Багдад до востребования

Обещание сдержали, правда, не совсем чтобы… Бригада сантехников не исчезла, а перебралась в канадское посольство, расположенное напротив. Там «работяги» заняли третий этаже, где, распахнув окна, установили пулемет и две снайперские точки. Сбросив робы, обнажили пятнистую форму спецподразделения.

Весьма похоже, что адресованная МИДу нота протеста возымела свое – ведь на требования Игоря Тимофеева разойтись «сантехники» не реагировали, тупо повторяя: «Весь район из-за вас без воды». В любом случае, подвижка обозначилась, внушив надежду, что с акцией иракцы, по крайней мере, повременят. Меж тем краны в посольстве по-прежнему травили воздух, МИД же на звонки перестал отвечать.

Посольский персонал с момента объявления осадного положения преобразился. Если еще вчера у всех тряслись поджилки от осознания, что до бомбардировки Багдада всего два дня, и им отведена роль где продажной девки, а где пушечного мяса подыхающего советского империализма, то ныне, перед лицом нежданной, зато овеществившейся угрозы, без громких слов, коллектив сплотился. Должно быть, не последнюю роль в климате моральной спайки и взаимовыручки сыграл шеф, естественно, без позы растворившийся в ополчении. Тем самым дал знать: на войне все равны, а командовать – Тимофееву и Кормову, профессионалам.

Виктор Викторович вовсе изумил коллег, когда инициировал вылазку за водой, заявив: «Мы с Петей (водителем) – идеальные кандидатуры. Убежден: нас не задержат».

И на самом деле не остановили, хотя отправили за «Чайкой» кортеж из двух машин. Эскорт чуть не покорежил друг друга, когда поднадзорное авто затормозило буквально в двухстах метрах от посольства, у водоколонки.

При виде пластмассовых емкостей, которые посол с водителем стали выгружать из багажника, стража растерялась. О том, что посольство отрезано от водоснабжения, им, рядовому звену осады, было неизвестно. Зато вменялось задерживать любое покидающее посольство лицо, лишенное дипломатического иммунитета, равно как и подозрительный груз. На удачу предприятия, резервуары были прозрачными, да объема небольшого – 20 литров. На троянского коня не тянули, к тому же за несколько минут заполнились Н2О.

Однако, когда мобилизационный импульс угас, ополченцы зашушукались: «Шеф, бесспорно, герой, но партизанщина зачем? Мы же посольство, а не караулка. Почему о провокации не трезвонит на весь мир? А главное: что мешает Москву подключить? Связь-то работает. И вообще: откуда напасть? До сих пор риторика Хусейна – исключительно антиамериканская. Мы здесь при чем?».

Между тем, по мере того как боевой дух ополченцев затягивала тина сомнений, Виктор Викторович, напротив, смотрелся убежденным в своей правоте. На укор Тимофеева «Да, связь контролируется, но обстановка – хуже некуда. Теряем что?» ответил: «Нас в чем-то подозревают, но руководствуются исключительно домыслами. Запросим помощь, свою мифическую причастность выдадим. И как ты не сечешь: ирако-кувейтский кризис – сплошная паранойя, и крупицы рационального! Так что отталкиваться будем от эскулапского «не навреди». Да и ясно: штурма не будет, иначе повязали бы нас еще ночью. Представляется, сами не знают, чего хотят…»

– Знают или нет, вопрос, надо полагать, открытый. Только, пытаясь понять, как нас угораздило в эту западню, на ум приходит ваш соратник по бардовской песне, пробравшийся в Багдад, должно быть, по дну Тигра. С него все началось! – Казалось, Тимофеев лишь ждал удобного случая, чтобы наболевшее выплеснуть.

– Ты бы еще Окуджаву в союзном бардаке обвинил, – вздохнув, откликнулся Посувалюк. – Пойдем лучше народ успокоим…

***

14 января 1991 г. 17:00 г. Багдад отель «Аль-Рашид»

Сюзанн Кларидж давно безутешно плакала, не припоминая уже почему. Ничего-то из ряда вон не приключилось. В полном здравии мать с отцом, в редакции обрывают телефон: когда «Бизнесвумен» Кларидж снова в эфире? Мерно пухнет счет в «Чейз Манхеттен Бэнк», смутно представляемого остатка. В списке «Самые влиятельные женщины США», на днях обнародованном, она на 37-ой позиции.

Горькие слезы мешались с шоколадом, безотчетно поглощаемым, совершая скорбный круговорот. В коричневых пятнах блузка от Армани, вздувшееся лицо, размытый макияж. Слезы иконы успеха и фетиша самцовых грез, канул в прорубь отчаяния образ неприступной «Мисс Элегантность». Папарацци и неделю бы не спали – лишь бы запечатлеть этот кадр.

