Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой

Первая военная акция на Балканах: десант в Черногорию

Летом того же 1769 г. Алексей Орлов принял решение совершить первую военную акцию на Балканах. Роль Эздемировича, посланного Екатериной II в Черногорию, с которым Алексей Григорьевич еще в феврале не знал, что делать, он предназначил своему сослуживцу и приятелю премьер-майору Преображенского полка и генерал-майору армии князю Ю.В. Долгорукову, о присылке которого просил императрицу еще в своем декабрьском послании 1768 г. Долгоруков прибыл в Италию под именем купца Барышникова («приличный предлог», под которым должны были приезжать к Орлову в помощь российские офицеры). В работах Е.В. Тарле и В.А. Плугина Юрий Владимирович Долгоруков, оставивший в конце жизни мемуары, получил весьма неблаговидную аттестацию: главным образом за свой хвастливый нрав. Однако А. Орлов, видимо, ценил своего младшего сослуживца по Преображенскому полку за энергию, бесстрашие и отчасти за авантюризм и полагал, что эти качества вполне подходят для руководителя вылазки в Черногорию.

Поскольку Венецианская республика в этот момент закрыла для русских эмиссаров проход в Черногорию, Долгорукову с небольшим отрядом, едва насчитывавшим 40 человек, пришлось плыть морем, тайно высадиться на побережье и пробираться пешком в горы[262 - Плугин В.А. Алехан, или человек со шрамом (Жизнеописание графа Орлова-Чесменского). М., 1996. С.199-200.]. Эту маленькую экспедицию препровождал граф И.В. Войнович.

Иван Васильевич Войнович – фигура примечательная. Уроженец Черногории, серб («словенец») по происхождению, он принадлежал к венецианской аристократии. К А. Орлову он примкнул одним из первых, за ним последовали члены его семьи и среди них будущий адмирал русского флота Марк Иванович Войнович (род. в 1750 г. в Черногории – умер в 1807 в Витебске). Иван и Марк Войновичи за подвиги в Архипелагской экспедиции стали георгиевскими кавалерами.

По-видимому, Иван Войнович слишком активно занимался вербовкой своих соотечественников на русскую службу, за что был обвинен властями республики «в великом преступлении», приговорен к смертной казни и конфискации имущества и, таким образом, с 1770 г. ему был закрыт доступ в венецианские владения[263 - РГАДА. Ф. 15. Оп. Госархив. Д. 181; Ф. 10/1. On. 1 Кабинет Екатерины II. Д. 645. Л. 197-199.].

И.В.Войнович оказал России большие услуги не только как участник важных боевых сражений (Чесменского, при Лемносе, под Патрасом и Бейрутом), но использовался А. Орловым в тайных сношениях с Али-беем и шейхом Захиром, а также в организации управления Великим архипелагским княжеством. После войны граф И. Войнович был назначен российским генеральным консулом на Архипелаге.

Экспедиция Ю.В. Долгорукова в Черногорию преследовала несколько целей. Прежде всего, она была рекогносцировкой в районе с населением, имевшим давние связи с Россией и к тому же не подчинявшимся ни туркам, ни венецианцам. До А.Г. Орлова доходили слухи о готовности черногорцев сражаться с турками. На основании его донесений Екатерина II осенью 1769 г., извещая Румянцева о том, что «князь Долгоруков доехал до Черногории» (факт знаменательный для императрицы и военного командования), сообщала: в тех местах «великие делаются приготовления к нападению на турок»[264 - Цит. по: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Т. XIV. С. 280.]. Территория Черногории могла бы стать плацдармом (или, как писала Екатерина, «плас д'армом») для формирования отрядов добровольцев и создания относительно регулярной армии из балканских единоверцев, чему императрица придавала большое значение: в инструкции Г.А. Спиридову по этому поводу было специально записано – «стараться составить из них (греческих и славянских народов, подвластных Порте, и, по словам Екатерины, «еще за вольность свою до ныне мужественно поборающихся». – Авт.) при нашем подкреплении и под нашим руководством целый корпус»[265 - Материалы для истории русского флота. Ч. XI. С. 366.].

