Валентин Михайлович Пролейко

25 августа 1951 г.

За эти два дня прошел всю медкомиссию. По всему годен, так что должны принять. К моему удивлению, у меня легкие хорошего пловца: объем 6500 см

, правой рукой жму 52 кг (силомер), левой – 48 кг, вес 59 кг, рост 1,72 м. <…> Оказывается, физико-химический факультет, на который я подал заявление, секретный, по некоторым данным, готовит инженеров, работающих в области атомной энергии. Если это так, то мне чертовски повезло, это ведь очень и очень интересно. <…>

29 августа 1951 г.

<…> Завтра должны уже дать общежитие где-то в Жаворонках, от Белорусского вокзала 14-я остановка, билет стоит 2 руб. 55 коп.

8 сентября 1951 г.

Уже неделя прошла с первого моего студенческого дня. Да, жизнь и учеба менее беззаботная, чем в школе, хотя я в сущности еще и не хлебнул настоящей студенческой жизни, так как живу под крылышками дяди с тетей. Но и то часто приходится туго, находит хандра, во время которой вкрадывается мыслишка: а выдержу ли я все эти многочисленные трудности, а правильно ли я сделал, что выбрал эту специальность, соответствует ли это моим наклонностям и силам? Вот тут-то и выявляется мое слабоволие. Я сразу не могу сойтись с ребятами, не завоевываю никакого авторитета, мямлю, ну, в общем, очень полно выражаю свое слабоволие. И сегодня, неожиданно, на мосту через Москву-реку мне в голову пришла мысль: «надо быть непосредственнее». И потом еще надо меньше заниматься сентиментальщиной: то воспоминания найдут, то настроение плохое (недаром Мария Коломеец (одноклассница) сказала мне когда-то: «А я думала, только на девчонок влияет настроение»). <…>

26 октября 1951 г.

Эти две недели была небольшая запарка. У нас проводились контрольные работы. <…> Я все-таки опять собой недоволен. Времени свободного почти нет, вроде много внимания уделяю академике, а результаты не так хороши, хотя старшекурсники говорят, что для начала это хорошо.

Потом работа в бюро. Это не то, что было в школьном комитете, здесь надо быть более решительным, вовремя действовать и находить нужные выходы, и это очень полезно – дает опыт в области руководства, а из нас, как известно, готовят командиров производства, и этот опыт впоследствии очень пригодится. <…> А основная моя ошибка в том, что ошибки свои я почти всегда замечаю, но вот исправить их… Неожиданные неприятности, конечно, очень сильно меня не расстраивают, но все-таки оставляют отпечаток на моем настроении, что для меня имеет весомое значение. В прошлое воскресенье тетя достала мне билет в клуб Бутырской тюрьмы. Смотрел «Во имя жизни» («Посланец мира»). Это чуть ли не первое виденное мною драматическое произведение. Во всяком случае, мне понравилось. <…>

6 ноября 1951 г.

<…> Сегодня вечером неожиданно захотелось домой в школу. Все-таки как это верно, что школьные годы самые беззаботные; многое вспоминаешь с удовольствием, некоторое без него. Как там все было просто: просто учеба, домашняя жизнь, ребята, девчата! Здесь все немного посложней. Заметно требуется повзросление, нужен совершенно другой подход к жизни, учебе. И самое важное для подобного мне мальчишки – вовремя и правильно перейти к этому новому, может болезненно отрывая от себя куски прежних воззрений, но все-таки перейти. <…> Плохо только то, что я опять очень много обещаю. Вчера получил письмо от Пети Б. Вот кому солоно приходится. Все-таки я очень недоволен, что его так сильно затирают разные сволочи – бюрократы. <…>

8 ноября 1951 г.

В этом году замечательно встретил праздники. 7-го утром пришел в институт, откуда мы колоннами пошли к Красной площади. Шли довольно долго, часто останавливались, время этих остановок использовали весело. Наконец, в час дня мы прошли Красную площадь, прошли мимо Мавзолея, на трибуне которого стояли Буденный, Ворошилов, Берия, Маленков, Шверник. За Мавзолеем следовали трибуны с иностранными гостями, с которыми мы обменялись приветствиями. С Красной площади пошли к метро. Между прочим, многие наши ребята принимают меня за москвича и довольно часто обращаются за справками. <…>

Очень красиво было на Красной площади во время салюта. С первым ударом курантов, первым орудийным залпом и первой серией ракет в небе зажглись сотни прожекторов, цветные лучи которых устремлялись вверх, образуя своего рода шатер, в вершине которого на высоте 200–400 м был портрет Сталина, спущенный, наверное, с аэростата. При каждом следующим залпе прожектора приходили в движение, образуя очень красивую картину. Москва в этот вечер была прекрасной. По радио транслировались замечательные концерты (между прочим, один из артистов сказал, что Утесов – очень любимый зрителями и слушателями артист).

18 ноября 1951 г. (1 час 15 мин. ночи)

Только что пришел из Центрального дома культуры железнодорожника, где, наконец, увидел и услышал то, о чем мечтал – Утесова с оркестром. Я всего, пожалуй, ожидал, но не такого прекрасного исполнения и оформления концерта. Еще при закрытом занавесе оркестр начал играть варьированный марш из «Веселых ребят», занавес открывается и выходит Утесов; сам он уже пожилой, довольно высокий плотный мужчина. Под звуками «Сентиментального вальса» Чайковского он рассказывает о себе, о своей любви к музыке. Затем выступает Эдит Утесова «Летчик на курорте», затем Леонид Утесов делает обзор своего оркестра: 23 человека, 29 инструментов: 2 рояля, 3 скрипки, гитара, виолончель,

4 кларнета, 4 саксофона (им, всем вместе 104 года), гобой, фагот, 4 корнета, 3 тромбона, труба, контрабас, флейта, аккордеон и набор барабанщика. После обзора Утесов выступает с художественным словом: Горький «Музыка толстых», причем оркестр с точностью копирует американский джаз. Сразу после этого выступает Эдит Утесова, поет какую-то песню на английском языке, после чего оркестр погружается в полумрак, а на сцену в наглухо застегнутом пиджаке и надвинутой шляпе выходит Утесов и поет «Песню безработного». Когда он кончил, зал так аплодировал, что он спел ее второй раз. После ее исполнения началась «Детская передача – Угадай-ка», оканчиваемая хором «бывших мальчиков», исполнивших детские песенки политического характера. Следующий номер – чудеса пластики – «Американские марионетки», после исполнения которого Эдит Утесова исполнила «На Волге». В заключение первого отделения – замечательно исполненная любимая песня Утесова «Нет, не забудет солдат» и два раза исполненная «Я – демобилизованный». Второе отделение началось таким же выступлением, как и первое. Утесов во втором отделении исполнил «Возвращение», «Ты одессит, Мишка», «Матросскую гитару», «Умный ишак», Маньянц исполнил «Дойну», Эдит Утесова – три народные песни (сюита), «Прощальную студенческую», А. Ревельс и В. Новицкий исполнили вальс (из к-ма «Весна»), оркестр, показывая чудеса исполнения, исполнил «Танец с саблями», и в заключение «Утесовская команда» исполнила «Ласточку-касаточку».

Лично для меня этот концерт лучше всех прочих, никакой аналогии его оркестра с каким-нибудь другим (и, конечно, с Кнушевицким), провести нельзя. «Ребята» в оркестре играют замечательно сыгранно (все без нот!), дирижировать им надо только начало номера, дальше все идет по инерции. Поет Утесов замечательно, с душой, особенно «Песню безработного» и «Ты одессит, Мишка» – зрители буквально ревели после этих номеров. Голос у него, правда, не очень сильный, но успех человека с выдающимся голосом не делает ему большой чести, а искусство исполнения Утесова ставит его много выше других исполнителей. Ценно и то, что его концерт – это не только пение с оркестром, это настоящий эстрадный концерт, с номерами художественного слова, танцами, акробатическими номерами, насыщенный интермедиями на современные политические темы. Но больше всего поражает мастерство исполнения оркестра – особенно «Танец с саблями». А в общем, лучшего я еще не видел, и ставлю оркестр Утесова выше всех остальных, считаю его лучшим достижением эстрадного искусства.

9 января 1952 г.

Итак, бурный для меня 1951 год кончился, начался 1952-й, который может быть не менее бурным. Результаты 1951-го года: окончил среднюю школу, не подумав как следует над выбором специальности, поехал поступать в ВУЗ, но не то поступил, не то нет в МЭМИИТ; еще не сдав экзаменов, разочаровался в узкой железнодорожной специальности; поступил в МХТИ на физ-хим, с которого, пожалуй, вышибут; кончил свой первый семестр, в срок сдал все зачеты. В 1951 году я получил аттестат зрелости, а вместе с ним – право считать себя совершенно самостоятельным, может быть, даже немного повзрослел. <…> Новый год в этом году встретил скучновато – неожиданно кончились деньги, пришлось припухать дома в компании дяди и тети, правда, слушая неплохой эстрадный концерт «Елка для взрослых». <…> В этом году стало официально известно, что мы обладаем секретом атомного оружия, что подтвердил т. Сталин, отвечая на вопросы корреспондента «Правды», но оно у нас только постольку, поскольку нужно может быть встретить новых «гостей» и проводить их вслед за фюрером и его бандой, мы по плоти и крови миролюбивый народ, о чем еще раз говорит новогоднее письмо Сталина японскому народу. <…>

13 января 1952 г.

Итак, мой первый институтский экзамен увенчался оценкой, присутствие которой около моей фамилии в школьном журнале было не столь частым явлением: по математике получил «посредственно». <…>

24 января 1952 г.

Наступили мои первые студенческие каникулы. Второй экзамен – начерталку – я сдал на «хорошо». <…> Химию тоже сдал на «хорошо». <…> В общем, я все-таки все сдал. Сравнительно неплохое начало. Мои родители из чего-то сделали вывод, что у нас не дают стипендию с «тройками», и написали мне несколько писем успокоительно-порицательного характера. Я думаю, что если бы меня лишили стипендии (что здесь возможно почти для каждого студента), я бы не стал заставлять их тянуть меня дальше без стипендии. Пошел бы, пожалуй, работать; а поработать мне, действительно, не мешало бы; понял бы, что такое простой рабочий и как нужно стараться стать инженером. Папка все-таки молодец: помог установить электростанцию на хлопкопункте и провел оттуда сеть на чигиринский «проспект» – теперь в нашем «темном царстве» появился «луч света», дома работает приемник, радиола. <…>

8 февраля 1952 г.

Два дня уже занимаемся. Мои мрачные предчувствия сбылись: меня все-таки перевели по здоровью с физико-химического факультета. Очень обидно в восемнадцать лет чувствовать себя инвалидом. Настроение сейчас подлейшее. Теперь я не в 25-й, а в 27-й группе. Это бывшая наихудшая группа института, теперь ее разогнали и набрали из подобных мне экс-физхимовцев, сделав ее 27-й группой факультета специальной технологии (138-го факультета). 138-й факультет – это по всем признакам ОВ, ВВ, электроника (5-я специальность, на которую я и подал) и еще что-нибудь в этом роде. У меня ни малейшего настроения в будущем производить порох или иприт, а попасть на электронику не так то просто, так как почти все студенты подали заявление на 5-ю специальность. <…>

17 февраля 1952 г.

Всю эту неделю у меня довольно подлое настроение – никак не могу привыкнуть к новому факультету, новой группе. <…> В воскресенье получил письмо от Марии К. Она почему-то принесла в жертву свою гордость, просит вспомнить о прошлом годе. Письмо меня немного взволновало, но теперь уж, пожалуй, поздно. Вот Петькино письмо меня буквально взбесило. Теперь его лишили и работы грузчика, а другой никакой не дают; если же он не заработает, то он опять не сможет ехать учиться. В результате головотяпства станичного «городничего» и еще некоторых «руковолителей» он докатился до того, что пишет: «Чувствую, что если это еще будет продолжаться так, то если не сойду с ума, то буду с совсем разбитыми нервами».

Вот, сволочи, до чего довели такого хорошего мальчишку. У него такое стремление учиться или хотя бы плодотворно работать, а они его маринуют в кубанской грязи, не дают развернуться. Такие гады хуже открытых врагов: человек ехал из Болгарии, чтобы жить и учиться у нас, а они его грузчиком – разве же он виноват, что его отец когда-то совершил ошибку. Петька обратился ко мне за моральной помощью. <…> Я ответил ему и написал отцу, чтобы тот помог ему. И какое же я имею право киснуть из-за перевода на другой факультет, из-за того, что попал в группу, у которой запятнана репутация!?! <…>

28 марта 1952 г.

Сейчас так мало свободного времени, что очень трудно выкроить несколько минут для записи. <…> Успехи занятий пока нормальные <…>. Но этого очень еще мало для достижения цели, а цель – сдать эту сессию без троек, ведь стыдно же будет привезти домой «посы» в зачетке, что я тогда скажу родителям, ребятам, учителям. Впридачу ко всему начались занятия в электровакуумной лаборатории (которыми я хочу заняться всерьез), а Эрик Ажажа предложил мне по воскресеньям заниматься в яхт-клубе, чтобы затем заниматься парусным спортом (этим тоже стоит заняться, так как я совсем не занимаюсь физкультурой). <…> Не так давно в нашем БАЗе выступал композитор А. Хачатурян. Весь вечер сам по себе был интересен, но меня особенно заинтересовали слова, сказанные самим Хачатуряном: «К джазовой музыке я отношусь резко отрицательно, а к джазовым инструментам положительно» – очень правильные слова, я с ними целиком согласен. Я терпеть не могу «джазовых мальчиков», «стильных парней», но некоторые джазовые и полуджазовые вещи слушаю с явным удовольствием, хотя они и очень быстро надоедают (вот это, пожалуй, основной их недостаток). <…>

Я предложил папаше приехать летом в Москву, было бы хорошо, если бы он приехал, тем более что здоровье его ухудшается и попасть на прием к хорошему врачу-специалисту – необходимо. <…>

У нас дома с дядей часто происходят стычки на политические темы. Ему тяжело пришлось в жизни, много трудился – теперь он инвалид и, исходя из своего положения, он считает, что у нас в стране очень много недостатков, чуть ли ни одни недостатки. Вот тут-то мне и испытание как комсомольцу – убедить его, доказать его неправоту, что не так-то легко, а главное, не всегда удается. <…> Закругляюсь – час ночи.

Яхта «Эльф», Р-20-3

10 апреля 1952 г.

С 1-го апреля произошло новое, пятое снижение цен, правда, только на продовольственные товары, на 10–15%, но и это большой плюс <…>. Два воскресенья езжу в яхт-клуб – ст. Водники. Готовим яхту «Эльф» к сезону. Работа на свежем воздухе мне нравится, тем более, что я уже сильно соскучился по работе. Занимаюсь пока нормально – хвостов нет. Недавно узнал интересную новость: прежде, чем попасть в «Сокол»[16 - У метро «Сокол» находилось студенческое общежитие МХТИ.], нужно один год жить в Жаворонках; сначала я немного испугался, но потом решил, что это совершенно справедливо и если придется – поживу. <…>

5 мая 1952 г.

Праздники прошли. 26-го был в институте неплохой вечер. Выступал наш эстрадный оркестр. Жалко, что у нас не учат играть, я бы с удовольствием поучился бы на кларнете. <…> 1-го мая был на демонстрации, видел Сталина, вышел из дома поздно и поэтому Красную площадь проходил не со своим, а с Потемкинским институтом. Шли с Красной площади и начали разбираться, кто же кроме Сталина был на Мавзолее. Больше двух человек (Сталина с кем-нибудь) никто не запомнил, и общую картину удалось восстановить только из газет вечером. <…>

11 мая 1952 г.

Сегодня целый день был в «Спартаке», поработали нормально, так что к вечеру «Эльф» спустили на воду. Видел парусные гонки – красивое зрелище. <…> За это время видел в «Экране» цветную «Сказание о земле сибирской» – толковая картина и музыка толковая, вчера там же смотрел новую «Незабываемый 1919»: замечательная картина: исторический материал, техника съемки, игра артистов – смотришь такую вещь с удовольствием.

24 мая 1952 г.

С понедельника начинается зачетная сессия, я уже сдал три зачета <…>. В воскресенье ходил в первую парусную гонку – здорово и интересно. Шли на нашем «Эльфе» Р-20-3, я шел с Вовкой, пришли мы пятыми, Эрик с Федькой шли дублерами, пришли третьими. После гонок с Вовкой ходили в лес, притащили домой по огромному букету черемухи. <…>

2 июля 1952 г.

Подведем итоги: стукнуло девятнадцать лет, кончилась экзаменационная сессия, обнаружилось, что я серьезно болен. После марксизма сдавал теоретическую механику. Потом к «бороде», профессору Игнатьеву – получил «хорошо». За механикой сдавал химию. К химии я плохо подготовился и получил сначала «посредственно». 30 июня я праздновал свое девятнадцатилетие. С утра сдавал Щеголеву марксизм; он сказал, что у меня отличная логика, но я бузил в теории и получил «хорошо»; спустя два часа пошел пересдавать химию и заслуженно получил «хорошо». Пересдавал я их главным образом потому, что стыдно было ехать домой с тремя тройками в зачетке, кроме того, химия идет в диплом. <…> Сдали с Вовкой документы Пети Башмакова в Институт цветных металлов и золота. Институт хороший, но я боюсь, что его туда не примут. <…> Сегодня меня вызвали в военкомат на комиссию. Рентген показал, что у меня плохо с легкими – очаги туберкулеза. Ну, уж чего, а этого я никогда не ожидал.

С лучшим другом Петей Башмаковым, 1952 г.

То восхищались врачи моими легкими, спрашивали, не чемпион ли я по плаванию, а теперь вдруг туберкулез. Это, пожалуй, осложнение после гриппа; был ряд простуд – <…> зимой в институте, когда мы после жаркой аудитории бегали в корпус физики, и во время работ в яхт-клубе. Я немного недолюбливал Федьку за то, что он так дрожит за свое здоровье, но как бы не пришлось убедиться, что он более прав, чем я. <…>

6 августа 1952 г.

Позавчера мы с папашей вспомнили, что ровно десять лет назад – 4 августа в 7 часов вечера мы драпали от немцев из Каневской. Немецкие «Юнкерсы» бомбили в это время железнодорожный мост, на радиоузле рубили огромную мачту антенны, а наш фургон, крытый черным толем и запряженный парой почтовых лошадок, покидал взбудораженную станицу. Потом 35 км за одну ночь – Брюховецкая – Тимашевская – Медведковская – совхоз-сад под Краснодаром. Ночью у какой-то станицы нас сбросили с дороги, пропуская кавалерийскую часть, чуть не попавшую в окружение. Потом снова степь; горящий хлеб, горящие нефтебазы. И вот Краснодар. Наши попутчики, семья начальника почты Ильина, решают остаться у немцев. Впереди очень страшная переправа через Кубань.

Но здесь нам повезло. В тот момент, когда мы подъехали сбоку к мосту через Кубань на основной магистрали, ведущей к мосту и сплошь забитой машинами, у передней машины лопнула ось и она приостановила все движение. Мы воспользовались этим и сбоку въехали на мост и проехали совершенно одни, хотя перед мостом скопились сотни машин и подвод.