Багдад до востребования

Длинный, комнат на двадцать, коридор пуст, но сквозь двери доносятся звуки активной жизни: телефонные трели, оживленные разговоры, шелест бумаг. Бюрократия бессмертна, посетило посла вдруг, размножается и подземелье…

По левую сторону, третья с конца дверь распахнулась, выпуская взволнованного мужчину лет тридцати пяти. Даже не взглянув на гостей, тот заторопился в торец. Постучался в последний кабинет, на его же стороне, и, не медля, нажал на ручку. Стремительно вошел, но дверь захлопнул не полностью – зазор в палец-два. Столь же возбужденно заговорил, докладывая, но слова слипались в звуковую кашицу. Зато совершенно отчетливо прозвучал властный голос, осадивший докладчика:

– Мне нужен результат, а не медицинские трактаты в твоем корявом пересказе!

– Это же комма, господин директор, медицина бессильна… – пролепетал, оправдываясь, докладчик.

– Даю десять минут и не секунды больше – чтобы больной заговорил! Иначе, главврач поменяется с растением местами! Вдолби ему, пока есть куда… – предложил свою методику лечения коммы неведомый босс.

Посувалюк замедлил шаг, и без того вялый. Он не представлял, кто собеседники и о вокруг чего свара, но его словно током огрело: ответчик той драмы – он сам! Хотя бы потому, что до аудиенции четверть часа и, кто, кроме него «бомбист», в двух шагах у цели?

Первое, что по прозрении ему пришло в голову: от электронного «шамана» еще можно избавиться – найди лишь туалет. Но уже в следующее мгновение, когда в коридор выскочил взмыленный докладчик, паника пошла на убыль. Фактически, против меня, кроме глаз функционера, округлившихся от неподъемной задачи, ничего нет, подумал он, и вообще, страх – не только дурной советчик, идеальная среда для самовнушения. Уши заткни!

И посол вновь нацелился рулетку заговора доиграть. Нет, не из-за желанного отступного, защитного рефлекса или черной дыры рока, необоримо всасывающей в свои тенета, а оттого, что впервые вышло на острие настоящего, не заболтанного демагогий и двойными стандартами дела оказаться, какие бы издержки и сделки с совестью оно не таило.

Он подбавил шагу, подтягиваясь к ат-Басри.

Тем временем тот уже входил в названный охраной кабинет, навлекая на себя лик потомственного угодника. Расплывшись в улыбке, слащаво поприветствовал кого-то.

– Проходи, Раслан, – пригласил шеф президентской канцелярии Мухаммед Гали.

Раскланялся с Гали и Посувалюк, но без всякого пиетета.

– Можешь быть свободен, Раслан, обождешь в соседней комнате, – вдруг спровадил завканцелярии ат-Басри, осматривающегося, где свои кости, размягченные елеем угодничества, бросить. В тесной приемной, квадратов пятнадцать, было всего одно свободное место.

– Да-да, Мухаммед, сам хотел предложить, – с радостью согласился замминистра и был таков.

– Устраивайтесь, господин посол, – указал Гали на стул между двоих генералов, как и прочие приглашенные, Виктору Викторовичу не знакомых.

Не успел Посувалюк и толком усесться, как почувствовал на себе пристальный взгляд. Причем настолько заинтересованный, что равновесие, едва обретенное, улетучилось.

Любопытствующий – гражданский, сидит слева, у входной двери. Беззастенчиво уставился, но не в «зеркало души», а как бы в корпус, сантиметр за сантиметром обследуя гардероб. Посувалюк вызов не принял, делая вид, что интереса к своей персоне не замечает – смотрел на огромный портрет Саддама, над головой Мухаммеда Гали. Даже чертыхнулся про себя: «И в берлоге агитка…»

Вскоре заметил, что явно не праздный наблюдатель привлек внимание завканцелярией. Казалось, Гали озадачился: бесцеремонный вуайеризм в адрес почетного гостя – с чего бы это?

Почувствовав, что переусердствовал, наблюдатель увел глаза в сторону, но не надолго. Вновь заступил на пост, как только Гали вернулся к своим бумагам.