Однако убедиться в приготовлениях черногорцев и вовремя поставить их под свое военно-политическое руководство, удержав от преждевременного выступления, надлежало на месте. Императрица требовала, и А. Орлов это понимал, чтобы удар по туркам был нанесен всеми участниками операции одновременно. Ради достижения этих целей вместе с генерал-майором Ю.В. Долгоруковым в Черногорию ехали офицеры такого ранга как полковник Герфсдорф, сопровождавший А. Орлова еще из Петербурга, майор А.Г. Розенберг, неоднократно посылаемый Алексеем Григорьевичем курьером к императрице, и капитан Родион Пламенец, уроженец Черногории. Отряд доставил в горы свинец и порох. Одновременно сюда в горы сторонники Орлова стали направлять дезертиров из венецианской армии, прельщенных более высоким жалованием, уплачиваемым русскими, а возможно, и политическими симпатиями. Тем не менее, как справедливо заключил В.А. Плугин, усилия отряда Долгорукова создать в Черногории армию «были затрачены впустую», ибо, по словам князя Юрия Владимировича, «наши (т.е. православные. – Авт.) окрестностей Черной Горы в армию не пошли, даже и босняки отговаривались, что неприятель при их границах»[266 - Цит.по: Плугин В.А. Алехан, или человек со шрамом. С. 201.].

Ю.В. Долгоруков через 35 лет после Черногорского предприятия

Впрочем, какие-то смутные надежды на черногорцев в России еще некоторое время сохранялись и, согласно не вполне надежным сообщениям «Санктпетербургских ведомостей», Ю.В. Долгоруков направил по прибытии эскадры Спиридова в Порт-Магон оружие в Черногорию[267 - Санктпетербургские ведомости. 1770. № 10. 2 февраля.].

Экспедиция Ю.В. Долгорукова имела и другое предназначение – политико-пропагандистское. По указанию князя, в столице Черногории Цетинье, в монастыре, где обосновался его отряд, было созвано собрание черногорцев, на котором Долгоруков зачитал известное обращение Екатерины II к единоверцам-славянам и грекам и привел присутствующих к присяге на верность императрице.

Приведение к присяге, признание покровительства или протекции императрицы России, даже переход в российское подданство были широко распространенными формами взаимоотношений российского командования и населения Средиземноморья (и не только православного: с просьбой о принятии в российское подданство населения Горного Ливана обратился к Екатерине II вассал султана правящий ливанский эмир Юсуф аш-Шихаб). Эти акты имели, как отмечалось, репрезентативно-протекционистский, а не политико-правовой смысл.

Между тем акт приведения черногорцев к присяге на верность императрице не возымел тех политико-юридических последствий, на какие, по-видимому, рассчитывал Ю.В. Долгоруков. И это несмотря на большой пиетет, с которым население Черногории относилось к России и ее верховной власти[268 - Лещиловская И.И. Сербский народ и Россия в XVIII веке. СПб., 2006; История Балкан. Век восемнадцатый. М., 2004.].

Когда в Цетинье появился лидер черногорцев Степан Малый, взявший имя супруга Екатерины II императора Петра Федоровича (но, как выяснилось, не для того, чтобы нанести ущерб приверженности черногорцев императрице, а напротив – дабы укрепить свой авторитет среди населения), перед Долгоруковым открылось поле деятельности, едва ли не самое главное, ради которого был совершен рейд в Черногорию. Ему предстояло разоблачить самозванство Степана Малого и, если позволят обстоятельства, вывезти его из страны. Надо полагать, в этой ситуации действовал принцип, к которому не раз прибегала императрица, – «произвести дела Наши равнодушным мужеством, не тревожа себя тем, что в Наших предприятиях вам невозможным встречаться будет». Юрий Владимирович выступил с публичным разоблачением Степана Малого, внеся некоторую растерянность в умы черногорцев, и приказал его арестовать. На допросе Степан отвечал, что сам никогда не присваивал себе имени Петра III, хотя, как известно, и не отрицал эту легенду.

Дорога из Котора в Черногорию

По-видимому, Долгоруков готовился вывезти самозванца из Черногории (во всяком случае, венецианский сенат охотно дал разрешение провезти его через венецианские владения[269 - Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Т. XIV С. 299.]), но неожиданно столкнулся с приливом чувства верности самозванцу всего черногорского населения. Не случайно годом ранее советник российского посольства в Вене Мерк, посланный для ознакомления с положением в горах и разоблачения самозванца, ответил в Коллегию иностранных дел, что ехать в Черную Гору, не подвергая себя опасности смерти, едва ли возможно, ибо черногорцы «необыкновенно привязаны к Малому» (этим ответом Мерк навлек на себя немилость императрицы и отзыв в Россию[270 - Там же. С. 298.]).

Теперь угроза жизни для российских эмиссаров помимо венецианского и османского правительств, обеспокоенных деятельностью Ю.В. Долгорукова в Черногории, исходила и от приверженцев Степана Малого. Поэтому отряду Долгорукова пришлось избрать иной образ действий, соответствующий второму варианту распоряжений императрицы: использовать влияние Степана Малого среди черногорцев как инструмент русской политики. Долгоруков убедил самозванца отказаться от употребления имени Петра Федоровича, хотя и действовать в качестве представителя российской власти. Как писал А.Г. Орлов, Долгоруков приказал команду над населением после его отъезда взять «Стиопке Малому», которому было дозволено надеть российский мундир с запрещением подавать себе ложное имя, в чем тот клятвенно обещался[271 - Материалы для истории русского флота. Ч. XI. С. 422.]. Сам Долгоруков вместе со своим окружением ночью, тайно, в сопровождении Степана Малого спустился с гор на побережье и отплыл в Италию[272 - Полковник Герфсдорф, судя по письму от 14 августа 1769 г. В.С. Тамара к А.Г. Орлову, выходил из Черногории через Котор один. Он вступил в конфликт с губернатором Котора, не давшим полковнику разрешения свободно проследовать в Венецию, Триест или Анкону (К биографии графа А.Г. Орлова-Чесменского // Русский архив. 1876. Кн. 2. С. 294).].

Как первое военное мероприятие Орлова в Средиземноморье экспедиция Долгорукова наделала в европейской прессе много шума. Оценки этой акции были и остаются до сих пор различными. Императрица отмечала в январе 1770 г., что «происшествие черногорское… недостойно большого уважения», поскольку «главные действия должны произойтить от христиан собственных подданных нашего вероломного неприятеля»[273 - Рескрипты и письма имп. Екатерины II на имя гр. А.Г. Орлова-Чесменского. С. 35.]. Академик Е.В. Тарле утверждал, что «черногорское дело (имея в виду полномасштабные действия. – Авт.) Орлова провалилось»[274 - Тарле Е.В. Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг (1769-1774). С. 34.]. Рюльер полагал, что операция была лишь акцией прикрытия, и эту точку зрения развил В.А. Плугин, считавший, что экспедиция в Черногорию «вписывалась в общий план восстания, но Алехан решился на ее дезавуирование, чтобы отвлечь внимание турок от будущих баз русского флота»[275 - Плугин В.А. Алехан, или человек со шрамом. С. 199.].

Речь идет о том, что сведения об экспедиции Долгорукова немедленно проникли в европейскую прессу, что, по мнению Плугина, могло быть небольшой диверсией А. Орлова в информационное поле Европы. От Орлова, возможно, также исходило и сознательное преувеличение численности отряда Долгорукова и значения всей этой операции. В пользу точки зрения Рюльера, откорректированной В.А.Плугиным, говорит и то обстоятельство, что летом 1769 г. в Петербурге искусно распространялась аналогичного рода дезинформация. А потому – в Европе всерьез обсуждали, что черногорцы с доверием ожидают помощи от России в их действиях против Порты (G.d’A. 1769. № 101), что русское оружие в значительных количествах уже поставляется в Черногорию (G.d’A. 1770. № 13, 36), что «Стефано после своей первой акции только и занимается тем, что укрепляет крепости и войска в ожидании прибытия нескольких русских судов в Авалон, что он устроил лазарет и много магазинов в Майне, что он работает над постройкой трех греческих судов, одного 24-пушечного, двух 12-пушечных… которые скоро будут готовы в Албании» (G.d’A. 1770. № 36). Беспокойство Западной Европы союзом русских с черногорцами, вероятно, даже стало основанием для появившегося слуха, опубликованного французским официозом «Gazette de France» о том, что русский флот направляется в Архипелаг, чтобы оказать помощь (porter secours) именно черногорцам (G.F. 1769. № 76. 22/IX). Эта информация, возможно, попала в прессу после того, как французский представитель при русском дворе Россиньоль донес 27 июня 1769 г. своему правительству о том, что со дня на день из Кронштадта должна и готова отплыть «русская эскадра, предназначенная для оказания помощи монтенегрцам»[276 - Черкасов П.П. Франция и русско-турецкая война. С. 60.]. Между тем эскадра уже имела предписание следовать не к Черногории, а к берегам Морей.

Думается, что операция Долгорукова вписывалась в общий план организации Орловым восстания на Балканах и в Архипелаге и только попутно играла роль прикрытия истинных военных планов командования. Это была рекогносцировка с указанными выше целями. По мнению императрицы, ее результаты не заслужили особого уважения потому, что вскрыли отсутствие каких-либо приготовлений к восстанию. Однако помимо прочего экспедиции удалось дезавуировать самозванство Степана Малого, имевшего влияние среди черногорцев, чья активность по соседству с главным очагом готовившегося восстания была весьма нежелательна для русского двора.

Таким образом, в двух важных аспектах экспедиция Ю.В. Долгорукова все-таки выполнила свое предназначение. Вместе с тем, ее результаты несколько охладили пыл Орлова, и по мере приближения эскадры к греческим берегам в его посланиях все чаще проскальзывали ноты сомнения в успехе восстания, а Екатерина II вообще уже не исключала неудачи предстоящей операции из-за неподготовленности к ней греков. Не со слов ли Алексея Григорьевича императрица писала за месяц до начала событий: «…да пускай бы и тут веками порабощения и коварства развращенные греки изменили своему собственному благополучию…»?[277 - Рескрипты и письма имп. Екатерины II на имя гр. А.Г. Орлова-Чесменского. С. 35.]

В заключение следует отметить, что в аспекте главной цели южной политики Екатерины II и ее окружения – открытия «южного окна» в Европу – важнейшее стратегическое значение приобретало утверждение своего присутствия в Средиземноморье. Вне зависимости от успехов и отдельных неудач средиземноморских операций эта задача придавала всем действиям Архипелагской экспедиции еще и особый смысл, заключавшийся в освоении разными путями – дипломатическими, политическими, культурными – средиземноморского пространства. Само продвижение флота вокруг Европы представляло собой освоение морского пути, создание новых для России коммуникаций.

Глава 3

Поход русских эскадр: освоение европейских морей

Пойдем воздвигнем гром и морем потрясем,

Прославим россиян и Греков всех спасем

Прошедши все моря и страшныя пучины

Явим достойными себя Екатерины…

    П. Потемкин. «Россы в Архипелаге»

И.М. Смилянская, Е.Б. Смилянская

Флот: эскадры, посланные Екатериной II в Средиземное море

Екатерина II, еще до начала русско-турецкой войны проявлявшая заботы о флоте, его надежности, базах, экипировке и комплектации умелыми морскими офицерами, когда война началась, имела основания писать в Лондон И.Г. Чернышеву: «У меня в отменном попечении ныне флот, и я истинно его так употреблю, если Бог велит, как он еще не был»[278 - Цит. по: Соловьев С.М. История России с древнейших времен // Сочинения. М., 1994. Кн. XIV. С. 273.].

