Медленной шлюпкой в Китай (сборник)

– Да, я специализируюсь на китайцах. Выписываю из телефонной книги живущие в Токио китайские семьи и все их обхожу. Не знаю, чья это мысль, но вполне удачная. Продажи тоже неплохие. Стоит лишь позвонить в дверь и протянуть визитную карточку. Нечто вроде братской дружбы…

Что-то внезапно зашевелилось в мозгах.

– Вспомнил!

– Да ну?

Я назвал вдруг пришедшее на ум имя, и оказалось – точно: китаец, мой товарищ по старшей школе.

– Как получилось, что я начал продавать энциклопедии соотечественникам, ума не приложу.

Разумеется, не знал об этом и я. Насколько помню, он был неплохо воспитан и оценки имел выше, чем у меня. Пользовался успехом у девчонок.

– Это долгая, мрачная и банальная история. Лучше тебе ее не знать, – сказал он.

Я молча кивнул.

– Почему я тебя окликнул? Что-то нашло. Наверняка. А может, у меня с рождения нет жалости к себе. В любом случае я тебе помешал.

– Да нет, все нормально. Совсем не помешал. – Мы встретились взглядами, по-прежнему сидя друг против друга. – Как-нибудь увидимся еще.

Мы на пару умолкли. Я докуривал сигарету, он допивал кофе.

– Ладно, мне пора, – сказал он, рассовывая по карманам сигареты и зажигалку. – Хватит здесь лясы точить. Есть чем еще позаниматься.

– А у тебя есть буклет?

– Какой еще буклет?

– Энциклопедии.

– А-а, – растерянно протянул он. – Сейчас при себе нет. Хочешь посмотреть?

– Было бы неплохо.

– Я тебе его тогда отправлю почтой. Давай адрес.

Я вырвал из блокнота листок, написал адрес и протянул ему. Он аккуратно свернул вчетверо и положил в визитницу.

– Хорошая энциклопедия. Фотографий много. Наверняка пригодится.

– Не знаю, через сколько лет, но как появятся лишние деньги – непременно куплю.

– Ну и хорошо. – И он опять улыбнулся, словно с предвыборного плаката. – Но я к тому времени скорее всего с энциклопедиями уже покончу. Дальше – не знаю. Может, страхование жизни… И опять же – китайцев…

5

Если я в свои тридцать лет опять врежусь на всей скорости в баскетбольную стойку или проснусь под виноградной полкой с бейсбольной перчаткой под головой – что я вскрикну на этот раз? Не знаю. Нет, пожалуй, вот что: «Эй, мне здесь не место!»

Додумался я до этого в вагоне линии Яманотэ. Я стоял перед дверьми и разглядывал пейзажи за окном, крепко сжимая – чтобы не потерять – билет. Наш город… От пейзажей этих мое сердце содрогнулось. Подобная мутной кофейной жиже, знакомая сумрачная тьма, в которую погружаются городские жители, словно это – календарные праздники. Бескрайние вереницы зданий и жилья, туманно-пасмурное небо. Выстроенные в ряды стада машин, изрыгающих углекислый газ. Старые хлопчатобумажные занавески на окнах тесных и убогих деревянных домов – в одном из них живу я. И суета бесчисленных людишек внутри. Бесконечная амплитуда – от гордости до жалости к себе. Это и есть – город.

Ничем не отличается от некой рекламы в вагоне. Новая помада для нового сезона. Никакой сущности. Гигантская империя посредников раздувается все больше и больше от бесполезных покупок и продаж…

«Если разобраться, – сказала она, – меня здесь быть не должно».

Китай.

Я прочел много книг о Китае. От исторических хроник до «Красной звезды над Китаем»[7 - «Красная звезда над Китаем» (1937) – книга американского журналиста Эдгара Сноу (1905–1972) о революционном движении в Китае, приведшем к основанию Китайской Народной Республики.]. Но даже при этом мой Китай – Китай лишь для меня самого. Или я сам. То же – с моим Нью-Йорком, Петербургом, Землей, Вселенной.

