Российская империя, Аравия и Персидский залив. Коллекция историй

Приводит И. Д. Лукьянов в своей записке и список товаров, которые, на его взгляд, можно было бы вывозить из бассейна Персидского залива. Во-первых, финики (предлагал «устроить в Одессе хорошую сортировку и упаковку»); изюм и кишмиш (отмечал, что и для этих товаров также следовало бы «организовать в Одессе сортировку»). Во-вторых, фисташки и миндаль; хлопок и камедь; шерсть и мерлушки (шкуры ягнят) (148).

Если Совет министров, резюмирует И. Д. Лукьянов «найдет необходимым и возможным» продолжить в Персидском заливе политику «мирного завоевания торговых рынков», то для «успеха торгового дела» необходимо следующее:

1. «Устройство возможно частых пароходных рейсов в Залив и обратно». Расписание рейсов должно составляться «сообразно требованиям торговли». «Отход и приход пароходов в Залив должен быть точно по расписанию», а пароходы – «небольшого тоннажа».

2. «Учреждение, хотя бы в двух портах Залива, в Бушире и Бассоре, отделений Русского банка, исключительно для банковских операций»

3. Обеспечить для русской торговли «правильное и дешевое функционирование почты и телеграфа» (149).

В другой докладной записке (от 12.02.1908), на имя министра иностранных дел Российской империи, гофмейстера Александра Петровича Извольского (1856–1919), Иван Дмитриевич Лукьянов акцентировал внимание на том, что торговля в Персидском заливе, «большей частью, ведется меновым способом». Информировал, что «взамен мануфактуры» его компания «вывозит из Залива персидский хлопок и адрагант [камедь], а вместо керосина, сахара и других русских товаров – рис, финики, ковры и проч.» (150).

Вопрос о торговых сношениях России с землями бассейна Персидского залива планировалось обсудить на заседании особого совещания с участием представителей заинтересованных ведомств, под председательством министра иностранных дел. Хотелось бы, писал в записке И. Д. Лукьянов, чтобы на этом совещании было сформулировано, «раз и навсегда», то «важное политическое значение», которое имеют «торговые отношения наши с этим районом мира» для интересов России (151).

Что касается продвижения русских товаров на рынки Персидского залива, то богатый информационный материал по этому вопросу содержится в исторической справке «Торговля России в Персидском заливе, 1903–1913 гг.» (1928). «Единственным предметом российского ввоза, проникшим в Персидский залив еще до установления рейсов РОПиТ, – говорится в ней, – являлся керосин (впервые был ввезен в Персию в 1888 г.). Поставки русского керосина в район Персидского залива в период с 1890 по 1912/1913 гг. составили: 1890 г. – 750 т.; 1892 г. – 2 000 т.; 1894 г. – 3 300 т.; 1897 г. – 3 150 т.; 1912/1913 г. – 667 тонн. Падение объемов его поставок перед 1-ой мировой войной было связано с появлением на местном рынке двух крупных конкурентов – “Стандарт Ойл” и “Англо-Персидской нефтяной компании”» (152).

«Из всех товаров русского происхождения, – докладывал управляющий российским консульством в Басре (22.08.1903), – наибольшее распространение на здешних рынках получил керосин, ввозимый сюда в количестве до 80 000 ящиков ежегодно».

Почти весь керосин, «за незначительным исключением», поступал в Басру, по его словам, «через Бомбей и Карачи». Выписывался «индусским купцом Хаджи Мемени, сосредоточившим в своих руках всю здешнюю торговлю керосином». Это, замечает дипломат, давало Мемени возможность «произвольно устанавливать цену на керосин».

Определенную «сдержанность» русских нефтепромышленников в том, что касалось более активного освоения местных рынков, управляющий консульством связывал со «значительными потерями “Товарищества нефтяного производства Братьев Нобель”, посылавшего в 1901 г., с первыми рейсами русских пароходов в Персидский залив, керосин на комиссию … агентам лондонского торгового дома “Hotz & Son”».

