Найти самого себя. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

Перед его глазами мгновенно предстала картина того, о чем рассказывала его жена. Душная, грязная комната с горячим пуншем на столе, перед столом фрау Даллманн в неопрятном платье с закатанными рукавами и Лена в кружевной накидке, которой так часто восхищалась Марта, и, наконец, – рядом с ними его жена! Он сжал руки в бессильной ярости. Его помыслы звали его вверх, а его жену – всегда только вниз – в болото, которое она называла жизнью! – Сейчас она вызывала у него отвращение!

Марта в своем веселом настроении не заметила реакцию мужа. Она была по-детски шаловлива и старалась развеселить его любым способом.

– Почему ты ничего не говоришь, мрачный человек? – спросила она, наконец-то, заметив его молчание. – Будь добр, Виктор, помоги мне расстегнуть браслет – у меня не получается.

Марта склонилась к нему, и в то же время Виктор почувствовал слабый запах пунша на ее полуоткрытых алых губах. Он с негодованием отпрянул и резко оттолкнул жену.

– Мне стыдно за тебя – да, мне стыдно за себя! – проговорил он сквозь зубы. – Как ты могла прийти домой и предстать перед моими глазами в таком виде!

– Но, Боже мой, что случилось?

– Ты пьяна, – сказал он тихо, как будто боялся, что его могут услышать. – Отойди от меня! Отойди, или я уйду из дома.

Она медленно поднялась с места и встала, оперевшись рукой на стол.

– Это что, такое большое преступление? Мы были совсем одни и очень счастливы.

– У тебя нет чувства самоуничижения, – пренебрежительно сказал Виктор.

Марта пожала плечами, на ее детском лице, которое все еще смеялось, появилось злое, дерзкое выражение.

– Очень даже возможно! Ведь я все-таки фон Нордхайм! – крикнула она надменно. Только сегодня у Лены она осознала все преимущества благородного имени. Глядя на Лену, она теперь поняла, что это может значить в этом мире.

С горящими глазами, вне себя от злости Виктор смотрел на жену.

– Ты права, дочь…

Дальше он не мог продолжить. Марта бросилась на него, как кошка, и закрыла ему рот обеими руками.

– Ни слова больше о моей матери! – закричала она. – Ни слова! Или я тотчас оставлю тебя!

Затем она отвернулась, и, поскольку он молчал, отбежала в самый дальний угол комнаты. Она выключила свет, и в темноте он услышал, как дверь в гостиную открылась и закрылась.

Виктор долго не мог уснуть, Марта не вернулась. Он не хотел сделать первым шаг к примирению, ибо был уверен в своей правоте. – Как была права Роуз Мари, когда пожалела его! Эта женщина, его жена, которая ни в мыслях, ни в чувствах, ни в своих действиях не желала отказаться от крови своей матери, – неужели она могла сравниться с ним, чьи помыслы стремились к возвышенному идеалу? Как она могла для него что-то значить в его жизни? Она тяжким грузом повисла на его ногах, это были кандалы, обрекающие его на это жалкое существование! В какой-то момент ему пришла в голову идея попросить Роуз Мари позаботиться о его жене. Теперь ему было стыдно за эту мысль!

Как бы выглядела Марта, с ее вульгарными, бесцеремонными манерами, рядом с этой благородной женщиной?

Виктор глубоко вздохнул.

Сожалеть о сделанной глупости – бесполезное, неблагодарное занятие!

Марта стояла у окна в темной гостиной и плакала. Чувство горькой обиды и унижения охватило ее. Возможно ли, что раздражительность и холодность мужа постепенно превратились в прямое отвращение к ней? Она достаточно ясно увидела в его глазах те чувства, которые переполняли его сегодня, в этом не было никакого сомнения. Он не поколебался посягнуть на самое дорогое в ее жизни – память ее матери. В ее душе, жаждавшей настоящей необыкновенной жизни, жил в безупречной чистоте образ ее матери; этот образ стал утешением в часы одиночества и лишений, кумиром ее снов и единственным объектом ее поклонения. Если бы только рядом с нею был хотя бы один человек, от которого она могла услышать слово одобрения, кто мог бы дать совет, понять ее и утешить! Но со стороны своего мужа она встречала лишь презрительную усмешку, Грегор уклонялся от разговоров, а Лена… ах, даже там она не чувствовала, что ее ждут. Но визиты к ним, по крайней мере, развлекали ее и давали возможность ненадолго забыть ужасное одиночество, которое окружало ее.

