Легкомысленная соблазнительница

Картер положил руку на руль, стараясь казаться невозмутимым.

– Его брюки были спущены до лодыжек, а девчонка стояла перед ним на коленях, и его лицо выглядело так, будто он сейчас взорвется. Теперь достаточно ясно?

Старая ярость охватила Картера, и он повысил голос, но вместо потрясения и отвращения в потемневших глазах Джины читалось сочувствие.

– Какая гадость! И что ты сделал?

– Я обо всем рассказал матери, и она как с катушек слетела. – Картер расслабленно откинулся на сиденье, его гнев испарился, уступив место обреченности. – Отнюдь не из-за его «неблагоразумного поведения» – она уже об этом знала, – а потому, что я допустил моветон, упомянув об этом. – Он повернулся к Джине и продолжил: – Я знал, что между ними не было безумной любви, – я никогда не видел, чтобы они хотя бы целовались. Но до того момента я и понятия не имел, что их брак был лишь бессовестным притворством. И я пообещал себе, что, если женюсь, создам другую семью. Ни за что не стану изменять и лгать себе или своей жене. Какая злая ирония судьбы, да?

Ее шея болезненно пульсировала. Джина не ожидала от Картера такой откровенности и не знала, как развеять горькое разочарование, застилавшее его глаза.

– Мне так жаль, что я вынудила тебя нарушить это обещание…

Картер покачал головой и засмеялся, успокаивающе погладив ее по щеке:

– Джина, моя сладкая, ты меня не вынуждала. Встреча с тобой заставила меня понять, что я обманывал самого себя. Единственное, о чем я сейчас жалею, что не осознал этого до вступления в брак, который оказался даже большей ложью, чем союз моих родителей.

Джина отстранилась от его руки, понимая, что не сможет продолжать эту беседу, когда Картер прикасается к ней с такой нежной привязанностью. Но он впервые говорил о своем браке так откровенно, и она не могла удержаться от новых вопросов:

– Почему это оказалось ложью?

Картер отвел взгляд, словно не хотел отвечать, но потом пожал плечами:

– По множеству причин.

– Каких же?

Он с горечью усмехнулся:

– Помнится, той ночью ты сказала мне, что женитьба на женщине, которую я не знал в постели, может закончиться ужасно. Как оказалось, ты была права.

– У вас были проблемы с сексом? – изумленно выдохнула Джина, ощутив сладостный мстительный прилив.

– Если коротко, она не была в таком восторге от секса, как я. Или ты.

– Нехорошо, – протянула Джина, ощущая нелепую радость оттого, что Королева-девственница оказалась холодна в постели.

– Ну да, это еще мягко сказано. Это была не самая большая наша проблема, но она казалась по-настоящему серьезной. Тем более что я узнал, как хорошо это может быть… – он закашлялся, – с тобой.

На этом Джине стоило остановиться, но сладостный прилив превратился в стремительный поток, а одобрение в глазах Картера делало чувство отмщения прямо-таки упоительным.

– У вас было много проблем?

– И не сосчитать. – Щеки Картера покраснели, и мстительная радость Джины сменилась сочувствием. – Перед свадьбой она заставляла меня чувствовать себя особенным. Никогда не спорила со мной, никогда мне не противоречила, никогда не указывала, что делать, подобно моему отцу. Но потом он умер, я провел ночь с тобой – и все, что связывало меня с невестой, перестало казаться таким уж особенным. Она сказала, что простила меня, что по-прежнему меня любит, но она мне не доверяла… – Он искоса взглянул на Джину. – И разве я мог винить ее? Всякий раз, когда мы ссорились, она напоминала, что именно я разрушил нашу семейную жизнь еще до того, как та началась. В итоге я стал спрашивать себя, любил ли я ее когда-нибудь, – и это лишь усиливало мое чувство вины.

У Джины перехватило дыхание, стоило ей осознать то, чем Картер так небрежно поделился.

– Ты не любил Мисси? – одними губами прошептала она.

Картер покачал головой, задумчиво постучав пальцем по рулю:

– В конце концов я поборол свою трусость и попросил развод. Некоторое время все было совсем скверно. Марии перестала со мной разговаривать и навсегда уехала из Саванны. – Он тяжело вздохнул. – Но, по крайней мере, я наконец-то понял, что мне не дано быть хорошим мужем.

Джина пристально взглянула на него. От яркого солнца ее глаза заслезились, а от осознания того, что Картер так сильно страдал, заныло сердце.

