембр голоса и чуть растянутая тональность фраз невидимого «регулировщика» казалась настоящим сеансом гипноза, притом что процедура вполне могла быть замышлена таковой. Между тем Алекс, чуждый какой-либо эзотерике, даже не вздрогнул и почти сразу перестроился с волны беспечности на конкретику инструкции, сколько бы та не отдавала потусторонним. И не прошло минуты, как оказался на земле, а чуть позже – в «Форде» с тонированными стеклами.

Оплеуха метаморфозы его настигла только у вертолета, на который Алекс воззрился, точно на канатную дорогу, которую – через пропасть – предстоит без страховки преодолеть. И вся беда была в том, что к Алексу не столько вернулась аэрофобия из-за незнакомого ему воздухоплавательного средства, сколько, он полагал, с небом покончено надолго и иного транспорта, кроме микроавтобуса, сегодня не предвидится. Но, скорее всего, по совокупности тестов на разрыв и подгонку битами, его в очередной раз с катушек снесло.

Так или иначе, все полчаса полета он просидел с мертвенно бледным лицом, точно вкопанный и вцепившись в поручни кресла. От предложенной воды едва заметным покачиванием головы отнекивался и лишь однажды подал голос, истерически взвинченный: «Водка есть!?»

На борту был полноценный бар, но задействовать его эскорт не решился – в подробной инструкции, ими полученной, такому повороту событий места не нашлось. Да и не выходило понять, кто таков их подопечный – то ли перебежчик, то ли предатель-провокатор. Бабу ему еще…

***

Подмосковье, спустя четыре часа

По пути в столовую с пригласившим его на ужин охранником Алекс осматривался. И как ни одергивал себя, изумления махиной и дизайном строения, куда был доставлен, скрыть не мог. Он понимал, что причиной тому не зависть и не его провинциальный бэкграунд, а неспособность переварить реалии постсоветского уклада, прежде знакомые виртуально. Формации, даровавшей российскому правящему классу блага, не снившиеся брежневскому Политбюро с Фордами и Дюпонами в придачу.

Сколько бы этот тезис ни был вторичен, если не затерт до дыр, при физическом соприкосновении с фактурой строя плутократов Алекса утерял фасон. Изумление множилось тем, что внушительное подразделение охраны и ряд деталей, улавливаемых по большей мере интуитивно, говорили: трехэтажный дом-усадьба с крытым бассейном, теннисным кортом, боулингом и вертолетной площадкой, надо полагать, правительственный объект, а не частная вотчина. И функция его обитателей, судя по инфраструктуре досуга и богатейшему декору, скорее, роскошествовать, нежели восстанавливаться от бремени государственных дел.

Интерьер отсвечивал: за безумной расточительностью объекта стоят поколения недоедавшего плебса, чьим отпрыскам, дорвавшимся до кормушки, тупо «транжирить калории» еще не один десяток лет. Прежде чем генетический голод – хватать и чавкать до опупения – культурный слой не приглушит.

Алекс несколько опешил, встретив в столовой всего одну персону. Отталкиваясь от потсдамского опыта, полагал, что и здесь коммуна, столующаяся вместе. Потому минутой ранее задумался, как себя в новом коллективе вести, дабы не быть со своей эксцентрикой в тягость.

Но проблема отпала само собой: господа – в палатах, обслуга – в людской. Исчез и его эскорт без всяких комментариев. Мотай на ус.

Набрал в рот воды и «барин», без особого дружелюбия осматривая гостя. Впрочем, совка по рождению этим было не удивить. За четверть века, проведенного на Западе, он постиг: культура приветливости и этикета – продукт длительной эволюции европейского оазиса. На скорую руку не пришить.