Невеста из Холмов

– Я тебя прощу. Но если обо мне не поспешат слагать легенды, я не верну тебя домой, пока сама не напишешь песнь о самом молодом герое семьи Муин рода Ежевики и его глупой, хоть и старшей, сестре.

– О сестре не обещаю. Ты действительно хочешь, чтобы через века все видели тебя моими глазами?

– Если вычеркнешь из каждой строки свое любимое слово – да!

Эшлин молча посмотрела брату в глаза. Во взгляде светилось то самое слово, произнесенное тысячу раз.

– Молчание – знак согласия, – подытожил Мэдью, в глубине души понимая, что в случае с сестрой последнее слово, оставленное за ним, ничего не значит, – пусти меня, раз уж я здесь, хочу посмотреть все.

Мэдью продолжал восторгаться кучей подарков, а Эшлин меж тем заметила, как полоса света от окна переместилась по стене к изголовью кровати. До полудня оставалось не так много. Еще немного, и слагать легенды можно будет о ней самой. Сагу об Эшлин, которая была в трех местах одновременно и все успела. Впрочем, на такое не способен даже старейшина Ньин, великий Ясень.

Спустившись в духе братца через окно и едва не свалившись в подготовленный для костровища медный котел, Эшлин отправилась к следующей вехе своего плана.

Глава 2

Брадан

Домик на краю, который звали гнездом, был одним из мест перехода между мирами и для того, что Эшлин задумала, самым удобным. Никто из ши не пригласит гостей в дом просто так, праздники с весны по раннюю осень проходят под открытым небом, с огромными столами, кострами, танцами среди деревьев на траве или дощатом помосте, где девчонки из семьи Вереска так любят устраивать перепляс-поединок, отстукивая дробь босыми ногами под звук бубенцов на щиколотках. Дом – это сердце рода, туда чужим заходить не стоит без особого приглашения. Так что, едва обряд завершится и начнется веселье, под крышей здесь никого не найдешь. А в любом дальнем закоулке за кустом можно будет нарваться на пару важных персон, которые обсуждают смысл вплетенных хозяйкой в паттеран цветов, магические возможности внуков, сговор наследников.

Эшлин на мгновение остановилась и втянула носом аромат дыма, пирогов с малиной и прохладного озерного ветра. Вдоль длинного стола уже расставляли скамьи, а по светлым доскам прыгала маленькая пестрая птица, постукивая клювом по сучкам, будто проверяя столешницу на прочность. Некогда смотреть. Этот день придется прожить быстрее, чем она обычно жила. Неужели люди так живут, быстро, не задумываясь о красивых мгновениях, не ощущая себя частью мира вокруг с его светом, цветом, вкусом, запахом?

«Вот отправишься к ним и проверишь», – проворчал внутренний голос, и Эшлин решительно нырнула в простую деревянную дверь домика на скале.

Это был маленький домик с соломенной крышей, одним окном и деревянным крыльцом, которое нависало над обрывом оврага. В овраге росли сосны, и выходивший за дверь будто оказывался в гнезде среди их ветвей. Эшлин любила приходить сюда и сидеть на самом краю, болтая ногами в пустоте.

Однажды они с Мэдью на спор спустились с крыльца в овраг, цепляясь за камни и корни, хорошенько ободрали руки и колени. Эшлин до сих пор считала, что выиграла она, потому что последний участок пути братец просто слетел кубарем и шлепнулся задом в ручей.

В домике пахло сухим деревом и хвоей. Дверь скрипнула и захлопнулась за спиной девушки. Эшлин немедленно захотелось развернуться и выбежать вон. Не от страха, бояться было нечего, от острой печали утраченного.

Память того, кто с детства привык заучивать огромные заклинания, сказания и баллады, цепко схватывает любые мелочи. Здесь Брадан сидел на сундуке и смеялся над тем, что она не умеет выцарапывать знаки на глине. Здесь он оставил свои сапоги, и в левый залезла мышь. Здесь он лежал на плетеном покрывале и, вглядываясь в связанный Эшлин простой паттеран, пытался угадать его смысл. Здесь он пил ежевичное вино, а она резко развернулась, после чего бордовые капли стекали даже с ушей. У обоих.

Кровать, сундук с медным замком, две глиняные кружки на столе, лавка. Будто бы он вышел на мгновение.

Брадан, ученик друида, человек. Он засел в памяти, будто заноза, каждое мгновение, проведенное с ним, каждое его слово. Если бы Эшлин заранее знала, как запоминаешь того, кто становится Хранителем Души, лучше бы сама разбила тогда свой Кристалл.

Не думать, чтобы в горле не поднималась горечь, а взгляд не туманился. Сделать то, зачем пришла, и быстро уйти.

Эшлин достала из кармана юбки уголь и встала на колени, расчерчивая пол знаками. На это вечером тоже не будет времени, а перепутать рисунок нельзя. Навсегда остаться между мирами лишь потому, что в глазах не вовремя блестели слезы, – слишком глупая смерть для ши из рода Ежевики.

Кажется, в этой комнатке до сих пор сохранился его запах… та ночь так же одуряюще пахла вереском, медовым закатом лета, зреющими яблоками. Сосны подбирались к берегу, оставляя небольшую полосу камня над самым обрывом. Внизу шумела вода, над головой – ветер в ветвях.