Быть может, причина истерики война, которая вот-вот разразится? Коллеги-то буквально посерели, второй день не высовывая из гостиницы носа. Глубокомысленно вывели, что коалиции бессмысленно дожидаться пятнадцатого – Хусейн не сдвинул в Кувейте свой контингент ни на сантиметр. Потому наседают на администрацию отеля: «Переоборудуйте подвал в бомбоубежище, уже сегодня!»

Тут Сюзанн вспомнился Берт Рейнолдс, долго подбивавший к ней клинья, но отвергнутый в итоге. Самовлюбленный индюк, в своем узком кругу язвила она. Промелькнули в памяти и несколько бурных романов, кому только не поднявших рейтинг, но лишь усугубивших ее одиночество. Наконец хмурое прозрение, почему она здесь, в этом преданном остракизму крае: подсознательный позыв свести счеты с жизнью, утерявшей смысл. Тотчас навалилось, что родиться красивой – коварная западня. Прок от десятков воздыхателей, ею изведенных? Что это, как не садомазохизм? Или, в лучшем случае, патологическая тяга к унижению ближних.

Сорок два уже. Что в активе? Коллекция мумий, большая часть – неузнаваемых. Ни детей, ни интимной гавани, ни уюта домашнего очага. Убитая горем мурзилка у треснувшего корыта судьбы, импульсивно кинувшаяся в свинцовые объятия смерти.

Между тем встреча с нежданным пришельцем взбудоражила, а точнее, вспыхнула маяком откровения. При этом натура капризной сумасбродки, прозванной в CNN «черная вдова», ночью, после расставания с «вновь прибывшим», металась. Сюзанн то растворялась в природном обаянии человека-загадки, то кляла себя за опрометчивый, из сплошных подводных камней, контакт.

К концу 80-х имидж русского на Западе преобразился. Насаждавшийся десятилетиями образ «медведя-надзирателя» гумманизировался в нахлебника из программы социального обеспечения, стоящего с протянутой рукой. Миллионы экономических мигрантов из СССР осаждали посольства благополучных стран, из всех сил костеря родину-банкрота. Западные же аналитики, приветствуя эпоху Горбачева, во внутреннем дискурсе и не думали укрываться эвфемизмами, называя «Большое Перемирие» капитуляцией русских вследствие крестового похода Рейгана на «империю зла».

Оттого в системе координат общества процветания, крайне корыстного в своей сути, слыть русским было не столько не престижно, сколько означало нести клеймо чужака-неудачника из бесполезной, а где – взывающей к бдительности галактики. Так что прихвастнуть связью с русским мог лишь маргинал, либо индивидуум крайне экстравагантного поведения. Что-то вроде причуды Элизабет Тейлор, в седьмой раз вышедшей замуж за работягу, с которым познакомилась в кружке анонимных алкоголиков…

Однако, невзирая ни на что, «русская комета» мистически к себе тянула, в последние два дня заставляя «черную вдову» раз за разом трепетать. Ей казалось, что впервые она встретила мужчину, чью книгу размышлений и эмоций подмывало от корки до корки освоить. Одновременно мудрый, независимый и толерантный, Семен обволакивал своей аурой, в дымке которой хотелось, свернувшись калачиком, мурлыкать. Но по-настоящему завораживала его естественность, чем он разительно отличался от западного обывателя. Ни дежурных улыбок, ни расхожих штампов, какой-то необыкновенно живой и настоящий – ни грамма фальши. Его мироощущение напрочь лишено стереотипов, что поражало вдвойне: как удалось сохранить духовную автономию в условиях тоталитарного безвременья?

Но, когда Семен вчера не явился к завтраку, женское начало Сюзанн, глубоко уязвленное, зашипело: «Приблизила зачем? Без роду, без племени, да еще с внешностью фермера в каком-то поколении. Изменила принципам – утирайся теперь от плевка! Мужчина лишь в одной позиции приемлем – на карачках! И чтобы милю хотя бы прополз…»

Вместе с тем, уже в номере, ее одолели сомнения: «Не случилось ли чего? Багдад – город на осадном положении, не так повернулся – кости не соберешь». Потянулась к телефону, но остановилась на полпути: «Не заигрывайся. Суждено – сам явится».

