Воспоминания старого шамана. Путь волка

– Да, да, все так и было, – подтвердили деревенские.

– Тогда чего же ты не вышел, и не помог?! Или может испугался? Как на женщину ругаться – так ты храбрый, а как ребенка защитить – так струсил?! И кто ты после этого? – Мужик или кто? Да тебя за это под суд надо отдать! – печник разошелся, покраснел и не мог уже остановиться.

Люди на собрании зашумели. Спорить начали, между собой, кричать. Послышались угрозы в зале.

– Тихо, товарищи, тихо, давайте уважать друг друга! – успокоил председатель схода. Надо для начала всех послушать.

– Насчет Степана, я так скажу: он правильно все сделал. Увел волчицу в лес и застрелил. Не чета тебе – осознает свою ответственность, – сказал печник уже спокойным голосом.

Тут снова Клавдия Петровна поднялась:

– Предлагаю сделать выговор Байра. Оно не только для него урок, – и для других, чтоб неповадно было! Люди снова зашумели, начали спорить и ругаться. Так постепенно ругань, уже, перерастала в крик.

– Тише, товарищи, тише! – прервал их председатель. – Не на базаре ведь находитесь. Поступило предложение вынести вопрос… Кто будет – за…?

Все подняли руки.

– Итак… – он чуть помедлил. – Кто за то, чтобы объявить взыскание Байра, – руки поднимите.

Зал оживился, и обсуждение продолжилось с новой силой.

– Тише, товарищи, давайте уже проголосуем! Кто против? Кто воздержался?

Посчитали голоса. Две трети от присутствовавших подняли руки «за». Треть была против, воздержавшихся не оказалось. Документ оформили и подписали.

– На этом сход считается закрытым! Всё, товарищи, собрание окончилось! Колхозники стали подниматься с мест, но обсуждение не прекратили. Особо рьяные продолжили спорить и ругаться, – их остальные вывели на улицу. Зал постепенно опустел.

Милхаевскому внуку не приходилось долго горевать. Пока что он ходил со шрамами: лицо и руки были у него в зеленке. В дополнение, ждали неприятные уколы. Коля хныкал и не хотел идти в медпункт. Еще, он жаловался деду. Однако Милхай отвечал в своей излюбленной манере:

– Ну что, Колюня, – истыкают тебе всю шкуру, на барабаны ее больше не натянешь!

Но Коля шутки, той, не оценил: обиделся на Милхая, и как пузырь надулся.

Месяц целый пролетел с того самого времени. Раны зарастали, а вместе с ними забывались и обиды.

Однажды, после работы, Степан принес домой большого мохнатого щенка. С кличкой не приходилось долго выбирать. Хозяин, бывший, уехал в город, а собаку передал Степану. При рождении, он нарек щенка бурятским именем – Батор, что в переводе означало «богатырь»! Домочадцам оно понравилось. Так и поселился Батор у Коли – его новый «маленький» любимец.

– Прямо, как мой друг – Батор Церенович! – одобрил Милхай. – При случае скажу, что сын собаку в его честь назвал.

– Не говори лучше, не надо – а то расстроится еще, обиду затаит, – посоветовала Янжима.

– Так то же не из злости, наоборот – из уважения! Да и не обидчивый он, рано или поздно сам узнает.

– Тем более не надо.

– Не буду, – Милхай супругу успокоил. Он хитро улыбнулся и Коле подмигнул.

Глава 2. Шаман Милхай

Обряд годового капания

Давным-давно в одной сибирской деревушке жил Шаман по имени Милхай. Возраст его с виду никак не определялся. Легкий прищур в глазах и выдающиеся, скуластые черты лица придавали ему суровости. Житейская мудрость и веселый характер отражались убеленными сединой висками и мелкими морщинами в уголках глаз. У него было загорелое на ярком солнце, смуглое, обветренное лицо, худощавое, жилистое телосложение. Но, несмотря на годы, Шаман сохранил живой огонек в глазах. Во взгляде чувствовался сильный Дух, а внутренняя сила и крепкие руки позволяли делать любую тяжелую физическую работу.