В середине декабря 1768 г. в адмиралтейств-коллегию последовал секретный высочайший указ: немедленно подать рапорт о том, сколько судов к будущей весне коллегия «надежно в море нарядить может, какой бы им вояж ни был предписан», поспеют ли к будущей кампании корабли, заложенные здесь и в Архангельске (не специально ли для средиземноморской экспедиции закладывались?), – а далее следовал строгий окрик: если не поспеют, «то зачем именно» (?!)[279 - Материалы для истории русского флота. СПб., 1886. Ч. XL С. 331.]. Екатерина сумела настолько углубиться во все детали организации экспедиции в Средиземное море, что, кроме подбора командного состава, технической подготовки судов к плаванию, вооружения, она, судя по ее переписке, была озабочена обеспечением эскадр картами и лоцманами, моральным состоянием офицеров и матросов, выбором пунктов соединения эскадр, не говоря об определении общих тактических задач, поставленных перед каждой эскадрой, о дипломатической поддержке плавания в чужих водах и т.п. Пеняя адмиралу Г.А. Спиридову за задержки в пути, Екатерина с полным основанием писала 1 ноября 1769 г.: «…я ни иждивения, ни труда, ни всего того, что я придумать могла, не жалела для снабдения вас всем, что только споспешествовать могло к желаемому успеху»[280 - Бумаги ими. Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве Министерства иностранных дел // СбРИО. СПб., 1872. Т. X. С. 390-391.].

Подготовка к отправлению эскадры в Средиземное море велась в большом секрете; Е.В. Тарле полагал, что даже в тайне от Н.И. Панина. Последнее сомнительно, хотя бы потому, что вся операция должна была сопровождаться дипломатическими шагами, по крайней мере, в сношениях с Англией. В этом отдавал себе отчет и Г.Г. Орлов, когда, предложив в первый раз «вояж» флота в Средиземное море, заметил, что на это мероприятие необходимо было получить предварительное согласие английского двора, что невозможно было сделать без главы Коллегии иностранных дел Н.И. Панина. В курсе дел по организации экспедиции Екатерина держала Совет при Высочайшем Дворе (16 февраля 1769 г. Совет обсуждал «Проект путешествия эскадры в Средиземное море»). Что же касается сохранения тайны, то следует заметить – утечка информации, возможно даже целенаправленная, имела место: английский и французский посланники сообщали в своих донесениях о существовании российских планов посылки флота в Средиземное море. Правда, достоверно можно сказать, что сообщения о подготовке в Кронштадте эскадры и ее возможной отправке в Средиземноморье появились в британской дипломатической корреспонденции из Санкт-Петербурга лишь 24 мая 1769 г.[281 - См.: Anderson M.S. Great Britain and Russian Fleet, 1769-70 11 Slavonic and East European Review. Vol. 31. [New York], 1952/53. C. 152-153.].

В Петербурге было решено отправлять флот отдельными эскадрами, прежде всего, из опасения нарушить обороноспособность балтийского флота в контексте русско-шведских отношений. Кроме того, принималась во внимание лучшая маневренность небольших эскадр (как было сказано в высочайшем рескрипте А.Г. Орлову от 29 января 1769 г., кораблям «в малом числе поспешнее большей эскадры плыть»), к тому же такие флотские отряды не вызвали бы чрезмерную обеспокоенность европейских держав («удобнее от примечания злодействующих Нам дворов скрыться могут»).

