Секундант одиннадцатого

Стивен Кейпс, заместитель директора, человек степенный и обстоятельный, экстренность любого рода не любил. Более того, находил спешку следствием допущенных промахов. Но куда больше его раздражала тематика, генерируемая Израилем и Россией, на его взгляд, дерзких возмутителей статус-кво.

В том, с чем явился глава группы политических операций, как назло, все три аллергена присутствовали – и авральный контекст, и оба хулигана мировой политики, которых не корми, дай укусить соседа за ногу. Ко всему прочему, с предысторией наработки сектора Стивен Кейпс был незнаком, оттого связать концы с концами идеи, изложенной конспективно, до конца не получалось.

Проще было ограничиться туманной резолюцией «Провентилирую наверху», сохраняющей у просителя надежду, но торпедировать интересы ведомства, равные национальным, не что иное, как преступная халатность – настолько уникально-значимым смотрелся проект «Алекс Куршин», детище группы политических операций. Проект, волею закона Мерфи, булькающий предсмертными пузырями, не успев опериться…

– Послушай, Стенли, – перешел к резолютивной части аудиенции заместитель директора, – проекция, обрисованная тобой, фантасмагорией не отдает?

– Она и есть – помесь павлина с носорогом, не спорю, – предельно серьезно, вразрез эпитетам, ответил подчиненный. – Только потенциал выигрыша столь велик, соглашусь, при небольших шансах на успех, что любые усилия оправданны. Да и затрат, считай, никаких.

– Скажешь еще, никаких… – хмыкнул Стивен Кейпс. – Ты хоть представляешь, что немцы попросят взамен, удовлетворяя нашу просьбу? Оставим за скобками прослушку Меркель, слава богу, не наших рук дело.

– Но мы же пока не знаем, – бесстрастно заметил глава группы. – Да и почему всякий раз нам больше других надо? Русские – куда больше их головная боль, нежели наша. В особенности во времена, когда Дональд спит и видит, как избавиться от ярма декларативных, по большей мере, союзников.

– Ладно, а что израильтяне заломили, сообщив тебе о запросе немцев по Алексу Куршину? – оттягивал момент истины замдиректора.

– Наши интересы с «Моссадом» слишком переплетены, чтобы торговаться. Сплошной взаимозачет… – бубнил Стенли, напряженно размышляя при этом. – Впрочем, старая песня – выдать Джонатану Полларду загранпаспорт. Я обещал похлопотать, в очередной раз… Взглянув на часы, спохватился: Стивен, задержание Куршина заканчивается, за которым, конечно же, последует арест. Не приведи господь, судья снимет гриф секретности или, того хуже, продажный клерк журналистам стукнет! Ко всему прочему, у них конец рабочего дня!

– Подожди, что ты предлагаешь – ломиться к немцам, не известив Белый дом о щекотливой инициативе, когда отголоски скандала с прослушкой Фрау все еще на слуху? Это с одной стороны, а с другой: нужен ли администрации этот набухающий флюс, который может лопнуть в любую минуту? Ведь разоблачить вербовку Куршина для русских плевое дело! Таким образом девальвировать наше моральное превосходство после их дерзкого покушения на институт американских выборов… Но! То, что можно сделать – это попросить немцев засекретить кейс до тех пор, пока все согласования не будут получены, – второй человек ЦРУ задумался.

– Ну и замечательно, герметика кейса – наш главный приоритет, – согласился Стенли. – Только… Томас Хальденберг и пальцем не пошевелит, если, хотя бы в общих чертах, не поймет, в чем дело. Вот, что еще: нужна встреча нашего агента с Куршиным, что, на мой взгляд, актуальнее режима секретности. Ведь если Куршин русским о наших «ухаживаниях» разболтал, как давший дуба джокер уже не нужен. И пусть немцы делают с ним все, что заблагорассудится, и даже закатают в тюрьму до скончания дней. Его же предупреждали…

– Посмотрим, – бросил замдиректора, поворачиваясь к селектору. – Джина, соедините меня с Томасом Хальденбергом, директором Федеральной службы защиты конституции Германии. Если его на месте нет, пусть мне перезвонит, как-можно скорее. Кодировка – по максимуму.

Избегая авральных протоколов, Стивен Кейпс знал, что у них есть одна продуктивная черта – быстрая состыковка элементов экстренно выстраиваемой схемы. Если бюрократическая рутина – это сочленение многих маленьких «но», процедурно нейтрализуемых, то аврал каким-то образом эту полосу препятствий укорачивает либо и того больше – устраняет. Вот и сегодня высокопоставленный чин на месте, совещаниями не отягощен и готов к общению, притом что знакомы топчиновники шапочно, по переписке.