«Надо сказать, – отмечал дипломат, – что причиной убытков Нобеля явились не какие-либо неблагоприятные местные условия, а банкротство компании “J.C.P. Hotz & Son”». Указывал он и на «крайне недобросовестное ведение дела» агентом Нобеля в Басре – торговым домом «Hotz, Hamilton & Co» (153).

Успешно реализовывались на рынках Персии и Аравии русские ткани, особенно ситец. Согласно донесениям российского консула в Бушире за 1914 г., английские фабриканты, имея целью «нагадить русским» и «воспрепятствовать дальнейшему росту объемов продаж в Персии русских тканей», стали «выпускать на персидский рынок подделку наших красных ситцев», дешевых и качества «весьма скверного». В общем, делали все возможное, чтобы подорвать спрос на русские мануфактурные изделия (154).

Помимо керосина, тканей и муки, востребованным товаром на местных рынках, как следует из документов АВПРИ, был русский лес, шедший на изготовление ящиков для фиников. Продажи его год от года росли. Так, если в 1903 г., когда его впервые завезли Басру, объемы ввоза составили 5 тонн, то к 1911 г. увеличились до 5 200 тонн (155).

Главными статьями вывоза из Персидского залива долгое время оставались финики и жемчуг. Число прибывавших в Басру за финиками парусных судов, сообщал в донесении от 14.02.1902 г. российский консул А. Адамов, не превышало 500 в год; «в среднем же их бывало не менее 300». Число ящиков с финиками, вывезенных, к примеру, в 1902 г. «крупными торговцами, составило 893 000 ящиков; 50 000 ящиков было отправлено мелкими купцами».

Среди главных экспортеров фиников из Басры А. Адамов называет три английских компании: «Hotz, Hamilton & Co.» (270 000 ящиков), «Gray Mackenzi and Co.» (30 000 ящиков), «Lynch Brothers» (10 000 ящиков). В приводимом им списке экспортеров фиников фигурируют также имена шести торговцев-евреев: Якуб Ноах (60 000 ящиков); Хаскель Хаиль (20 000 ящиков); Якуб Хаббуб (20 000 ящиков); Маррудис (12 000 ящиков); Харон Хармуш (15 000 ящиков); Юсуф Леви (16 000 ящиков) (156).

Для русских торговцев и предпринимателей, разворачивавших коммерческую деятельность в Месопотамии и Прибрежной Аравии, самым острым, пожалуй, был вопрос о «приискании знающих свое дело и преданных интересам России» торговых агентов.

«Знакомясь с условиями местной торговли, – говорится в инструкции посла Российской империи в Константинополе русскому консулу в Басре, коллежскому асессору А. Адамову (31.08.1901), – Вы не оставите облегчить русским фирмам приискание среди местных негоциантов лиц, на которых можно было бы возложить обязанности комиссионеров по сбыту наших товаров». При этом весьма желательно было бы «избегать услуг иностранных коммерческих домов, которые все до известной степени подчиняются английскому влиянию» (157).

«Во главе синдиката местных купцов, экспортирующих в Россию мерлушку и другие товары, – информировал Первый департамент МИД (15.05.1902) русский генеральный консул в Багдаде, – стоит русскоподданный А. Алиев». Человек он – надежный; и его вполне можно было бы задействовать в работе по продвижению коммерческих интересов России в крае (158).

К середине 1902 г. данный вопрос, как видно из документов АВПРИ, приобрел актуальное звучание. Министерство иностранных дел России подготовило даже для дипломатических миссий специальное предписание на этот счет. В распоряжении МИД России № 507 от 23 ноября 1902 г., поступившем в российское посольство в Константинополе, содержалось указание незамедлительно «доставить копию предписания от 31 августа 1902 г. “О нежелательности предоставления охраны наших торговых интересов в Персидском заливе английским торговым агентам и торговым домам” консулам в Багдаде и Бассоре» (159).

