Семь мелодий уходящей эпохи

– Могу ли я в отчете отрываться от сухих цифр, добавив эмоций и личного отношения в границах идеологического русла? – спросил я осторожно свою начальницу, полагая, что это было бы правильно. Начальница на минуту застыла над древесными счетами, а потом ее словно прорвало:

– Можете, милый друг! Можете, и не просто отрывайтесь, Игорь. Ломайте шаблоны, играйте со словом, ваяйте новый смысл, наполните наши конформистские обвисшие паруса ветром вашей безудержной молодости и необузданной фантазии.

Мое предложение неожиданно воспалило заслуженного работника культпросвета, и она, обычно сдержанная и не резкая, даже принялась плескать рукой, усиливая пафос своего неожиданного монолога.

С этого дня я стал меньше времени проводить в отделе, определяя для своей работы скамейки в сени раскидистых дерев, или вовсе уединялся в кабине большого колеса обозрения, возносясь к облакам над любимым городом, в котором так удачно с середины сентября случилось обширное бабье лето.

Работа над отчетом продвигалась неплохо, и я даже стал получать удовольствие от процесса, понимая, что любое, пусть и неприятное дело можно и нужно делать хорошо и убедительно. Отпущенная на свободу фантазия и здоровая доля молодецкого цинизма и безответственности позволили мне любое унылое и формальное мероприятие, проведенное для трех калек и двух командировочных, превратить на бумаге в яркий фестиваль просвещения и торжества социалистического гуманизма.

Теперь если у меня в календарном плане значилось мероприятие «В гостях у сказки – лекция для малышей и их родителей на эстраде Зеленого театра», я не впадал в уныние, а покрывал листы примерно таким текстом: «Что за прелесть эти сказки», – воскликнул когда-то Пушкин. А на открытии праздника детской книги на эстраде Зеленого театра эти слова произнесла заведующая отделом культуры Октябрьского района товарищ Бесфамильная, с трудом скрывая слезы радости и умиления при виде сотен детских глаз пытливых мальчиков и девочек, что пришли с родителями на встречу со сказочными героями любимых произведений.» «Для нас нет большей радости, чем выступать перед самыми маленькими жителями нашего замечательного города, ведь именно им завтра продолжать наши славные дела, множить победы, созидая великую страну», – делился с сотрудниками отдела искусств ЦПКиО им. Горького заслуженный артист Республики Адыгея А. Болоболкин, замечательно игравший для детей в этот вечер камень-валун на распутье трех дорог, маленького Кая и находчивого Колобка».

«Уроки молодой семьи», «Клуб макраме», «Лекарства земли советской», «Птицы в твоем городе», «В лес за здоровьем», «ЭВМ – умные машины приходят на помощь человеку»… Набив руку в своих соцреалистических фантазиях на темы всех лекций, что читались на эстрадах за отчетный период, я приступил к тематическим концертам, где и форма сложнее и народу несомненно больше. Коллективы древесных музыкальных инструментов, военные духовые оркестры, филармонические и москонцертовские певцы и музыканты привычных жанров сложностей мне не добавили. Труднее было с мастерами разговорного жанра, безымянными клоунами и дрессировщиками мелких и средних животных. Большая заминка случилась с нетрадиционными исполнителями, которых было два, но было их так часто, судя по документам бухгалтерии, словно они вовсе с самой ранней весны поселились в парке для полугодового чеса. Мастер художественно свиста Иванов обосновался в парке даже раньше, чем в столицу вернулись скворцы, судя по документам, вскоре подтянулся и гармошечник-куплетист Кац.

Гармошечника-куплетиста Каца я настиг в один из вечеров на центральной эстраде, после чего я без труда поселил его в своем отчете в отведенном для него идеологическом проеме. Гармошка у него оказалась маленьким шестиугольным «концертино», под нежные звуки которого артист «как опытный снайпер ВОВ наносил сокрушительный огонь по несунам, тунеядцам, спекулянтам и другим локальным проявлением скверны в родном отечестве». Врага внешнего в лице Рейгана, Тэтчер и их прислужников гармошечник-куплетист Кац валил штабелями в промышленных масштабах, что и было красочно отражено в моем отчете.