Но Семен не объявился ни так, ни эдак. И к вчерашнему вечеру ей чудилось, что он – фата моргана, рождаемая преддверием катастрофы. Ничем не намекнул о себе и сегодня до обеда – будто драпанул в свою галактику, израсходовав весь ресурс. Сюзанн было настроилась вышвырнуть его из своей территории, когда прозвучал звонок. «Он!» – подумала она тотчас. Но трубку взяла не сразу – подбирала для отповеди слова, входя в образ униженной и оскорбленной.

Между тем абонент – отнюдь не Семен и не получалось вникнуть, кто он и почему. Все же сквозь туман растерянности проступило – директор отеля, приглашающий, сама любезность, на беседу.

Покидала она номер в прострации, которой от нее сквозило в недавнем диалоге, если отрывочные мычания обнаруживали в ней собеседника. Но, оказавшись в том лифте, где после интимного ужина они с пришельцем жарко обнимались, Сюзанн, будто тряхнуло: «Скорее всего, причина – Семен»! Пока она искала директорский кабинет, это вещее предчувствие лишь крепло.

Директор, нечто промямлив и указав на инкогнито, почти сразу испарился. Собственно, к месту – его торчащие во все стороны усы порой побуждали выхватить из косметички ножницы. Зато мгновенно приковал к себе внимание гость. Внешне – туземец, но непривычно подтянут и атлетичен, явно не тутошних ослизлых манер. При этом подчеркнуто галантен, но никакого слюновыделения от встречи с женщиной-мечтой. Венчал же образ беглый и совсем не «международный» английский.

Интуиция не сфальшивила. Визитер – по Семенову душу, оказалось, не только с ее горизонта, а и с прочих исчезнувшую. А поскольку она последняя, в чьей компании г-н Талызин был замечен, то ее осмелились потревожить. Событие-то нешуточное: достойнейший, возглавляющий важный гуманитарный проект гражданин бесследно исчез.

Услышав «в компании» Сюзанн чуть ни разразилась филиппикой, но не успела – отвлек, заинтриговав, «важный гуманитарный проект». Между тем истец о бэкграунде Семена больше не распространялся, как, впрочем, кто такой, не сообщил. Принялся аккуратно выспрашивать о без вести пропавшем. Сюзанн отвечала, в основном, односложно, едва сдерживая гнев. Тем временем, ей казалось, инкогнито терял к разговору интерес. Будто учуял, что знакомство пары освятила божья искра, стало быть, на первом, полном трепета свидании о личных или профессиональных тайнах не могло быть и речи.

Сюзанн явно смутил вопрос: «Слышала ли она о контактах Талызина с посольством СССР?» Казалось, она нечто вспоминает. На самом деле ее тонкий лингвистический слух уловил разнобой между почти оксфордским английским и звуковой оболочкой русской фамилии. Инкогнито озвучил фамилию именно так, как ее произносил сам Семен, на романтическом ужине свою спутницу русской фонетике наставляя.

Однако до ответа дело не дошло – затрещал радиотелефон безымянного «посланца Красного Креста». Прослушав сообщение, тот отдал какую-то команду и резво направился к двери. Открыл и был таков, не прощаясь.

«Черная вдова» не успела и опешить, как ее настигло очередное вещее предчувствие, а точнее, с поправкой на обстоятельства, старое. Безупречно вышколенный мухабаратчик (в ведомственной принадлежности «интервьюера» Сюзанн не сомневалась) мог рвануть из кабинета, лишь узнав, что Семен обнаружен. И сей факт для иракской госбезопасности столь значим, что эмиссар не то чтобы не потрудился раскланяться, выдал вольную распахнутой дверью. Ее тотчас защемило, перехватывая дыхание: милому, бесконечно домашнему Семену, которого ей безотчетно хотелось целовать в широкий лоб, не поздоровится.

У двери своего номера Сюзанн разревелась, будто отчаявшись найти в сумочке ключ, застрявший меж страниц блокнота. Но и в своей обители слезы не улеглись. Точно удавка, давило: «Ты – апостол злого рока! Не встреть он тебя, не попал бы в переплет!» После чего все подряд и снова…

Сюзанн «штормило» до глубокой ночи. На багдадский берег выбрасывало обломки гордыни очень красивой, многих талантов и, не исключено, утерявшей свой единственный шанс женщины.

Глава 24

15 января 1991 г. 08:00 г. Багдад район «Аль-Мансур»

За последние два дня Талызин и Посувалюк не раз вспоминали друг о друге, ну а сегодня, разменяв шестой десяток, и подавно обречены пересечься заочно. Обследовав позавчера паспорт «командировочного», Виктор Викторович обнаружил, что Талызин – его «близнец»: родились они в один день и год – 15 января 1940 г. Это будто не весть какое открытие потрясло посла не меньше, чем сам, сродни выкидышу, визит, окутав драму – и без того безысходную – мистической хмарью.