На глобусе Земли Китай – желтого цвета. Не думаю, чтобы мне довелось там побывать. Ведь это не мой Китай. Вряд ли мне удастся съездить и в Нью-Йорк, и в Ленинград. Там – не место для меня. Дороги моих скитаний пролегают сквозь вагоны метро и задние сиденья такси. Пути моих приключений не ведут дальше зубных кабинетов и приемных окошек в банке. Мы можем пойти куда угодно и не можем пойти никуда.

Токио.

И вот однажды в вагоне линии Яманотэ даже Токио неожиданно начинает терять свою реальность… Да-да, здесь – не мое место. Слова когда-нибудь стихнут, мечты – рухнут. Как минула скучная юность, казавшаяся бесконечной. Когда все погибнет и исчезнет с лица земли, останется, пожалуй, лишь гробовая тишина да бесконечный мрак.

Неверный диагноз… Неверный диагноз, как говорила та китайская студентка (или же как говорит врач-психоаналитик), в конечном итоге, является парадоксальным желанием. Выхода нет нигде.

Но даже при этом – уложу-ка я на дно чемодана остатки гордости верного аутфилдера, сяду на каменные ступени в порту и подожду, когда на чистом горизонте появится медленная шлюпка в Китай. Подумаю о сверкающих под солнцем крышах китайских городов, представлю зеленые луга.

Поэтому нечего мне больше бояться. Так, как в бейсболе бэттер боится подачи «черным ходом», как революционер боится виселицы. Но если все-таки мечта сбудется…

Друг!

Друг мой, Китай уж очень далеко.

Апрель 1980 г.

История бедной тетушки

1

А началось все в ясный июльский полдень. В исключительно прелестный воскресный полдень. Даже валявшаяся на газоне скомканная обертка от шоколада в этом королевстве июля сияла горделивым светом, подобно легендарному кристаллу на дне озера. Непрозрачная и изящная солнечная пыльца, как бы стесняясь, медленно планировала на земную поверхность.

Возвращаясь с прогулки, я присел на площади перед кинотеатром и вместе с подругой рассеянно принялся разглядывать бронзовые статуи единорогов[8 - В реальности бронзовые статуи единорогов находятся у фонтана перед Мемориальной картинной галереей Мэйдзи в Токио, возведенной в 1926 г.]. Закончился сезон дождей, и свежий ветерок шевелил древесную листву, гонял невысокие волны на поверхности мелкого пруда. В прозрачной воде утонуло несколько рыжих банок из-под колы – они смотрелись на дне руинами заброшенного города. Пока мы с подругой сидели на бережке, прямо перед нами успели пробежать несколько бейсбольных команд в одинаковой форме, собака наперегонки с велосипедом из проката и молодые иностранцы в спортивных шортах. Из забытого кем-то на газоне радиоприемника едва слышно развевалась по ветру слащавая попса. Песня о потерянной либо грядущей любви. Мелодию я, кажется, узнал, но вот слышал ли я ее раньше? Может, просто похожа на другую песню. Солнечные лучи без остатка впитывались в мои руки.

Не знаю, почему бедная тетушка потревожила мою душу в такой солнечный полдень. Ведь поблизости не было никаких бедных тетушек – так с чего бы мне ее воображать? Но она все равно мне явилась – и тут же исчезла. Задержалась в сердце на долю секунды, навсегда оставив по себе странную леденящую пустоту в человеческом облике. Словно кто-то за окном пролетел.

Бедная тетушка?

Я еще раз обернулся, на всякий случай даже задрал голову к летнему небу. Слова гасли в воскресный полдень, подобно ветру или же невидимой траектории пули. Все так начинается. В какой-то момент все существует, потом раз – и все потеряно.

– Хочу что-нибудь написать о бедной тетушке, – сказал я подруге. Ведь я из тех, кто пытается писать истории.

– О бедной тетушке? – слегка удивилась она и пожала плечами, будто бы покрутив в руках саму фразу «бедная тетушка», но так ничего и не поняв. – Почему о тетушке?

Почему, не знал я и сам. Меня отчего-то всегда цепляет то, чего я не понимаю. Мимолетное чувство – вроде пробежавшей тени облачка, только и всего.

– Просто подумал о ней. Невзначай.