Трудно быть человеком. Цикл «Инферно». Книга первая

– Если бы ты не коснулся его границ и не испытал его ужаса на себе, ты бы мне никогда не поверил. Повторюсь, сила твоего убеждения и решимости сродни упорству, но если упорство признак самодурства, то убеждение и решимость признак веры. И лишь показав тебе преддверия ада, можно было переломить силу твоей веры в него. Тоже касается и твоей жизни, на примере добра, ты увидишь зло. Так тебе это поможет.

– Так это значит, ты меня в ад спустила?

– Все что я делаю, все ради пользы человека. Людей без всякой веры, ведущих животный образ жизни, ад не стесняется и не прячет своего истинного обличия. Людей же веры, но заблудших, ад приманивает страстью, которая преобладает над человеком больше всего. В твоем бы случае похотью.

– Действительно хорошо меня знаешь. Тогда давай лечиться.

И снова пелена перед глазами, но на это раз не света, а его жизни. От самого рождения и до самого конца. День рождения и первые года неосознанной жизни пролетали за секунды. Но с каждым новым годом время все сильнее и сильнее замедлялось. И уже с шести лет его жизнь шла секунда в секунду. А с девяти все чаще останавливалась на паузу осознания своих непреднамеренных поступков, и к каким последствиям они приводили, даже спустя десятилетия. В конкретный раз это было разбитое сердце девушки, по имени Катя, которую балуясь, поцеловал Сережа, когда им было по девять лет. Ему были открыты первое смущение девочки, потом симпатия на протяжении многих лет, после надежды общаясь с ним и переживания, не видя отклика в его сердце и наконец, разбитое сердце после встречи его в обнимку с другой. Но хрупкое сердце, хоть и разбито, но продолжало питаться надеждой. Но даже пересев к нему за одну школьную парту, он продолжал ее не замечать. Все надежды умерли в тот день, когда прямо на уроке, он неожиданно встал и страшно избил, сзади сидевшего одноклассника. С того дня она его больше не видела. А после подружка помогла, втянув в молодежную и популярную субкультуру Эмо и суицид через четыре месяца депрессии.

– Печально конечно, но откуда я мог знать, нам же было по девять лет, да я вообще пошутил.

– Нет. Ты не понимал, что делаешь и точно не знал, к чему все приведет. Но в тот день твоей виной была не шутка, а бахвальство перед одноклассниками на перемене. В свою очередь к баловству и вольной игре чувств тебя привела систематическая кража сладостей и несоблюдение нормы.

– Что я могу сказать, меня мама в детстве не наказывала, вот и вырос своевольным.

Ни отговорки, ни оправдания, ни даже попытка пошутить не помогали, Инферно начинал испытывать стыд и угрызения.

– Катя была уготована мне судьбой, почему она не выдержала и сломалась?

– Судьбы нет. Свобода воли человека превыше всего и нет ничего, что могло бы сковать ее или ограничить.

– Тогда что!?

– Любовь слишком сильное чувство для одного. Но к тому времени ты уже изменился. Но до этого времени мы еще не дошли.

– То есть мы могли быть вместе?

– Да, если бы ты смягчил свое сердце.

Наемнику стало невыносимо стыдно, он мог спасти жизнь этой девушки. Отрекись тогда от предложения Ловцова и поступи по совести, все пошло бы иначе.

– Нет.

– Что нет?

– Не пошло бы иначе. Девушку бы ты спас, но нет жизни без испытаний, нет победы без борьбы.

– Ты и мысли мои читаешь?

– Мы едины, только так я могу помочь.

– А девушка, Катя, она… в аду?

– Да, но не по твоей вине, это был ее выбор.

– Нет. Перестань. Хватит! Я больше так не могу. Выпусти меня! Это только девять лет, а ты знаешь, что я начал творить дальше, я их всех убил и даже невинных, а перед смертью обрек и весь мир.

– Нам некуда идти. Знаю, но только так тебе можно помочь, только вскрыв гнойник и отчистив рану, можно спасти человека.

Инферно впервые в жизни и за ее пределами начинал чувствовать сострадание к своим жертвам, даже к подонкам и мерзавцам, которые возможно и не были такими однозначно. Он никогда не смотрел на жизни людей под таким углом, где каждый был звеном одной цепи и все судьбы переплетались и так сильно влияли друг на друга. Только теперь он начал понимать, что вскоре придётся посмотреть в глаза не только своим жертвам, но и в глаза их, горем убитым, родителям.

«Раз имел наглость смотреть в их глаза перед смертью, так имей мужество смотреть в них же после смерти» – Сказал себе Инферно и продолжил лечение, а впереди его ожидал ответ за переломный год и за пролитые реки крови в последующие года жизни.