Марта прислонила голову к холодному оконному стеклу. Ее охватило чувство безысходности. Как бы мрачно ни было настоящее, будущее лежало перед ней еще более мрачное и непривлекательное, ибо ее сердце также отвернулось от мужа, хотя оно, вероятно, никогда и не принадлежало ему.

И снова перед ее глазами предстала чарующая мечта ее юности, мечта стать знаменитой, прославленной актрисой, как ее мать. Окруженная тысячами поклонников, в великолепных шелковых нарядах с множеством дорогих сверкающих украшений из драгоценных камней… Эта мечта на какое-то время помогала ей забыть ее одиночество. Но она чувствовала, что она была закована в кандалы, которые не давали ей пойти за своей мечтой и что у нее не было сил, чтобы освободиться от них.

Марта услышала, как домой вернулся Грегор. – Значит, уже было очень поздно. Она вытерла слезы с ресниц и мокрыми пальцами погладила увядшие листья лаврового венка – они тихо захрустели.

VIII

– Лена, Лена, ты все еще дома?

Марта Альтен открыла дверь и заглянула в комнату; ее голос сегодня не звучал так мелодично и весело, как это было всегда, когда она появлялась у Даллманнов.

– Да, – ответила актриса, – сегодня запланирована другая пьеса, и мне нечего делать в театре. Я рада, что ты пришла.

– Только на минутку. – Марта стряхнула снег с платья и жакета, затем подошла к дивану, который был любимым местом времяпровождения ее подруги дома, и присела рядом с ней.

– Мама может зажечь свет, я хочу показать тебе свой новый костюм. – Лена хотела подняться, но Марта удержала ее рукой.

– Подожди немного, – поспешно сказала она, – давай еще посидим в темноте.

Но вместо того, чтобы начать разговор, она сидела не шевелясь, погруженная в свои мысли.

– Марта, у тебя что-то случилось?

Марта не ответила.

– Ты не хочешь мне рассказать? – настаивала Лена.

Тут молодая женщина разрыдалась.

– О, Лена, – рыдала она, уткнувшись лицом в ладони, – ты знаешь, почему я пришла? У меня… у меня… у нас… больше нет денег!

Лена восприняла это сообщение без особых эмоций.

– Ах вот оно что, – сказала она, – это всегда очень неприятно, Марта! Мы очень хорошо это знаем из нашего прошлого! А что делает твой муж?

– О, он работает, весь день сидит за своим столом с мрачным лицом, но ничего не может написать, – призналась она тихо. – Я ни с чем не могу прийти к нему, я едва осмеливаюсь заговорить с ним, это совсем невыносимо, Лена!

– Я охотно верю в это, – сочувственно сказала Лена. Затем она протянула руку к столу и взяла с него коробку конфет.

– Съешь это, Марта! Знаешь, я не смогла бы долго вынести такую жизнь, как у тебя!

– Но что же мне делать? – Марта глубоко вздохнула, но не отказалась от протянутого угощения, взяла из коробки засахаренный фрукт и положила себе в рот. – Я уже устала об этом думать.

Она уныло опустила голову.

– Лена, ты можешь одолжить мне денег? – спросила она внезапно, вскочив с дивана; полумрак в комнате скрывал ее стыд, который она чувствовала при этих словах, ибо это был первый раз, когда она пришла к Даллманнам с такой просьбой.

– Мама! Мама! – крикнула Лена во всю мощь своих легких.

Фрау Даллманн открыла дверь и включила свет; на ее плечах, как и прежде, была красная шерстяная шаль.

– Не кричи так, Лена! – сказала она укоризненно.

– Мама, Марта просит денег взаймы; дай ей немного! – И обернувшись к Марте она пояснила: