Опыт моей жизни. Книга 1. Эмиграция

Леня убежденно размахивает руками, пытаясь что-то выговорить, но, как видно, не может от возмущения.

– Ты меня просто удивляешь! – говорит он наконец. – Я даже дара речи лишился!

– Зачем столько эмоций и ни одного логичного довода? Ты мне просто и по порядку назови все то, что конкретно ты обрел в Америке, чего в Союзе у тебя не было, что могло бы оправдать твою эмиграцию. Вот и все.

– Ты знаешь, сколько людей Сталин сгноил в лагерях?

– При чем тут Сталин? Ты при Сталине жил? А в прошлом Америки нет темных пятен? Сталин – это далекое прошлое! Сейчас, при Брежневе, уже давно никаких лагерей нет! Вот ты, почему уехал? Ты же был в вашей семье инициатором? Родителей за собой потащил? Родного брата с женой и ребенком там оставил?

– Он рано или поздно тоже приедет.

– Ага! Значит и его сюда притащить хочешь! Мало тебе, что родителей оставил без дома, без крова, без родных и друзей, теперь и брата… Вы, как и мы, снимаете тараканник? Вы, как и мы, бросили свой дом? Ты, как и я, остался без своего языка, без своей культуры, без своих друзей? Так зачем ты все-таки сюда приехал? Ради чего??? – я чуть ли не трясу Леню за плечи от нетерпения.

– А что там было делать? – говорит Леня, как бы соображая. – Там не было никаких перспектив!

– А какие перспективы у тебя здесь?

– Я свободный человек! Могу делать все, что захочу!

– Что именно? Что именно ты можешь делать здесь, чего не мог делать там?

– Трудно тебе это объяснить, ты не успела пожить там, слишком молодой уехала… Если бы ты там пожила, ты бы все сама узнала.

– Это не ответ. Неужели ты не можешь ответить на вопрос, почему ты уехал?! – я начинаю терять терпение. – Это же такой важный шаг! Как можно не знать, почему ты уехал?!

– Как не знать! Я знаю! Объяснить это трудно… Ничего мне там не светило, понимаешь? Жили мы в этом затхлом городке, Унече. Атмосфера там… ну ты не была в белорусской провинции, в местечке. Мне тебе этого не объяснить.

– Верю, примерно догадываюсь. В Нальчике то же самое было. Но ты ведь уехал в Москву! Ты поступил в институт.

– Ну поступил. Ну закончил. А дальше? Дальше – в столице тебя никто не ждет! Дали распределение, поезжай в какой-то там Мухосранск, работай инженером, получай зарплату, сто рублей в месяц. Дальше-то что?

– Хорошо. А какая альтернатива здесь? Ты со своим дипломом инженера здесь что делаешь?

– Это только на первое время я пошел работать грузчиком. Ты же понимаешь, что это не на всю жизнь.

– Допустим. И кем ты себя видишь здесь дальше? Заместителем президента Рейгана? В лучшем случае, ты найдешь здесь ту же работу инженера? Это в самом-самом лучшем случае!

– Конечно! Со временем я обязательно устроюсь.

– Со временем, – со злобной иронией повторяю я. – А пока ты работаешь грузчиком!

– Ты же знаешь, что все эмигранты через это проходят! Зачем ты мне делаешь больно?

– Да я не хочу делать тебе больно! Я просто хочу понять, почему, почему, почему все эмигранты через «это» проходят, а при этом убеждены, что правильно сделали, уехав?! Почему, работая здесь грузчиком, ты видишь, что у тебя есть перспективы, а работая там инженером по распределению в Мухосранске, ты не имел перспектив?

– Сколько бы лет я там ни проработал, я бы получал сто-двести рублей.

– А здесь, сколько ты будешь получать?

– Здесь можно дорасти до тридцати, сорока, даже пятидесяти тысяч! Сравнила: сто рублей или тридцать тысяч долларов!

– Ты что, действительно идиот? Или притворяешься?

Леня смотрит на меня искренним непонимающим взглядом: о чем это я?

– Неужели и ты не можешь сообразить, что на сто рублей в месяц там, можно больше купить, чем на тридцать тысяч долларов в год здесь. Здесь же условия жизни, цены совсем другие! Если бы, зарабатывая здешнюю зарплату, ты жил там, тогда да! Но что такое здесь, в Америке, тридцать тысяч? Эта та же самая нищета, те же сто рублей. Только здесь до этого надо еще дорасти-и! Надо сначала грузчиком, потом чертежником, потом старшим чертежником… миллион лет проработать. Чтобы в конце концов дорасти до того же инженера, которым ты там сначала был, и получать ту же нищенскую зарплату, только не по тем меркам, а по здешним. Так объясни мне, что ты выиграл? В чем был смысл твоей эмиграции?

– Дети у меня родятся… Что бы их там ждало?

– А здесь, что их ждет?

– Здесь они будут жить как люди, пойдут учиться в колледж!

– А там? Там они бы жили не как люди? Там они не пошли бы учиться в институт?

– Опять, после института пойдут работать на сто рублей?!

– А здесь? После колледжа пойдут работать на тридцать тысяч? Мне кажется, тебя ослепляет крупная сумма, тридцать тысяч! А ты задумайся, ведь этой суммы, после всех налогов, хватит ровно на то же, на что в Союзе хватило бы ста рублей, если не меньше! И в том и в другом случае работаешь, чтобы не умереть с голоду.

– Армия там…

– Армия, – я задумываюсь, это единственный козырь, который он до сих пор смог назвать. – Да, в Америке не призывают в армию. А ты почему не служил в армии?

– Я в институте учился. Меня отмазали. Но всех же не отмажешь.

– И дети бы в институте учились. И их бы тоже отмазали. Не убедительно для меня, уехать из страны, чтобы твои дети, которых еще даже в помине нет на свете, через сто лет не служили в армии. Да, может, к тому времени уже вообще все изменится! Может, уже и не будут призывать в армию!

– В той стране никогда ни-че-го не изменится! – говорит Леня, чеканя слова.

Так Леня и не смог сказать ничего убедительного, веского. Он остался при своем убеждении, что из Союза нужно было бежать что есть мочи в Америку, а я при своем: что эмиграция из Союза в Америку это маразм.

И все-таки, зачем он приехал в Америку? Зачем приехали сотни тысяч других людей? Почему меня их доводы не убеждают? Такое ощущение, что они все что-то знают, но объяснить не могут…

* * *

Однажды Леня задал мне очень интересный вопрос.

– Почему ты так сильно хочешь чувствовать себя частью русской культуры? Ты не мыслишь себя вне русской культуры, но ведь ты – еврейка! Смешно выглядит лисенок, воображающий себя волчонком. Сколько бы ты ни ощущала себя волчонком, они четко чувствуют, что ты все-таки лисенок и никогда не признают тебя своей.

То же самое много раз говорил мне папа.

Я задумалась. Действительно… Логичный вопрос. Ведь я еврейка.

Непонятно почему (и я ничего не могу с этим поделать!) во мне плотно сидит ощущение своей принадлежности именно к русской культуре, ни к какой другой. Возможно, это потому, что я в ней выросла.

– Тебе же всего шестнадцать лет! – говорит мне Леня.

– А ты хоть убей, я чувствую, что я навеки, безнадежно русская…