Тогда они сидели у костра, далеко отсюда, так, чтобы быть незаметными ни из сада, ни из дома. У Брадана были светлые волосы, как у ши из семьи Березы, по-лисьи узкие голубые глаза и улыбка, от которой становилось щекотно. В тот вечер они молчали, изредка хором кашляя и смеясь, когда дым окутывал облаком. С этим человеком даже молчать было как-то уютно, будто он обнимал взглядом, не прикасаясь.

Эшлин помнила, как, сильно закашлявшись, пригрозила, что спустит его со скалы в реку охладиться, если он не перестанет лезть в костер, вместо того чтобы спокойно сидеть возле него.

Брадан пристально посмотрел на нее, в его глазах отражались переливы пламени.

– Иногда я хочу стать огнем, но это невозможно. Поэтому просто стараюсь подружиться с саламандрами. Если дать им волю, они уничтожат все вокруг и умрут сами, но если осторожно… смотри, как они танцуют на дереве. – Потом тихо добавил: – Порой мне кажется, что они танцуют внутри меня.

Вокруг застыла теплая, трескучая тишина, которую, казалось, можно было сжать в ладонях. Вдруг в соснах за спиной ухнул филин. Эшлин вздрогнула и очнулась.

– Если бы они плясали внутри, ты кричал бы от боли, – фыркнула она, – все живое превращается в уголь после их игры.

Ей почему-то стало тревожно от взгляда Брадана.

– Нет, Эшлин. Это другое. Живое сгорает, если не подчинит саламандру себе, становится ее добычей. А когда впускаешь в себя ее силу, – он помедлил и прищурился, ловя внутри нужное ощущение, – мне кажется, в такие мгновения я мог бы стать подобным древним богам. Но почему-то здесь, с тобой, это так легко.

Он вдруг протянул руку и легко подхватил прядь ее выбившихся из косы волос, чтобы они не попали в пламя. Она застыла, пока Брадан пытался закрепить волосы за ухом, но непослушные кудри соскальзывали. Его рука так и замерла, почти касаясь ее щеки.

Эшлин прислушивалась к себе, как могла бы слушать землю, дерево, реку – но по-новому. Снаружи обдавало жаром костра, а под кожей, в такт ударам сердца, становилось горячо, будто с руки Брадана и вправду срывались искры, и от этого колкого внутреннего жара лицо ее вспыхивало. Словно еще немного – и она задохнется от незнакомого чувства, заменяющего воздух.

Она повернула голову и, прикоснувшись к ладони Брадана губами, наконец раскрыла их, выдыхая. Его ладонь пахла дымом, вереском и солнечным светом. Всякий, кто был в сосновом лесу вечером, после жаркого дня, знает, как пахнет солнце.

Во взгляде Брадана удивительным образом смешались изумление и растерянность, будто он увидел живого духа огня. Было похоже, что никто в его жизни так к нему не прикасался, и он желает одновременно отдернуть руку и схватить ускользающее чудо. Лишь через три вдоха он вернулся в реальность и, будто падая со скалы, соскользнул с бревна, на котором они сидели, встал на колено и обнял Эшлин, одной рукой зарываясь в ее медные кудри, а другой притягивая ее к себе.

В кольце его рук Эшлин чувствовала, как сильно бьется его сердце, так близко, будто оказалось в ее груди вторым.

Проклятые саламандры…

Теперь она точно понимала, о чем говорил гость из другого мира. Маленькие огоньки с горячими лапками носились внутри друг за другом. Тепло, щекотно и ярко вспыхивая в неожиданных уголках тела, к которым Брадан, казалось бы, не прикасался.

– Зачем держать… Я не упаду, – прошептала она. – Но очень хочется… знаешь, сосны так цепляются ветвями над обрывом и стоят вечно, даже в бурю. Как мы.

Слушая ее голос, Брадан сильнее прижимался щекой к ее виску. Когда он заговорил, его голос был тихим, но полным странной силы, будто он чуть нараспев произносил заклинание.

– Я хочу держать твое сердце так… вечность.

Казалось, Эшлин в тот день разучилась дышать – так часто воздух замирал в груди, и голова от этого шла кругом. Прежде чем ее накрыло осознанием, почему именно эти слова звучат дольше, чем Брадан их произносит, и остаются рядом, как иней на траве в вечер Самайна. Это и правда заклинание. Она сначала продолжила слова, лишь потом осознав до конца, что сделала.

– Пока горит огонь, льется вода, дует ветер и хранит твердость камень?

– И пока глаза мои видят звезды, – закончил он, глядя ей в глаза и улыбаясь, как будто только что вспомнил строчку давно слышанной где-то и забытой песни. Значит, они клялись так же.

Эшлин растерялась. Это было слишком неожиданно. Обычно эту клятву произносили торжественно, перед родителями и старейшинами в торжественно украшенном саду после заката с сотнями зажженных огней. Но кто знает, как это у людей?

И разве что-то шло неправильно?
Горящий огонь у них был.
И звездное небо.
И ветер в кронах деревьев.
И вода под обрывом.

Огонь, небо и ветер точно видели и слышали и не такое.

– До тех пор сердце Эшлин из рода Ежевики будет принадлежать тебе, а твое ей.

По лицу Брадана снова пробежала тень растерянности – как будто он не ожидал ее последних слов. И это было странно – ведь слова клятвы не менялись веками.

Но уже через мгновение Брадан, словно очнувшись, снова притянул ее к себе и осторожно поцеловал в губы. Эшлин ответила. Почему прикосновение к губам отзывалось во всем теле? Почему хотелось прижаться к Брадану так, чтобы граница между ними стерлась, как превращаются в одно цветы, перемешанные в паттеране?