Впал в недоумение и сам «объект», но не мимолетное, а на всю катушку. То, что ладный, спортивного вида надсмотрщик по его душу, малейших сомнений не возникало. Но непринужденная реакция завканцелярией наводила на мысль: на тщательно выверенную западню не похоже. «Вели» бы как-то по-другому, согласованнее что ли…

Входная дверь резко распахнулась. В приемной, руки в карманах, Мунир Аббас, директор «Мухабарата», не шапочно послу знакомый – на правительственных приемах сталкивались не раз. Тут Виктора Викторовича осенило: именно Аббас распекал докладчика четверть часа назад. То, что голос чем-то ему знаком, тогда, в смятении чувств, просто не отложилось.

И тебе ни приветствия, ни кивка, точно пересеклись впервые. Зато тот же, что и у вуайериста, в ту же область, ставший спаренным взгляд, буквально прожигающий внутренности.

На сей раз посол вызов принял: откинувшись на спинку стула, раскованно, с пропечатанной в лике иронией, на директора глядел, не моргая.

Спустя мгновение-другое он ощутил необычную пустоту внутри, но, откуда та напасть, не разобрать. Между тем инквизиция уже переглядывалась друг с другом, бессловесно, лишь им понятной мимикой общаясь. Тут принявшего вызов, точно бризом обдало: хитринка, пропечатавшаяся в его лике, дико неуместна, выдает с головой. Нужно смыть, соскрести, во что бы то ни стало!

Но… не получалось, точно вся материя погрузилась во фреон, отпочковавшись от разума.

Привел в чувство зычный, громче обычного, голос завканцелярией:

– Господин Посувалюк, президент готов вас принять!

Если в том отсеке Саддам, то все получится, бесстрастно, диссонансом скачкам умонастроения, подумал он. Расслабленно встал на ноги, поправил пиджак, галстук и двинулся, видя перед собой лишь металлическую, мышиного цвета дверь, ведущую, он уверовал, к избавлению. Коль не только антисаддамовский заговор своей, за пределом дерзости, задумкой, а и он сам, вшив «психокорректор» во внутренний карман, «Мухабарат» перехитрил. Эта вера, сугубо эмоциональная и оторванная от ландшафта, на который только предстояло взойти, его настолько увлекла, что юркнувшего за ним в отсек Мунира Аббаса он не заметил.

Виктор Викторович ожидал от кабинета Хусейна чего угодно, только не скромных, ничем не больше приемной, размеров. Как и того, что обстановка в нем – походно-полевая, нет и намека на роскошь президентского дворца

Три узких, похоже, армейских стола, сдвинуты друг к другу. За центральным – кормчий. Сын Кусай и Тарик Азиз, правая рука, – за двумя другими, по бокам. И, не поверить, ближневосточный Мао, изможденный внешне, выбитый из личины небожителя, доброжелательно улыбается, оглядываясь на опыт их личного общения, в первый раз. Стало быть, совершенно однозначно, о возможном покушении ему даже не намекнули. Может, у «Мухабарата» свой интерес или дрейфят, зная, что головы полетят? Впрочем, какая разница? И слава Богу!

Но что это: Ирак согласен покинуть Кувейт, подчиняясь ультиматуму? Не послышалось ли? Вроде, нет… И график вывода войск, и репарации, пусть о их размере и сроках ни слова. Вот это да! Какой ты на хрен дипломат со своим никчемным, из бабьих вздохов, прогнозом?! Это же мир! Мир, понимаешь?! Кто, кроме тебя и Примакова, отличился здесь? Достанут родственники покойного юноши или нет, в пантеоне истории – за тобой место! А сотни тысяч, если ни миллионы, жизней, которые сохранены? А престиж отчизны, на пороге харакири, – не возродит ли ее сенсационный прорыв? Так что дом ты построил и пальму века посадил! Ну а грех, хотя бы перед сирыми и беззащитными, смыл полностью. «Рогатку» – к едрене фене!