За обменом формальных любезностей последовала прелюдия к теме, как это принято у воротил деликатных дел, изобилующая эвфемизмами. Нет, сомнений в надежности правительственной связи не было. Забота забот – прощупать позицию контрагента, мягко подводя того к нужному ракурсу, раньше времени не спугнув.

– Так откуда инфа о приостановке прав у обсуждаемых личностей? – шлифовал эзоповы умения Томас Хальденберг.

– От вас самих, отправивших в религиозный город опросник. Там же, зная о нашем интересе, полномочия передали… – не отставал в смысловых кодировках Стивен Кейпс. – И, разумеется, вам, нашим друзьям, готовы помочь. Только…

– Только, что?

– Указ, который сопровождает такого рода событие, должен быть продлен. Также следует позаботиться о том, чтобы весь задействованный у вас персонал забыл об этом деле.

– Легко сказать. Это отнюдь не в моей компетенции, хоть и решаемо частично… Но без согласования с домом 84, как понимаете, ничему не бывать…

– Тогда вот что. По вопросу герметики, надеюсь, на день-второй вы пойдете на встречу. Для сближения же позиций мы отправим нашего парня. Он в теме больше, чем мы все вместе взятые – разложит все по полочкам. Правда, прежде обеспечьте его встречу с фигурантом, от итога которой зависит, нужен нам этот проект или нет…

– Да это немыслимо! – перебила разведку контрразведка. – Без разъяснений вынь да положь доступ к лицу, подозреваемому в тяжелом преступлении. Цель, какова? Отмазать от содеянного, надоумливая как это сделать? Да и дивиденды не видны…

– Видите ли, Томас, был бы ваш подопечный хоть в чем-то виноват, я бы давно открыл карты. Весь парадокс в том, что на повестке задача, вероятность реализации которой курсирует в районе двадцати процентов. При этом геополитический потенциал столь велик, что уместно пренебречь скудостью шансов. Но, если ваш/наш парень пустышка, смысл огород городить, вороша сверхчувствительную тему, больше того, втягивая в комбинацию на сей момент статистов?

– Понятно. Но пустышка – это явно не про него, у нас таких «пациентов» давно не наблюдалось. И он отнюдь не эксцентрик, а изощренный авантюрист…

– Да нам все равно, кто он, – взбудоражился Стивен Кейпс. – Пусть даже фаворит на «Букера»! Все, что имеет значение, это его статус в раскладе, интересующем нас. Если статус обнулился, мы умываем руки, прежде принеся вам извинения за беспокойство. И пусть Фемида откапывает справедливость, мы не по этой части.

– Путанно как-то все и декларативно, не находите? – усомнился в содержательной стороне дела Томас Хальденберг.

– Как раз наоборот, – возразил Стивен Кейпс. – В сухом остатке то, что мы пока делаем за вас работу. Утверждение о невиновности фигуранта – не экономия ли ваших усилий? Кроме того, в успехе предприятия заинтересован даже не Берлин, а Брюссель. Ничуть не меньше Вашингтона. Таким образом, сопутствуй нам удача, ваше содействие – предпосылка, как минимум, для карьерного рывка…

– В общем, так, – сворачивал беседу Хальденберг, перенасыщенную абстракциями и допущениями. – Не получив отмашки от правительства, ничего не обещаю. Ее же шансы в глубоком минусе, пока вы не обрисуете каркас инициативы, предъявляя вещественные доказательства. Так что ваш посланец должен попотеть прежде, чем получит доступ к фигуранту, учтите, под нашим полным контролем. Ну а режим секретности мы и сами не планируем снимать…

После разъединения замдиректора и глава группы политических операций добрую минуту пребывали в некотором оцепенении, не в силах оценить итог состоявшейся беседы, нафаршированной одними противоречиями. Но тут Стивен Кейпс, усмехнувшись, изрек:

– Знаешь, Стенли, если бы я сразу же объявил цену, которую им придется заплатить, Томас бы рефлекторно бросил трубку, посчитав контакт ухищрением пранкеров. Ладно, командируй Энди.

***

Спустя сутки, Берлин, изолятор Федеральной службы защиты конституции Германии

Алекс тер глаза, разбуженный вторжением в камеру двух чем-то знакомых ему персонажей. Но кто они, взять в толк не мог – настолько визит не вписывался в тюремную рутину, в общих чертах ему знакомую. Наконец узнавание наступило, поначалу – визитера, кто уселся на единственном стуле напротив, чуть позже – следователя, прислонившегося к стене справа, который вел его первый и пока единственный допрос (на сегодняшнем заседании суда, где Алексу был оглашен месячный арест, этого апатичного, но цепкого ума службиста не было).

