Про злодея

В этой сказке, соколик, хорошим не быть живыми.

Говорили, что речи его

Аладдин/Жасмин

Говорили, что речи его как песни.
А она усидеть не могла на месте:
было тесно в просторе дворцовых комнат,
мир манил к себе сказочный и огромный.

Ей простое казалось до дрожи чудным:
как шагает вдали караван верблюдов,
как в бродяги-мальчишки глазах, как море,
утонуть было просто. А он про волю

пел ей песни, манил за собой в пустыню,
звал быть вместе счастливыми и босыми,
мало думать про завтра, презреть законы,
позабыть про дворец, ведь повсюду дом им,

одиноким, свободным, бесстрашным, юным.
Песня долго ласкает слух – быстро губит,
опьянив, одурманив собою душу.
А она продолжала идти и слушать,

пока пасть не сомкнулась за ней пещеры,
продолжала и вслушиваться, и верить.
А он тихо шептал ей про три желанья,
лампу крепко в ладонях своих сжимая.

Умолчал лишь про духа, что в недрах лампы,
что сжирает сердца за них, как оплату.
Он, конечно, султаном стал, всех богаче,
жизнь сложилась счастливее и удачней.

Что до жертвы – пусть злато утешит совесть.
Она воли хотела, он дал ей волю:
нет свободней, чем мертвый. А там, в пещере,
новый дух дико мечется, ждет отмщенья.

И однажды пустыня ему поможет.
Подойдет что угодно, и лампа тоже.

Его голос – капкан

Амергин Магрид

Его голос – капкан, ты – застрявший в нем слабый зверь,
и спасение обойдется не без потерь,
коль захочешь сбежать из сетей его нот и губ.
Кто же знал, что однажды они тебя предадут?

В его песнях так мало правды и много лжи,
так легко обмануться, что он тобой дорожит,
и поэтому веришь – и будешь – всему назло.
Но однажды в нем не хватает красивых слов,

наступает момент калечащей тишины,
обличающей степень предательства и вины,
обнажающей правду, что бьет, как ножа удар,
что после тебе не оправиться никогда.

Было много вина и меда в его речах,
а теперь только злиться: вовсе бы не встречать,
не тонуть в ласке рук, тонко, нежно не петь струной,
обойти, не взглянув в глаза его, стороной!

Потому что за каждой нотой и тьма, и смерть.
Кто любви не познал, тот о ней не умеет петь,
но так страшно-искусно расставлена западня…
Мотыльки добровольно стремятся на жар огня.

Три желания

Рыбка тоже, на самом деле,
была вовсе не так проста.
Если долго подводным править
царством, можно ой как устать,

не иметь никаких желаний,
перестать что-нибудь хотеть.
Она видела со дна моря
рыболова худую сеть,

она слышала, как старуха
старика не щадя клюет.
Она выполнит их желанья,
но сначала они – ее.

Первым будет сбежать из клетки,
опостылевший снять венец.
Вторым – хочет старуха если,
она свой ей отдаст дворец

с позолоченной его фальшью,
с вечным холодом его стен
и свободу, себе свободу
заполучит тогда взамен.