С мастером художественного свиста Ивановым оказалось сложнее. Хоть Иванов и продолжал по документам свистеть до середины осени, но я не смог повстречать его живьем, возможно и потому, что убегал теперь из парка после шестнадцати часов. Этот соловей ЦПКиО очень раздражал меня в моем отчете, ибо ничего кроме «Танца с саблями» Хачатуряна и «Воздушной кукурузы» Гершона Кингсли в его исполнении мои старшие коллеги вспомнить не могли. В итоге я решил не ломать наработанную схему, а потому в моем отчете засвистел неуловимый птах Иванов своим волшебным невидимым клювом нужные мне и всей стране песни. И «День победы» с военным оркестром, и самую важную раздумную песню того времени «Малая земля» с квартетом баянистов…

Отчет получился очень большой, красиво структурированный по темам и площадкам. Я сдал его начальнице вечером в конце рабочего дня, а утром она вбежала в отдел и принялась сначала трусить, а потом и вовсе отрывать мою руку.

– Игорь, я читала отчет до середины ночи как самый захватывающий детектив всех времен и народов. Сейчас над ним рыдает директора парка.

Директор парка поднялась в наш отдел после обеда, долго хвалила меня и ставила в пример остальным, а потом обрадовала меня предложением, от которого я не смог отказаться.

– Теперь нам нужен образцовый план работы отдела на следующий год. Думаю, что месяца на эту работу хватит, кстати, делать ее можно дома, зачем перед армией время на дорогу тратить.

Сейчас, когда я проношусь в потоке машин по Крымскому мосту в сторону метро Октябрьская, я стараюсь не смотреть на окно первого в моей жизни рабочего кабинета. Мгновенные воспоминания о годах ушедших и груз обретенного возраста рождают внутри меня горячую волну грусти и неотвратимой печали, взгляд становится размытым, а в сумме все это совершенно нежелательно при управлении автомобилем в большом современном городе.

Штангенциркуль как диагноз

Несколько лет назад неожиданный и стремительный дерматит омрачил мне весь летний отпуск. Уже в самолете я испытывал неудержимую почесуху на запястье левой руки. Часы пришлось снять, дабы было удобно чесать пораженное место. Жена предположила, что причиной всему стала моя обретенная здоровая худоба, и потому часы, которые я теперь могу снимать с руки, не размыкая браслет, живут собственной жизнью и натирают мне кость.

В моем случае это не могло стать причиной, так как пятнадцать лет я ношу часы только из титана, а данный замечательный материал не только легкий, но и исключительно антиаллергенный.

Сыпь множилась, и мне пришлось отказаться от часов на две недели отдыха. Первый раз за много лет я вернулся из жарких мест без белой полоски на смуглой руке. Это было даже приятно, неприятно было то, что кожа на пораженном месте была шершавая с заявкой на убедительный струп.

В итоге я решил, что всему причиной стали мои упражнения с цементными растворами и клеями для керамогранита. Яндекс немедленно согласился со мной, любезно подобрав для меня «болезнь каменщика».

Замечательно, причина найдена, а жить как? Три вещи являются обязательными частями на моем теле на протяжении долгой жизни. Это трусы, не за столом будь сказано, часы и обручальное кольцо.

Человек без трусов посредине улицы – достаточно жалкое зрелище. А если у него при этом нет на руке часов и обручального кольца – это просто запредельное нечто, без социального статуса, выброшенное из времени и пространства.

Через две недели я нацепил часы на правую руку. Джавахарлал Неру, Путин и многие люди, желающие быть на него похожие, упорно носят часы на правой руке. У меня не получилось.

Не получилось по двум причинам. На правой руке часы не носятся физически. Я стал цеплять ими городские здания, автомобили, деревья, прохожих. Не носятся они еще и потому, что уже через час запястье моей правой руки покрылось уже знакомой жгучей сыпью.