«Агент РОПиТ в Бассоре, г-н Павлов, посетивший меня в Багдаде в июле 1903 г., – докладывал русский генеральный консул, – обратился ко мне с просьбой подыскать торгового агента в Багдаде. Рекомендовал ему местного купца, русскоподданного Ованесьянца. Благодаря долгому пребыванию в Багдаде, он хорошо знаком с местным рынком и купечеством; сам ведет обширную торговлю русской посудой и стеклом; владеет в городе значительной недвижимой собственностью» (временным агентом РОПиТ в Багдаде был в то время глава английского торгового дома «Blocky, Cree and Co.») (160).

Русские дипломаты внимательно наблюдали за развитием отечественной торговли в Персидском заливе, всячески содействовали ей и оперативно информировали внешнеполитическое ведомство о причинах, мешавших ее росту.

«Интересам зарождающейся торговли нашей в Персидском заливе и его окрестностях», отмечал в донесении (10.10.1902) в Первый департамент МИД генеральный консул в Багдаде А. Круглов, мешают:

– «поручение нескольким агентам из англичан и торговым домам, находящимся под покровительством Великобритании, представлять наши торговые интересы». Это – «убыточный и тормозящий нашу торговлю фактор». Русские товары у английских агентов залеживаются;

– «отсутствие у России специального производства низкокачественного, дешевого товара и торговли фабричным браком». Такой товар «вполне удовлетворит вкус здешнего населения, весьма падкого до частых обновок»;

– «отсутствие русских торговых людей и торговых домов» в этих краях;

– «отсутствие отделений Оттоманского банка в Санкт-Петербурге, Одессе, Москве, Нижнем Новгороде, Тифлисе и Батуми, что затрудняет финансовые операции» (161).

Знакомство с документами, хранящимися в АВПРИ, позволяет предметно говорить сегодня о главных причинах, стопоривших развитие русской торговли в зоне Персидского залива во времена «новой политики» Российской империи – «политики дела». «Ахиллесовой пятой русской коммерции» в Персидском заливе, как видно из сказанного выше, наши дипломаты считали «поручение интересов отечественной торговли» агентам английского и англо-голландского торговых домов, «осознанно сдерживавших русскую торговлю» (162).

«Отсутствие на местах русских коммерческих агентов» чрезвычайно негативно отражалось на торговле России еще и потому, отмечали наши дипломаты, что контролировать разгрузку и хранение товаров было некому. А контролировать, считали они, было что. «Прибывающие в Багдад и Бассору, а также, вероятно, и в другие порты Персидского залива товары, – сообщал из Багдада А. Круглов, – поступают в таможню, где над ними проделывают операции искусственной аварии, но так, что повреждения кип и тюков остаются только поверхностными. Загрязняются и портятся только первые (наружные) слои упаковок товара. После чего местные купцы или их агенты досматривают эти товары в присутствии инспекторов английских страховых обществ (здесь, в Багдаде, мистера Холя), которые легко признают их испорченными, подлежащими оплате страховым обществом отправителя и продаже с торгов. На торги эти являются главным образом первоначальные получатели данного товара, и покупают его со скидкой в 50 %, а по фактурам рассчитываются по получении страховой премии. Приобретенный таким образом товар, за полцены, после удаления попорченной упаковки поступает на базар, реализуется за 3/4 своей первоначальной стоимости, и приносит торговцу 25 % чистой прибыли, будучи проданным на 25 % дешевле своей фабричной цены». Крепко удерживая в своих руках страховой бизнес в крае, и умело, по наблюдениям А. Круглова, дирижируя подобными манипуляциями, англичане в лице морского страхового общества «Assuarance Meritime», которое субсидировалось, кстати, британским правительством, «искусно корректировали и регулировали конкуренцию цен» на базарах Месопотамии в интересах исключительно английской торговли. Только те товары способны были такую, с позволения сказать, конкуренцию выдержать, «кои приняты были вышеуказанным обществом в свою страховку» (163).

Анализируя первые шаги по выходу отечественной торговли на рынки Персидского залива, в том числе Прибрежной Аравии, российские дипломаты делали акцент не на успехах русских коммерсантов, а на ошибках и просчетах, как крупных, так и мелких, но «одинаково болезненных» (164).

Документы АВПРИ рассказывают, что в целях расширения «сферы торговли российской» в районе Персидского залива «настоятельной необходимостью» наши дипломаты считали «поэтапное основание» в этом крае «русской торговой агентуры», и в первую очередь в Бендер-Бушире, Басре и Багдаде (165).

Отсутствие расписания заходов русских судов в порты Персидского залива также, на их взгляд, негативно отражалось на российской торговле, ибо «исключало возможность подготовки торговцами достаточного количества грузов для их отправки с русскими пароходами».

В целях активизации «русской торговли в Персидском заливе» предлагали присылать в Басру, на комиссию агенту РОПиТ, небольшие партии товаров для тестирования их спроса на месте. Мотивировали такое предложение тем, что «местные торговцы воздерживались делать заказы по образцам».

Товар советовали реализовывать непосредственно самим фабрикантам и заводчикам, напрямую, минуя даже русские комиссионные конторы, которые тоже «задирали цены». Так, Новороссийский цементный завод, говорится в донесении российского консульства в Басре от 22.01.1904 г., «отправил сюда пробную партию своих изделий через одну из одесских комиссионных контор», результатом чего стало существенное завышение цен на цемент и, как следствие, – падение его конкурентоспособности (166).

«Значительным препятствием» на пути к увеличению отечественного экспорта в зону Персидского залива служило, по мнению российских дипломатов, «стремление русских товаропроизводителей вести дела лишь за наличный расчет», в то время как «местные торговцы привыкли и к бартеру, и к весьма широкому кредиту», который предоставляли им английские фирмы (167).

Имея в виду сориентировать производителей русских товаров относительно номенклатуры местного рынка, консульство России в Басре в контакте с представителем РОПиТ собрало и отправило в 1904 г. в адрес биржевых комитетов Санкт-Петербурга, Москвы и Лодзи «полную коллекцию образцов наиболее ходких в вилайете сор тов мануфактуры».

Оценивая торгово-коммерческую ситуацию в бассейне Персидского залива, русские дипломаты указывали на то, что главные рынки этого района «находятся в тесных торговых сношениях друг с другом», что требует профессионального, более того, «комплексного изучения» данного вопроса (168).

Выступая на незнакомом для нас рынке, отмечали в своих донесениях российские консулы в Багдаде, Басре и Бендер-Бушире, мы не должны забывать, что «западноевропейские промышленники, давно здесь работающие, хорошо изучили местные требования и успели пустить весьма прочные корни». Рекомендовали «тщательно вникать во все мелочи местной торговли», и внимательно присматриваться к ведению дел теми же англичанами, а также голландцами и немцами. Полагали, что к должному изучению этого края в коммерческом отношении шире следовало бы привлекать агентов РОПиТ из числа подданных России, которые по характеру своей деятельности находились в постоянном общении с «иностранным торговым людом», и в силу этого располагали наилучшими возможностями для ознакомления с местной торговлей (169). Подчеркивали, что поручать это дело лицам, командируемым русскими коммерсантами «время от времени и преимущественно на кратковременные сроки», нельзя. И все потому, что, «основываясь на случайно набранных сведениях, они строили, сплошь и рядом, неверные выводы», отрицательно сказывавшиеся на торговле (170).

Пристальное внимание к деятельности, развернутой Российской империей в зоне Персидского залива в рамках «политики дела», уделяла Франция. И далеко не случайно. Париж видел в Санкт-Петербурге возможного союзника в «мирном противостоянии» там Англии. Россия, не располагавшая тогда достаточной сетью своих торговых и дипломатических представителей в зоне Персидского залива, особенно в Прибрежной Аравии, также была объективно заинтересована во Франции, коммерсанты которой на первых порах представляли интересы русской торговли в том же Маскате, к примеру.

Намерение обеих сторон действовать в региональных делах сообща, «антианглийским тандемом», так и не были, однако, реализовано в полной мере. Не успев набрать обороты, тандем этот попал под колеса событий общемировой истории и распался. В складывавшихся новых реалиях в мире Лондону удалось разломать каркас формировавшегося в начале XX века в лице России и Франции альянса по противостоянию владычеству Великобритании в Персидском заливе; вывести вначале из игры Париж (1904); сузить, таким образом, политико-дипломатические возможности Санкт-Петербурга, и заставить обоих конкурентов надолго уйти из этого района.

Примечания

Кимон Эммануилович Аргиропуло (1842–1918) – русский дипломат, тайный советник, сенатор. После окончания Учебного отделения восточных языков при Азиатском департаменте МИД был командирован студентом в российскую миссию в Константинополе (1864); дослужился до должности 3-го драгомана (1869). Во время русско-турецкой войны исполнял обязанности старшего чиновника особых поручений при дипломатической канцелярии Великого князя Николая Николаевича, главнокомандующего действующей армией. Служил 1-м секретарем русской миссии в Тегеране, министром-резидентом в Черногории, посланником в Персии (1897–1902). В 1902–1914 гг. занимал должность старшего советника МИД. С 1908 г. заведовал частью текущих дел на правах товарища министра. В 1914 г. был назначен сенатором (171).

Владимир Николаевич Ламздорф (1844–1907) – министр иностранных дел Российской империи (1900–1906), граф, дворянин, уроженец Санкт-Петербурга. После обучения в Александровском лицее и в Пажеском корпусе начинал службу в Собственной Его Императорского Высочества Канцелярии. Затем был переведен в МИД. Сопровождал князя А. М. Горчакова на Берлинский конгресс. В 1882–1896 гг. – директор канцелярии министерства, ближайший помощник Н. К. Гирса. В 1897 г. был назначен товарищем министра иностранных дел М. Н. Муравьева; в июне 1900 г. – управляющим министерством, а в декабре 1900 г. – министром иностранных дел.

Скончался в Сан-Ремо, в марте 1907 г.; захоронен на Смоленском лютеранском кладбище в Санкт-Петербурге. (172)

Николай Генрихович Гартвиг (1857–1914) – русский дипломат, дворянин, гофмейстер (с 1904 г.) директор Азиатского департамента МИД (1900–1906). Служил атташе в Цетинье (Черногория), консулом в Бургасе (Болгария) и Бейруте, посланником в Персии (1906–1908) и Сербии (1909–1914).

Скончался в Белграде (10 июля 1914 г. от инфаркта), где и был похоронен (173).

Алексей Николаевич Шпейер (1854–1916) – российский дипломат, тайный советник (с 1907 г.), сенатор. Поступив в Министерство иностранных дел (1873), служил в российских дипломатических миссиях в Персии, Корее, Японии, Бразилии, Аргентине и Уругвае.

В 1904 г. вновь получил назначение в Персию – чрезвычайным посланником и полномочным министром, где оставался до 1906 г. включительно.

Похоронен на Казанском кладбище Царского села (174).

Александр Яковлевич Миллер (1868–1940) – российский дипломат-востоковед, дворянин, действительный статский советник. Окончил полный курс факультета восточных языков Санкт-Петербургского университета (1890) и курс Учебного отделения восточных языков при Азиатском департаменте МИД (1893). Поступив в МИД (1893), служил на разных должностях в российских миссиях в Бухаре, Сейстане (Афганистан), Тегеране, Ливерпуле, консулом в Астрабаде (Персия) и генеральным консулом в Тавризе (главный город Азербайджанской провинции Персии), затем в Урге (Монголия), а с 1916 г. – политическим агентом в Бухарском эмирате.