Глава 3. Книга заблуждений

Верить можно в кого и во что угодно, но только решимость и вера в свои убеждения дают гарантии, что человек кем-то станет в этой жизни. Не всегда кем-то хорошим, но точно не тлёй, прожигающую жизнь, плывущую по течению, куда кривая завернет. Но человеком, который сам в праве и в состоянии выбрать свой путь. Но какой, вот главный вопрос на первом этапе, осознанной жизни. А есть ли разница? Если для всех людей уготован один и тот же финал, смерть. И не важно, какую судьбу ты выбрал и кем стал, жнец смерти всех и каждого пожнет. При всем этом никто не знает час своей смерти (за редчайшими исключениями, связанными с разными религиями или мистикой). Хотя это и понятно, стоит узнать человеку час своей смерти, так в тот же миг его беззаботная жизнь и закончиться. Этот дамоклов меч уже не отпустит. И чем ближе срок, тем сильнее будет давление на поведение человека, что непременно повлияет на его дела. А как до подлинно известно, действия человека из-под палки, сильно отличаются от действий без оказания на него давления. Вся разница в искренности. И что мы имеем в итоге:

– кто-то устроил так, что у всех людей разные судьбы, но финал один.

– кто-то скрыл час смерти от человека, чтобы не сковывать волю человека.

– кому-то нужен был искренний выбор человека.

Но зачем? И, по сути, между, чем человек может сделать этот выбор, зная, что все равно умрет. В наши дни столько выбора, что можно запутаться. Но если вернуться к исходной точке, во времена первых людей на земле, к дикой жизни, без суеты и только с одной заботой – выжить, природа выбора человека становиться очевидной. Это выбор между щедростью и жадностью, заботой и эгоизмом, созиданием и разрушением, смирение и властью. Это выбор человека между добром и злом, еще одна константа, как и смерть.

Получается, тот, кто устроил жизнь по этим правилам, подчинил всех людей смерти, но оставил свободным выбор между добром и злом, почему? Почему этот кто то, оставил такой выбор? Ведь любой знает, от мала до велика, что нужно всегда выбирать доброе и никогда зло. Но откуда эта догма пошла? Испокон веков мудрецы и старцы призывали к добру, а те, кто считал иначе, пожирались этим добром. Дикие племена, чьи названия были стерты из истории, выбравшие зло, блуждавшие в темноте, были уничтожены цивилизацией, под знаменами света и добра. Свет опалял тела язычников, а лицедеи добра забирала их жен и детей в рабство. Свет просвещения веками сдерживал познание мира. Первая война и каждая последующая начиналась под лозунги мужества и защиты угнетенных и слабых. Каждая революция совершалась во имя свободы и справедливости, одна кровавее другой. И посей день, добро никак не уймется и только и ищет, кого бы наставить на путь истинный.

Так может быть мудрецы этого мира не так мудры, может быть тому, кто ввел эти правила и подчинил им, каждого из нас было виднее. Возможно, будучи автором этого мира, он же и являлся его законодателем. К тому же ввел эти правила, этот кто, не только для одних нас, но и для животного мира. И как всегда мудрости людей, по истине, нет предела. Они и в животный мир влезли со своими священными принципами добра. На этот раз объектом возмездия, под лозунги добра и защиты, были выбраны злые волки. И добрые люди принялись делать то, что единственное у них лучше всего получалось, уничтожать зло, в любом его проявлении. Благородное дело благовидных господ, как и ожидалось опытными и разумными людьми, то есть еретиками и противниками добра, не привело к раю на земле. Добро людей в очередной раз нарушило естественный порядок и привело к локальной катастрофе. Как оказалось злые хищники, лютые и беспощадные звери, являлись санитарами леса. Они поддерживали баланс среды своего обитания, естественный отбор, загоняя лишь слабых и больных. Их полное уничтожение, привело к вырождению всего леса. Слабые и больные начали плодить себе подобных, тесня сильных и здоровых в брачные сезоны. Со временем пасечных мест стало на всех животных не хватать. Трупы, загнанных хищниками жертв, удобряли почву. Теперь же животные умирали крайне редко, что так же пагубно сказалось на плодовитости почвы. Хрупкий баланс был восстановлен только после завоза волков с других лесов. Хотя первый год показал перевес уже в сторону волков, которых пришлось отстреливать, чтобы снова вернуть баланс.

Выходит, так, что даже самые мудрые из нас не понимают и тем более не знают мир, в котором живут. Метод проб и ошибок, это скорее метод дурака, нежели мудреца, коими мы себя называем. Но есть ли альтернатива этому методу или мы так и будем вырождаться как олени в лесу без хищников. И продолжим игнорировать естественные законы жизни этого мира, подменяя их предположениями мудрецов.

С теорией Дуализма Сережа ознакомился в старших классах, но не на уроках в школе, а у товарища в гостях. С товарищами ему не везло до этого. Не было точки опоры, общих интересов. Не было ничего такого, что могло связать его с кем то. Быть единомышленниками в чем то и развиваться вместе. Но в чем? Интересы сверстников про машины и романтику бандитской жизни его не прельщали, да и заинтересовать не могли. Они были будто разного поля ягоды. И совсем другое дело его товарищ по секции бокса. На общем фоне он выделялся своим поведением и манерами, что и привлекло Сережу.