… начало вывода кувейтского контингента – 15 марта, завершение – 15 мая…

Стоп, не понял! Да, сегодня – пятнадцатое, но января, последний оговоренный ультиматумом для вывода войск день. При чем здесь март и, тем более, май?! На всю логистику – 72 часа и ни минуты больше – как того требует ультиматум. У них что, его текст затерялся? Понятное дело, нет…

… иракское правительство требует твердых, убедительных гарантий, что с выводом первых подразделений начнется пропорциональный демонтаж сил коалиции…

Н-да, ничего ты не ошибся… Некрофилия в восточной трактовке. Та самая, когда объегорить ближнего – повседневная практическая норма. Безнадежно, словом. Так что… будет Саддаму март, май, «минитмен» и свисток… А пока – «рогатка». Дочитал бы Азиз скорее… Вопрос, однако: «операбелен» ли случай, столь запущенный? И… как забыл такое? По регламенту этой процедуры ответ иракского правительства можно только принять. Никаких комментариев! Стало быть, пуляй сколько хочешь, а вот, кроме «благодарю» и «до свиданья», по этикету – ни слова. Тем самым любая отсебятина – та самая шапка, которая на бомбисте горит. Сработай «психокорректор», «смысловой капкан» рано или поздно вспомнится. Значит, в контексте содеянного, по-любому, конец.

Ну и бог с ним! Сделай, освободи душу, хлопнув дверью напоследок! Сколько можно в своем чулане, невыносимо спертом, трястись!

…. прошу немедленно передать господину Горбачеву.

Посувалюк открыл папку, переданную Саддамом Хусейном, рассеянно провел глазами по единственному листу и аккуратненько, точно там ценный экспонат гербария, прикрыл.

– У меня для вас сверхсекретная информация, господин президент, – распрямившись, обратился посол.

Правящая Ираком троица навострила уши, но излучала скорее недоумение, нежели интерес.

– Примени Ирак отравляющие вещества, по моим сведениям, американцы затопят зарином Багдад, – продолжил посол, – а это десятки тысяч мучительных смертей…

Тарик Азиз шумно сглотнул, точно проглотил горькую пилюлю без воды, Саддам Хусейн заморгал, ну а Кусай, почесывал подбородок, казалось, с трудом переваривая услышанное.

Тут посол скривился, одновременно хватаясь за сердце правой рукой. Только не ладонью, а большим и указательным пальцем – на расстоянии двух сантиметров друг от друга и, казалось, начал пальпировать. На самом деле он их вдавливал в грудную клетку.

В следующее мгновение Виктор Викторович испытал два нежданных ощущения: некто толкнул его в правое плечо, сбивая расположение его корпуса влево, и отвратную дрожь, излучаемую вшитой в пиджак заколкой.

Он вскочил на ноги, мечась промеж двух безусловных в их необоримости рефлексов: вырвать с мясом заколку, как нечто инородное, разрушительное для организма, и дать сдачу обидчику. Но обмяк, услышав от того самого обидчика, оказавшегося Муниром Аббасом:

– Ой, простите за неуклюжесть, господин Посувалюк, здесь так узко. Право, не хотел…

Покидал президентский отсек посол, точно в мутном пузыре, внешний мир почти не осязая. Отошел, лишь пересев из «Форда Транзита» в родную «Чайку» у президентского дворца. Располагаясь, скомандовал Коле: «Жми на всю катушку, нам до вечера убежище дорыть нужно».

По прибытии, сам на одном дыхании перевел ответ Хусейна, но, памятуя, что телетайп под контролем, от личного комментария отказался. Передал депешу радисту и, перекусив, стал собирать «стройотряд». На вопрос офицера по безопасности «Как там, одумались?», ответил: «Наполовину. Так что время на опалубку есть…»

Отправился на боковую рано, в 22:00, ощутив, что центнеры выбранного им грунта давят непомерным грузом – его буквально шатает. Самое любопытное: о перипетии дня, если не судьбы, он по возвращении в посольство не вспоминал, даже во время перевода. Весьма похоже, защитная реакция сработала.

Но во сне дамбу прорвало – до утра посол бредил. Чихвостил всех подряд, но чаще доставалось какому-то Славе, стукнувшему в ректорат МГИМО, что Посувалюк сочиняет антисоветские песни. Но самый забористый выброс подкорки: «Спутник все видит – я не виноват. Спросите у Аббаса – подтвердит…»