Шамана в деревне уважали и даже побаивались. Мало кто из мужиков попробовал бы «померяться взглядами» или пристально посмотреть в глаза Милхаю. А уж тем более поспорить с ним, рискуя попасть под его горячую руку. Они приходили только по доброму поводу, по-соседски, за советом или по большой надобности. Бывало, Шаман их сам призывал.

Одевался Милхай скромно, ходил в старой удобной одежде. Супруга Милхая, Янжима, следила за его внешним видом. Аккуратно наглаженная одежда, чистота и порядок в доме отличали ее как хорошую хозяйку еще с самых молодых лет. Она любила Милхая и где-то даже по-матерински заботилась о нем.

Деревня была по местным меркам средней – как по размеру, так и по своей численности. Она растянулась вдоль дороги, на удалении от окружного центра, в стороне от основного тракта. В одном ее конце располагалась ферма с мастерскими, с водокачкой и котельной, в той же стороне была большая школа с детским садом. Медпункт и почта с магазином находились в другом конце.

Население в основном состояло из бурят и некоторых других народностей. Соседи знались друг с другом и здоровались при встрече. Пожилые люди и старики ходили в гости, пересказывали очередную деревенскую новость: кто где побывал, к кому родственники из города приехали, женился кто-то или помер, – обо всем этом вести быстро разносились.

Изба Милхая, хоть и не новая, но теплая, добротная, располагалась возле леса, на самой окраине деревни. Резные ставни и высокие ворота примечались еще издалека. Забор дощатый прикрывал все происходящее внутри. Во дворе стояли стайка, дровяник, навес для сена и хозяйского инструмента, летняя кухня и баня. Еще одна калитка поменьше вела прямо в огород.

Рядом с домом был гараж. Там на массивных полках «жили» бензопила, лампа паяльная и трансформатор. Столярный строгальный станок – Милхаевская беда и выручка – располагался вдоль стены, не далеко от мотоцикла. «Урал – трудяга», пусть уже не новый, однако все такой же мощный и надежный, «жил» в том же гараже.

Когда люди приходили на обряд, во дворе разводился костер, выносились скамейки, стол и стулья. Одни из приглашенных стояли в это время, а другие сидели, как и положено. Гости, приехавшие на ежегодное капание, были главными лицами. Управлял всем этим действом Шаман, являясь проводником между миром нашим – миром людей – и миром духов.

Редкие события могли всколыхнуть деревенский уклад. Жизнь была обычная, такая же, как и у других. Люди трудились, рожали и воспитывали детей, пока те сами не становились взрослыми и не обзаводились собственными семьями. Старики учили сыновей, а те учили внуков. Так продолжалось долго, из поколения в поколение.

Давно, когда Милхай еще трудился по профессии и не был шаманом, внезапно стали уходить его братья и сестры, дяди и тети, близкие и дальние родственники. По стечению обстоятельств, происходящих в родове, он неожиданно для себя стал самым старшим. Наступил его черед. Милхаю не приходилось особо выбирать. Шаманские корни были по отцу и по матери. Нужно было принимать решение. Но Милхай сопротивлялся, не хотел ответственности, переживал за себя и за родных. А потом он сильно заболел, как будто «на ровном месте». Поначалу пытался сам лечиться, по больницам ходил, по врачам, однако тщетно.

Несмотря на все усилия, он постепенно угасал: то температура повышалась и никак не проходила, то лихорадило его даже под теплым одеялом и в шерстяной одежде. Суставы ныли так, что и подняться было невозможно. Сердце выскакивало из груди, голова раскалывалась и желудок сводило. Пот холодный катился по его телу, слабость валила с ног. Внезапно пропадал аппетит, и Милхай ничего не ел по нескольку дней, пил только чистую воду. Даже от чая его выворачивало. Похудел совсем, стал как скелет ходячий: одни глаза, да кости, обтянутые кожей.

«В чем только душа его держится?» – говорили соседи. Разные были симптомы, одно лишь одинаково – не помогали ему ни лекарства, ни больницы. Облегчения кратковременные сменялись длительными приступами, которые становились все сильнее и сильнее.

Потом, однажды, он начал видеть тени. Сперва не поверил своим глазам: «То ли на самом деле все происходит, то ли померещилось». Когда не спал по ночам, с температурой мучился, кто-то заходил в хату и там оставался. На следующее утро Милхай спрашивал у Янжимы, слыхала ли она чего? На что получал отрицательный ответ. Двери закрывались на массивный засов, да и собака бы залаяла, если бы чужого почувствовала.