Семен Петрович о парадоксальном «родстве», надо полагать, не знал, как, впрочем, о нем был несведущ и сам Биренбойм, архитектор авантюры. Иначе сей момент потирал бы в предвкушении успеха руки, а не вперился на карте в Месопотамию с видом и мыслями чернее тучи: «Самый безумный фарт рано или поздно спотыкается. Без мандата Горби Посувалюку к Саддаму не пробиться…»

Зато Семен Петрович, не в пример законспирированному кукловоду, в успех начинания верил, поскольку, находясь в эпицентре события, ощущал, когда зримо, а когда интуитивно, его пульс, нашептывающий: «Заберутся архаровцы в дамки, додавят. Не столь сверхлюди, как врожденные баловни удачи».

Так вот, проснувшись с первыми лучами солнца, Талызин и Посувалюк соприкоснулись в помыслах. Посол в очередной раз усомнился: «Неужели дата рождения посыльного подлинная? Или все-таки иезуитская насмешка, призванная, наряду со всем прочим, мою волю сломить? Если не мистификация, то это знак, в черную дыру заговора зовущий…»

Талызин, протерев очи, напротив, о юбилейном дне рождении даже не вспомнил, ибо памятные даты недолюбливал. Больше того, в последние годы воспринимал свое явление на свет обузой, бородавкой на теле рода человеческого. Однако тотчас перенесся в воображаемый стан заговора, где без встречи с послом не обойтись. Само собой выстраивалось: желтая майка гонки – у Посувалюка. Но все по-порядку.

Поначалу Семена Петровича занимало: посвящен ли в суть операции «Коррида» и куда метит ее острие? Над первым Талызин голову ломал недолго, склонившись к выводу, что командир группы в курсе. Чашу весов склонило то обстоятельство, что реакцией посла на «гостинцы» «Коррида» откровенно пренебрег. Скорее всего, послу некуда рыпнуться – обложен со всех сторон, заключил демобилизованный, но плывущий в фарватере интриги нарочный.

Между тем мишень предприятия никак не фокусировалась, и вскоре Семен Петрович сообразил, почему: фигура посла, на первый взгляд, центральная в пасьянсе, нелогична. Конфликт, в силу маниакальной неуступчивости Хусейна, давно не политический, а сугубо военный, ныне время пушек, а не послов. Да, заколка – явно не цацка для забавы. В контексте титанических усилий, затраченных на ее воз, она, весьма похоже, запал заряда, обращенного против оборонительного комплекса Ирака. Но при чем здесь Посувалюк, белый воротничок? Чем без специальных знаний и выучки он военным, распорядителям момента, полезен? Разве что следующий в цепочке экспедитор…

До Семена Петровича донесся шум, своими приметами вмиг настороживший: суетливая возня, сдавленные, много тише обычного, голоса «Корриды» и его команды. Но пугало не это. Виллу незримо наполняли молекулы животного, неконтролируемого страха.

Талызин дернулся, взгромождая корпус на спинку кровати, и застыл – двое рейнджеров заорали, матерясь. Тотчас окрик «Корриды»: «Заткнитесь!»

Тут Семена Петровича пронзило: вилла окружена, и всем им крышка – лишь осознание безысходности могло повергнуть охотников за головами в панику.

Размеренно, будто впереди долгая жизнь, он стал одеваться, по ходу пробавляясь черным юмором: «Можно подумать, что не примут без фрака. Ни тебе Нобелей, ни умных ни глупых, и очереди никакой… »

Облачившись, рассеянно зашарил глазами по комнате. Будто увидев искомое, отправился к столу. Раскрыл кляссер, вытащил из чехла ручку, но после некоторых раздумий вновь ее зачехлил.

«Прок от письма? – запетляла его дум дорожка. – Багдад завтра-послезавтра – гигантское пожарище. Если и нет, то желтеть прощальной весточке, пока не истлеет, в архиве «Мухабарата». Разгонятся иракцы твоих близких искать. Как есть, так есть, алхимик эликсира воскрешения. Им же и захлебнулся!»

Спальня стала уменьшаться в размерах, наваливаясь на Талызина приступом клаустрофобии. На лице заиграли гримасы отчаяния и, казалось, счетов, которые не удалось свести. Он туда-сюда сунулся, но межи той темницы преодолеть не смог. Полусогнутая спина, ватные ноги, неприкаянный и безумно одинокий.