Арестант хлопнул себя по коленям, сардонически улыбнулся и откликнулся на приветствия, прозвучавшие на немецком и английском, похоже, окончательно пробудившись. Но своеобразно, не расщедрившись даже на «привет»:

– Знаешь, не услышь я твой тембр и американский акцент, долго бы ломал бы голову, кто ты. А ведь познакомились всего неделю назад. Вот, что значит шок! Кстати, вспоминал – не столько тебя, сколько твой невеселый прогноз на мой счет, в «Бен Гурионе» прозвучавший…

Американец хмыкнул и, будто польщенный сказанным, адресовал дознавателю некий жест, развернувшись вполоборота. Тот даже не шелохнулся, оставаясь в привычном для него амплуа – бесстрастного считывания сюжета.

– Рад тебя видеть, Алекс. Неплохо держишься и, кажется, свое пристрастие – торговать самомнением, невзирая на потребителя – ты не утерял, – завязывал общение американец. – Но с тобой весело. Прими как комплимент.

– А-а, со стенограммой успел познакомиться… – сухо заметил арестант и задумался. После чего точно вонзил: – Собственно, делать тебе здесь чего!? В чем пожива? С дырявым парашютом – не уцелеть!

– Ну да, – чуть подумав, согласился цэрэушник под позывным Энди. Продолжил: – Но с чем черт не шутит. Удиви меня…

– Это как? – озадачился Алекс. – Менять пол или ориентацию мне уже поздно… – и нашелся: – А старо как мир – стучать! Увы, в моей истории сдача подельников непродуктивна, слишком серьезная статья. Сам под пресс угодишь…

– Ты не далек от истины, Алекс. О стуке речь, – цэрэушник хитровато щурился. – Только не в текущем кейсе немецкого производства, а нашего, когда предлагалось определиться, с кем ты – с нами, духовно и идеологически тебе близкими, или с русскими, с которыми ты расплевался еще при издыхавшем СССР. Конкретизирую: что ты разболтал русским о нашем контакте в Тель-Авиве, если, конечно, спрашивали?

– В том-то и дело, что спрашивали, – непринужденно отозвался арестант, словно собеседник – давний знакомец. – Те на байки не разменивались – сразу зазвали на полиграф. Поскольку с логикой я дружу, нехитрый подсчет вариантов подсказал сознаться, минуя тем самым проверку на детекторе лжи. Хотя не совсем чтобы…

– Как это?

– Видишь ли, те люди со мной носились, как с писаной торбой – трудно было не заметить. Так что, уловив слабину, а точнее, убедившись в ней, я сам дозировал признание, очерчивая жесткие рамки. Мол, да, попытка вербовки была, но чья – даже не спрашивайте, ни на вас, ни на них стучать не намерен. Лавировать между двумя разведками, сталкивая их лбами, самоубийство. Вторым заходом поинтересовались только одним – степенью вашей осведомленности о моей разработке Москвой. И здесь я был правдив, малейших подробностей не сообщив при этом. Далее. Поскольку запахло керосином, я предложил перебазировать меня asis куда-нибудь в Россию или в Украину, правом на эмиграционный статус в которой располагаю…

Оба визитера словно вытянулись в лицах. При этом продезинфицированный от эмоций немец пару раз шмыгнул носом. Оглядев с опаской своих кураторов, Алекс продолжил:

– Я приготовился было к худшему, не очень понимая каково оно, когда получил недвусмысленный месседж – на днях едешь в Москву. То есть, надо полагать, они мне поверили, сколько бы это ни казалось невероятным…

– Вот так взяли и приняли твой рассказ за чистую монету!? Ты хоть сам в это веришь, Алекс!? – грозно укорил цэрэушник, казалось, ставя на вид.

– Знаешь, если я такому повороту и удивился, то только поначалу. Ведь я единственный, кто всю конфигурацию чувствует и понимает. Ну, разве что ты еще более-менее в теме, коль оказался здесь, что, несомненно, радует, – похоже, искал союзников арестант, отказавшись от своего талисмана – зауми и колкостей. В той щели, куда его угораздило, немудрено…

– Не знаю, верится с трудом, – покачал головой цэрэушник.

– А ты вернись в исходную точку, отсекая все привходящие. Сама идея – обзавестись советником-антирашистом, да еще иностранцем, для мафиозного, конспиративного режима – не паранойя ли? Причем, помутнение не одноразовое, а прогрессирующее по восходящей. От этого и танцуй, препарируя событие в контексте прикладной психиатрии, да и только… – выхватив краем глаза, что немец слегка насупился, Алекс замолчал. Повернувшись к следователю, сказал: – Понимаю, моя речь высокопарна, что может быть воспринято, как попытка ввести в заблуждение или донести скрытый смысл. Постараюсь выражаться проще…

Оба визитера почти синхронно просигнализировали, хоть и каждый на свой лад: все в порядке, продолжай.