Время до открытия навигации решено было употребить на получение сведений о «береговых обрядах Средиземного моря», для выбора пристаней и доставления в Петербург «искусных кормчих, которые бы итальянские и греческие берега, воды и гавани совершенно знали»[282 - Рескрипты и письма имп. Екатерины II на имя графа А.Г. Орлова-Чесменского / Сообщ. кн. Н.А. Орловым // СбРИО. СПб., 1867. Т. I. С. 11.]. С этой целью Екатерина намеревалась послать в Италию маркиза де Кавалькабо, которого прочили в поверенные в делах при Мальтийском ордене. Однако отъезд Кавалькабо был отложен, и он прибыл в Средиземноморье с эскадрой Спиридова. Роли лоцманов на первых порах должны были исполнять уроженец о. Миконос грек Антон Псаро (Псарос) и члены экипажа его судна, предложившие российской императрице свои услуги и прибывшие в Азовское море к началу войны.

Антон Константинович Псаро (1735-1811), как и Иван Войнович, сыграл заметную роль в Архипелагской экспедиции. Еще в 1764 г. он вошел в контакт с братьями Орловыми, был принят на русскую службу 1 мая 1769 г. и впоследствии проявил себя во время сухопутных операций в Морее, в осаде Лемноса, участвовал в создании Архипелагского княжества, став его «депутатом», в морской блокаде Бейрута. Псаро был награжден орденом св. Георгия 4-й степени и после войны назначен поверенным в делах на Мальту (1783/84-1796). Прослужив на многих должностях в России, он вышел в отставку и уехал в Таганрог, где ему были дарованы земли. Там он и скончался в 1811 г.[283 - См., например: Blondy A. L’Ordre de Malte au XVIII e siеcle. Des derniers splendeurs a la ruine. Paris, 2002. P. 256-257.].

Намерение Екатерины II направить поначалу в Средиземноморье «довольно несколько, но всем изобильно снабженных кораблей», т.е. небольшую эскадру, В.А.Плугин расценил как проявление императрицей (якобы возлагавшей в тот момент все надежды на греческое и славянское восстание) сомнений в целесообразности посылки в Средиземное море флота[284 - Плугин В. Алехан, или человек со шрамом. С. 183.].

Однако это не так. В рескрипте от 29 января речь шла о приискании пристаней и гаваней для кораблей эскадры, и все указывало на то, что Екатерина планомерно, без всяких колебаний готовилась к реализации большого замысла:

6 октября 1768 г. она сообщала И.Г. Чернышеву о том, что молится «за корсиканца»;

17 ноября императрица благодарила его за присылку карты Корсики, между тем как маркиз Маруцци был занят установлением связей с генералом Паоли;

19-м января 1769 г. датирован проект инструкции командующему эскадрой;

6-м марта – указ о приготовлении до 1 апреля флота к отплытию и снабжении его провизией на пять месяцев пребывания в море и т.п.

Каждая эскадра Архипелагской экспедиции (всего их было пять) имела свое предназначение[285 - О состоянии и составе эскадр, судьбе отдельных судов, входивших в них, существует обширная литература. См. историографический очерк: Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. Документы, факты, исследования. СПб., 2007. С. 10. Наиболее подробно на английском языке морская история Архипелагской экспедиции изложена в кн.: Anderson R.C. Naval Wars in the Levant. 1559-1853. Liverpool, 1952. P. 277-307.].

Первая эскадра должна была вступить во взаимодействие с восставшими греками и славянами[286 - Материалы для истории русского флота. 4. XL С. 366.]. И с самого начала русско-турецкой войны вокруг А.Г. Орлова с немалым энтузиазмом стали объединяться выходцы не только с территорий, подчиненных Османской империи, но и из Венецианской республики, Австрии, государств Италии. Все это не могло не вызывать обеспокоенности правящих кругов этих государств.

