Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал

– Понимаю, – отвечал Фукидид, шмыгая носом. – Шубы еще бобровые бывают.

– Это мой младший сын – Бобрец. А это я – Добрило.

– Я очень рад нашему знакомству, уважаемый Бобрило, – ответил грек, у которого от насморка, наверно, заложило уши. – А почему у вас имена такие одинаковые?

– А у нас такой русский обычай: одно имя на всю семью, – радостно принялся врать Бобр.

– На всю деревню! – подсказал Бобрец.

– Старший мужчина кончается на "о". Вот помрет батя – буду я Бобрило, – сообщил Бобр.

– А я еще маленький, Бобрец пока что, – стараясь оставаться серьезным, сказал Бобрец, который был на голову выше своего здоровенного отца.

Грек не знал, верить ему или нет

– А детей у вас как зовут?

– Бобрики и Бобрятки. А жены – Бобрихи.

– Тетеря, хозяин здешний. Вот он из другой деревни, у них там все Тетери. Его по-настоящему Тетерило зовут.

– А меня Чудило, – крикнул Чудород.

Слушатели уже не могли сдерживать хохота, но тут пришла жена Бобра Груша и помешала веселью.

– И не стыдно вам? – сказала она. – Человек из таких далеких краев приехал, чтоб на вас, озорников, любоваться…

– Не беспокойтесь, госпожа Бобриха, – вежливо ответил грек. – Я слушаю ваших родственников с большим интересом.

– Хороший ты человек, Фудя, ласковый, простодушный, – сказал, утирая слезы после хохота, Добрило, пошарил за пазухой и выдал гостю кусочек сот в утешение. – Я таких люблю. Весело тебе жить у нас в деревне будет.

Фукидид до темноты с большим удовольствием общался с народом. Бабушка повязала ему на спину свой теплый платок и стал он похож на дунькину подружку, только бородатую. Грек подробно рассказал березовцам, как они с другом Тетерей бунтовали против великого князя Владимира, как вдвоем храбро сражались против всей его княжеской дружины – и Тетерю победили, а Фукидида нет, потому что он дрался, как вепрь, бежал, как олень и прятался, как лиса, и был неуловим и опасен словно ужасная русская белка. Рассказал, как переплыли Днепр с ужасным лодочником, который под лавкой прячет топор, как шли по дремучему лесу, отбиваясь от диких зверей, которые кидали в них шишками. Рассказал и о храбрости Веприка, победившем огромного волка, но не догадавшимся снять шкуру.

– Я ученый грек! Я море переплыл! – хвастал Фукидид. – Я могу говорить на пяти разных языках и много путешествую по торговым надобностям. А когда я вернусь на родину, я напишу книгу о дикой Руси и ее обитателях.

– А как же твою-то жену змей унес? – спросила Груша. – Неужели он и к вам, в греческие земли летает?

– Ах, я сам виноват: я так любил свою Ифигению, что без конца слагал о ней песни и пел на улице:

"Дева златоволосая, гордость Никеи,

Гордо ступает, прелестная, стройной ногою,

Мне ли подаришь свой взгляд, белолицая дева?

Я от любви и восторга безмолвен стою!.."

Фукидид принялся хлюпать носом – то ли от горя то ли от насморка – и женщины начали жалеть его и совать пирожки.

Веприк распахнул глаза от восторга: перед ним сидел человек, который своими руками приманил к себе во двор Змея Горыныча. Оставалось только повторить его подвиг.

Глава 12. Как подманить змея Горыныча

Бортники повадились ходить к Веприку каждый день. Они, сильные и дружные, много помогали осиротевшим детишкам по хозяйству и подолгу болтали с Фукидидом, который наконец разобрался, что Добрилу зовут вовсе не Бобрилой.

Улучив минуту, когда грека не было поблизости, Веприк сказал бортникам:

– Батяня сказывал, Змея Горыныча подманить можно… Помог бы кто!

– А тебе зачем? – с интересом спросил Бобр.

– Да вот я все думаю: если мы всей деревней яму рыть бы стали – неужели не поймали бы зверя?

– Дай-ка подумаю, – молвил Добрило. – Это ведь, можно сказать, большая змея… Разве получится змею в яму поймать? Все равно ведь вылезет.

– Значит так, – с удовольствием принялся объяснять Бобрец. – Роешь яму – длинную такую. Берешь змею за оба конца, растягиваешь и кладешь ее в яму. Хорошо еще сначала ее головой об камень стукнуть, чтоб не вырывалась…

– И пускай вылезает, – ответил Добриле мальчик. – Если там на дне колья будут острые, они брюхо-то змее вспорют, а там пусть лазает – с распоротым-то брюхом… лишь бы шмякнулся в яму с разлета!

Медоходы зашумели, начали прикидывать, как можно заставить поганого змея свалиться в яму, но тут голос подал дедушка Пятак Любимыч:

– Ну поползает он по деревне, пожжет деревню и подохнет… зачем это?

– Как зачем?! – закричали на него. – Как же змея-то не убить?

– Ну убьете, что за радость? – настаивал Пятак Любимыч.

– Дед, ты вообще за кого: за нас или за змея? – возмутился Бобрец. – Смеяну он унес, ты забыл что ли? И Пелгусия, родственника твоего! И эту – фудину жену, Фигунюшку.

– Да толку-то что?! Как вы их найдете, если змея в Березовку заманите и здесь укокошите?! – закричал дед, сердясь на глупое свое потомство. – Он вам мертвый дорогу назад не покажет!

Заговорщики растерянно замолчали.

– Вот если бы прицепиться к этому чудищу, полететь и посмотреть, где оно живет! – пробормотал Бобр.

– Или лучше – кого-нибудь прицепить, – сказал трусливый Чудя, тоже участвовавший в разговоре.

Веприк встал и медленно пошел к избушке. Он рассеянно покрошил хлеба ручным голубям, которых Тетеря птенчиками из леса принес и которые теперь жили у них под крышей. Потом мальчик так же медленно обошел двор по кругу и вернулся назад.

– Я знаю, кого прицепить, – сказал он. – Надо только песню хорошую придумать, чтобы дракон узнал, что у нас в деревне еще красавица есть.

Заговорщики взволнованно подались вперед и долго шептались, перебивая друг друга, тихо ругаясь и споря.

– А давайте Матрешеньку мою ему отдадим, – неожиданно предложил Чудя. – Я, конечно, без нее засохну с горя,.. – сообщил он печальным голосом. – Но с ней я засохну гораздо скорее!.. Как там у грека было в песне? "Дева, гордость Никеи". Будет "гордостью Березовки".

– Какая же Матрена дева, когда она баба? – сердито спросил Добрило.

– Ну пусть баба, – тут же согласился Чудя. – Тоже красиво звучит: "Баба – гордость Березовки!"