– По-моему, одно из другого не следует.

– Не понимаю, как ты можешь так думать, – пробормотал он, уронив голову.

– Ты изменял Мисси, когда вы были женаты?

Картер встрепенулся, явно разозлившись:

– Черта с два!

– Тогда – хотя меня едва ли можно назвать стороной незаинтересованной – я бы сказала, что ты был слишком великодушен по отношению к своей бывшей жене.

– Откуда ты это взяла?

– Если она не доверяла тебе, чего ради согласилась выйти за тебя замуж? – вопросила Джина, и осознание того, что Мисси никогда не понимала и не ценила Картера, острой болью пронзило ее. Почему эта женщина так легко отказалась от него? Отпустила, даже не поборовшись? – И, положа руку на сердце, утверждение, что одна случайная ночь стала дамокловым мечом для вашего брака, кажется мне чистой воды манипуляцией. Чтобы выстроить семейные отношения, нужны двое, и что-то не похоже, будто она справлялась со своей долей обязанностей.

Перезвон церковного колокола нарушил тяжелое молчание, повисшее в машине.

Картер взъерошил волосы, на его бровях поблескивал пот.

– Пойдем, пока мы не расплавились от жары.

– Конечно, – согласилась Джина, признательная за то, что нелегкий разговор наконец-то закончился.

– Спасибо, – сказал Картер, помогая ей выбраться из машины. – Ты права, Мисси действительно манипулировала мной, а я был слишком занят, обвиняя во всем себя, чтобы осознать это раньше.

Картер сжал руку Джины, и они направились к церкви. Здание из красного кирпича выглядело унылым и аскетичным, в отличие от нарядно одетой паствы, спешащей внутрь. Когда они прошмыгнули в обдуваемую кондиционером темноту и заняли места на скамье в последнем ряду, Джина выдернула у Картера руку. Паника спазмом сжала ее горло, а высохший на коже пот стал липким и холодным.

Что она здесь делала? Почему позволяла себе вновь переживать чувства, которые чуть не погубили ее однажды? Которые могли уничтожить ее теперь? Она должна была бежать от него, бежать отсюда, пока не вернулась в прошлое, не превратилась в ту безрассудную, эмоционально зависимую, неуверенную в себе девочку, которая безнадежно влюбилась в Картера Прайса одной теплой летней ночью – и потом долго жалела об этом.

«Молодчина, Прайс! – ругал себя Картер. – И что тебя потянуло на откровения?»

Он поведал Джине то, о чем не рассказывал ни одной живой душе, и это просто ошеломляло. Но еще больше ошеломляла ее реакция, наконец-то снявшая с его плеч тяжелый груз вины за крах семейной жизни.

К счастью, этим утром священник был исполнен Святого Духа, и проповедь длилась почти час, что дало Картеру время успокоиться. Но, склонив голову, чтобы проговорить «Отче наш», он заметил, как Джина нервно теребит псалтырь. Картер положил ладонь на ее руки, но она напряглась и осторожно вытащила их.

Его охватила досада. Ну почему Джина была такой настороженной и пугливой? После службы он проводил ее в общий зал паствы, чтобы отведать отменных напитков и закусок, приготовленных служительницами церкви, и обменяться обычными учтивыми репликами с другими прихожанами. При этом Картер старательно игнорировал сердитый взгляд Джины, говоривший красноречивее любых слов: «Мне хотелось бы уйти прямо сейчас».

За время бесконечной службы стремление покрасоваться с Джиной в обществе сменилось испепеляющим желанием затащить ее в постель. Но Картер не собирался ему поддаваться. Джина значила для него больше, чем просто партнерша для ночи любви, и его уже тошнило от необходимости притворяться, будто их отношения сводятся исключительно к сексу и совместной работе.

Картер не хотел, чтобы Джина со всех ног мчалась обратно в Нью-Йорк. Он мечтал, чтобы она осталась в Саванне, дала им двоим возможность разобраться, к чему могут привести эти отношения. Да, он не был готов биться об заклад, что их ждет долгий совместный путь. Но если он что-то и вынес из ада своего брака, так это то, что нужно быть честным по поводу своих чувств, – и, черт побери, у него были чувства к Джине. И Картер знал, что у нее тоже были к нему чувства.

Он понятия не имел, почему Джина отказывалась признавать их, но собирался во что бы то ни стало это выяснить. Потому что Картер Прайс не был бы самим собой, если бы позволил ей и дальше не впускать его в свою жизнь.