При всей эйфории А. Орлова относительно масштабов греческого восстания он был озабочен присылкой к нему сухопутных войск, снабженных артиллерией, и, оставаясь русским барином, даже просил брата Григория направить к нему солдатами его крестьян («…если б ты увидел затруднения в прибавке людей, так, пожалуй, объясни, хотя бы из моих деревень набрали, сколько годных найдется»), в то время как сам Григорий Григорьевич передал в эскадру принадлежавшие ему пушки[287 - Там же. С. 364.]. Однако дело обошлось без орловских крестьян: в состав первой эскадры был включен десант из восьми рот Кексгольмского полка и двух рот артиллеристов.

Назначая командующим эскадрой весьма немолодого, специально возведенного в ранг адмирала Г.А. Спиридова (1713-1790), начавшего морскую службу еще при Петре I, Екатерина полагалась на его опыт флотоводца и командира крупнейших морских баз – Ревеля и Кронштадта (сам Спиридов писал о себе в 1773 г., когда ему шел 63-й год: «продолжал мою службу на Каспийском, Балтийском, Азовском, Северном, Атлантическом и Средиземном морях., быв… флагманом, командуя эскадрами и флотом… в мирные и военные времена»)[288 - Там же. СПб., 1888. Ч. XII. С. 133-134.]. Опытность и предусмотрительность Спиридова хорошо уравновешивались отвагою и горячностью братьев Орловых (Федору было тогда 29, а Алексею – 32 года). Да и подбор офицерского корпуса был удачен: молодые капитаны, только что прошедшие практику на английском флоте, и российские кадровые моряки неплохо сочетались с английскими мореходцами, перешедшими на русскую службу (С. Грейг, В. Роксбург, Р. Дугдал). Впрочем, все эти преимущества обнаружились далеко не сразу[289 - Языковые проблемы, несомненно, усложняли работу. Недаром английским офицерам, вступавшим на русскую службу, давалось указание срочно учить русский язык, ибо они не знали, например, «названием веревок и прочаго», их также велено было экзаменовать «для точнаго сведения о искустве и знании» (см.: Материалы для истории русского флота. 4. XI. С. 741).].

По количеству судов первая эскадра была наиболее крупной: из 20 линейных кораблей, включенных в пять эскадр, семь плыли в первой эскадре, в нее входило также три фрегата, четыре пинка, транспортные суда и т.п. Все они, кроме бомбардирского судна «Гром», были построены в 1760-е гг., т.е. были относительно новы. Отплытие эскадры, по-видимому, планировалось с открытием навигации, что позволило бы ей пройти свой путь за летние месяцы. Однако эскадра отбыла в плавание от Красной Горки только 27 июля 1769 г.

В свое время «Надежда Благополучия» преодолела расстояние из Петербурга до Ливорно в два месяца, опыт плавания русских кораблей из Архангельска на Балтику, казалось бы, свидетельствовал о том, что путь в Средиземное море мог быть проделан за 6 недель, между тем как первая эскадра едва достигла портов Англии за три месяца, а в Порт-Магон первые ее корабли прибыли только через четыре с половиной месяца, в ноябре. Екатерина торопила Спиридова, ее пугало, что вся экспедиция вместо торжества может оборотиться «в стыд и бесславие ваше (Спиридова. – Авт.) и мое»[290 - Бумаги имп. Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве Министерства иностранных дел. С.391.].

Путь первой эскадры в Средиземноморье сопровождался серьезными трудностями, потерями, болезнями личного состава, так что ее состояние по прибытии в регион (к зиме 1769-1770 гг.) ужаснуло А. Орлова. Когда он осмотрел в феврале 1770 г. в Ливорно те суда, которые были откомандированы к нему в Италию, «у него волосы поднялись дыбом, а сердце облилось кровью: ни провианта, ни денег, ни врачей, ни сведущих офицеров»[291 - Ключевский В.О. Курс русской истории // Сочинения. М., 1989. Т. 5. С. 44.]. На его отчет императрица, не поддаваясь панике, хладнокровно отвечала: «Ничто на свете нашему флоту столько добра не сделает, как сей поход. Все закоснелое и гнилое наружу выходит, и он будет со временем круглехонько обточен»[292 - Цит. по: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. XIV. С. 358.].