Шло время, но состояние Милхая ухудшалось. Янжима вызывала скорую. Приезжали доктора, кололи какие-то лекарства, давали направления в больницу, и все повторялось снова. В больнице он начал видеть мертвых. Сам не задержался там надолго. Не в силах больше противостоять, Милхай поник духом и ослабел. Медики от безнадеги отправили его домой. Милхай по-прежнему не спал, все так же слышал, как кто-то входит в дом и остается. В моменты просветления он начал подумывать, не сходит ли с ума. Однако позже осознал, что все еще при памяти и в состоянии рассуждать здраво.

После попыток излечиться и убежать от собственной судьбы, Милхай смирился с неизбежным. Родные, тем не менее, рук не опускали. Янжима продолжила искать любые средства, которые бы помогли ее мужу. Она обегала всю округу, договаривалась с больницей, разных докторов водила, но ничего не помогало.

Однажды в доме появились старики – старейшины большого рода. Они приехали издалека, с самого дальнего поселка, что на берегу «большого моря». Прознали про Милхая и про его болезнь от других шаманов. Пообщались с Янжимой, а после Милхая стали убеждать: «По поводу близких твоих, ушедших, ты сам понимаешь – тебе много не нужно объяснять. В Роду теперь ты самый старший. Нет человека в родове с тех пор, как Шаман ушел. Некому грехи отмаливать и предков поминать. Подумай: кто-то ведь должен выполнять эту работу. Если не ты, то кто? Глянь, сколько молодежи за тобой идет, ты о себе не думаешь, тогда о них хотя бы подумай. Им ведь жить еще да жить. Не примешь ответственность на себя – сам пропадешь, и молодые за тобой сгинут. Решайся, а мы тебе поможем: позовем кого необходимо, организуем что положено».

Вот так «шаманская» болезнь и все иные обстоятельства определили судьбу Милхая. Старейшины нашли проводника и провели обряд посвящения. Предки Родовые приняли Шамана. А после посвящения Милхай стал сам проводить обряды. Так он выздоравливал. Возвращал постепенно утраченное в жизни.

Шло время. Поначалу Милхай пытался совмещать дела. Однако жизнь не позволяла возвращаться к его прежнему укладу. На старую работу он пойти не смог – Силы не позволили. Тогда Шаман оставил прежнюю профессию и посвятил себя предназначению.

Как самый старший в своем роду, он выполнял обязанность советника и роль третейского судьи в различных спорах и конфликтах. Бывали у Милхая люди с дальних мест и самых глухих улусов. О нем узнали далеко за пределами родных краев. Потянулись родственники и земляки из крупных городов. Приезжие останавливались в деревне, кто где – кто у знакомых, кто у родных. Если никого уже не оставалось, тогда приглашали старейшин из Родовой деревни. Те вспоминали предков и всю историю на несколько поколений назад.

На обряд приходили соседи: мужчины и женщины старше тридцати. Варился зеленый чай с молоком, готовился обед: бухлер из баранины с лапшой (мясной суп, бульон). Из домашней сметаны, серой муки и манки готовился традиционный саламат. Гости привозили молоко, печенье, чай, конфеты. По случаю использовали тарасун (кисломолочный алкогольный напиток), а позже его заменили на водку. Обряды проводили под открытым небом, во дворе, с костром. По окончании обряда полагалось благодарить Шамана за его работу.

Городские родственники

Антон и Лена, молодые родственники, приехали в деревню из города.

– Ну, наконец-то мы и выбрались, дядя Милхай, – уважительно поприветствовал Антон. – Хорошо у вас в деревне, спокойно, никто никуда не спешит. У нас в городе все по-другому: бежим, торопимся, работа, семья. Дети – за ними тоже надо присмотреть. Сколько собираемся, все никак времени не находим.

– Понимаешь, Антон, в нашей жизни говорить – это одно, а делать – совсем другое. Ты в бурятской семье родился, родом-то из наших, шаманских мест. Приезжай в деревню, поклонись предкам, на святых местах по дороге покапай, сигаретку, спичку, монетку положи.