Времена были не простыми, хоть лихие 90-ые были позади, и на дворе стояло новое тысячелетие. В странах СНГ к русскоязычным продолжали относиться враждебно. Сначала винили, в какой-то колонизации, потом, что развалили СССР. И плевать, что эти две претензии аннулируют друг друга, главное винить. Особенно жестоки были как всегда дети. Не важно что, главное ляпнуть, по дразнить за страну, в которой Сережа успел только родиться, за русскую фамилию, которую он уже ненавидел. В старших классах был пройден пик, но до них школа для Сережи была настоящим адом.

На секцию Сережа записался, не чтобы потом гонять обидчиков, а, чтобы найти нормальных товарищей. Вдруг не везде так, вскоре он убедился в обратном. Он попал в русскоязычную группу, которая численностью была в пять раз меньше группы местных. Дело усугублялось тем, что тренировались оби группы в одном зале, в одно время по вечерам. И когда уже казалось хуже некуда в первую же тренировку, во время самостоятельной отработки техники, Сережа узнал об одной пагубной привычке, их русского тренера. Тренеров, как можно понять, тоже было двоя. Юрий Саныч полностью оправдывал лозунги местной пропаганды о пьющих русских, тактично умалчивая об их профессиональных качествах. В итоге, практически в одно, и тоже время, а именно на этапе самостоятельной отработке техники, Юрий Саныч, приняв на грудь, начинал не без оснований критиковать технику местного тренера. В будущем, став Инферно, Сережа не раз вспоминал своего первого тренера добрым словом. Человека, который поставил ему правильную базу и обучил советской технике, невидимого удара – сокращение дистанции, остановка, выключающая реакцию противника и удар в челюсть. Но в юности, каждая такая критика тренера, переходила в легкую перепалку между ними, тем временем, все стягивались к центру, нервно ожидая, чем у них там все закончиться. Каждый раз, мог стать для Сережи последним, учитывая какие быки стояли на противоположной стороне.

Несмотря на все трудности, Сережа продолжал ходить заниматься, что в будущем ему не раз спасало жизнь. А привел его к такой жизни Юра Ловцов, его товарищ по секции. Пока Сережа присматривался к новым товарищам, на правах новичка, то есть на птичьих правах, Юра сам подошел. Это не походило на знакомство в привычном понимании этого слова, скорее будущий товарищ выложил местный расклад, притом весьма прагматично. В будущем Юра Ловцов и прагматизм станут синонимами для Сережи, как в бытовом смысле этого слова, так и в философском. А сейчас, это был, как глоток свежей воды, после многолетней засухи серых будней. Юра приобщил его к новому миру, где он не был изгоем, где он был полноправной его частью. Звеном одной цепи, которая на каждой тренировке сдерживала натиск превосходящих сил противника. Где они стояли плечом к плечу и могли рассчитывать друг на друга в противостоянии.

Именно тогда Сережа узнал и испытал на себе силу обстоятельств. Он посещал много секций, как до секции бокса, так и после, но нигде больше, сила обстоятельств, не заставляла так сплотиться, в один кулак. Где все личное меркло перед общей угрозой и в принудительном порядке заставляло сплотиться. Ломая, каждую отдельную деталь друг об друга, перемалывая индивидуальные амбиции, сращивая сильного со слабым, ковался монолитный механизм противостояния.

Но так воспринималось не всеми, и был в этом механизме один изъян, паразитирующий на силе обстоятельств. Этим паразитом являлся Ловцов. Он сплоченность воспринимал как инструмент своего влияния и сугубо в своих личных интересах. Сережа тогда еще мало что понимал и не разбирался в тонких аспектах социальной жизни, тем не менее, тревожные нотки уловил. Это как, если прийти к ростовщику, не зная математики, но всеми жилами, чувствуя подвох. Ведь странным делом, все сильные соперники Ловцова, накануне соревнований, по случайному стечению обстоятельств, стравливались с кем-то другим, из наших. То полотенце не там окажется, то со шкафчиком, что то не так, то инвентарь украден. И что самое удивительное, всегда находился негодяй, который, имел дерзость, потом все отрицать. Происходило это крайне редко и постоянно жертвы менялись, как и их агрессоры, но всегда от этого выигрывал только один человек. И так как эти случайности были рассчитаны на то, чтобы сорвать перспективу развития дальнейших событий, уже связанных с Ловцовым, даже заподозрить его было крайне проблематично.

Тем не менее, на повод для разговора этого хватило. Встретив его, вне зала и наедине, Сережа поделился с ним своей гипотезой, внимательно наблюдая за его реакцией. И какое же было удивление Сережи, когда Ловцов с ним объяснился:

– А я уж думал никто так и не поймет что к чему.

– То есть ты даже не парился, что тебя могут вычислить?

– Вычислить? Как?

– Как я.

– А что ты? Разве это ты каждый раз первым заступался за товарища, на которого падала тень обвинения, разве это ты чаще всех учувствовал в мочилове в раздевалке, в конце концов, разве ты упал на Малого, чтобы прикрыть его собой, когда его начали пинать!

– Нет, я не знал, что это произойдет, поэтому меня и не было тогда рядом.

– А я знал, потому что сам это и устроил. Ведь гораздо легче вырубить противника из-под тишка, когда он и не знает, что является, чьим-то противником, чем в открытую на ринге. А после, уже побежденного противника и на ринге легко одолеть, даже в открытую.