К районному кожнику идти не хотелось, но и жить без часов мне стало совсем утомительно. Так прошел месяц. Часы лежали под компьютерным монитором, и мы с грустью, переходящей в большую тоску, подолгу смотрели друг на друга.

Все в жизни временно, а болезни и вовсе имеют свойство неожиданно заканчиваться, подумал я и снова с надеждой надел часы на руку. К вечеру на мою руку вернулись пятна.

Тут можно остановить изложение, ибо финал истории близок, а мне необходима мораль.

«Все в жизни надо делать правильно!» – так любил говорить бригадир рабочих, которые делали в нашей квартире ремонт в конце прошлого века. Правильно, как потом выяснилось, это шпаклевать по старым обоям, ламинат на полу укладывать без зазора со стенами и при этом еще фиксировать его гвоздями под плинтусом. Много чего «правильно» сделали его строители, но не в этом суть.

Что я сделал неправильно?

За два дня до отпуска я менял батарейку в своих часах. В лучших традициях горе-мастеров я схватил штангенциркуль и с его помощью подцепил шлицы резьбового кольца, что прижимают днище моих часов к корпусу. Когда я работал часовым мастером, такая процедура определялась мною как конец профессии, так как у хорошего мастера должен быть набор специальных ключей разных калибров. Были такие раньше и у меня.

Теперь мораль. Если у вас часы требуют замены батарейки и мастер взял в руки штангенциркуль – бегите от такого мастера, он шпаклюет по обоям, он шпроты ест отверткой, он безрукий говнюк.

Посредством большой лупы я без труда нашел маленькую зазубринку на шлице часового запорного кольца, подправил ее «нулевочкой», и вот уже утром следующего дня цифры электронных весов стали вновь показывать мой истинный вес – в трусах, с обручальным кольцом и любимыми часами.

Мировая пьянка

В жизни современной и динамичной есть много славных профессий, предполагающих значительное удаление от места проживания. Например, сотрудники внешней разведки, полярники, моряки дальнего плаванья, геологи, миссионеры, челноки-коммерсанты или те же космонавты с космической станции.

Друг моей юности Михаил прописан в Москве, а работает в Швейцарии. Мишина работа лишена героического пафоса, но при этом вполне духовная и выразительная. Он обладатель густого драматического баритона, уже много лет поет в дорогих ресторанах Женевы.

Так получилось, что его профессия оказалась востребованной в тихой и благополучной Швейцарии. В Москве же в конце восьмидесятых годов коренной москвич Миша, работал дворником за служебную комнату в коммуналке для своей молодой семьи. Впрочем, это было замечательное время, так как мы были молоды, полны задора и оптимизма, и вся наша шумная креативная компания очень любила собираться в «дворницкой» в старом доме на Рождественском бульваре.

– Эй, Митрич, открывай пьяная скотина! Отчего двор не почистил, фонарь не зажег?

Я любил пошуметь в тихом дворе на сутулом крыльце старого московского дома, примеряя на себя образ замоскворецкого купчишки.

– Виноват, барин! Я водки с утра откушал, на сон меня пробило. Сей момент – исправим.

Актерского таланта Мише было не занимать, и когда он, отгремев лопатами и ведрами, представал нашему взору в образе упитого в хлам работника метлы, словно сходя с полотна передвижников, мы с женой от смеха неизбежно оседали в сугроб.

– Мы рады сиськи-масиськи, так сказать, гхм-ццц, встрече с настоящим артистом искусства!

Если в телефонной трубке сквозь шум, треск и эфирные шорохи я слышу голос генсека Брежнева, значит, мой друг Михаил звонит из Москвы, и уже в его квартире стоит шумный переполох, предвещающий большую дружескую вечеринку.

– Встреча будет необычная, потому что я собираюсь пригласить очень многих наших друзей, про которых ты уже даже и забыл благополучно – сказал мне Миша по телефону торжественно и интригующе одновременно, приехав на побывку в очередной раз.

Мне и в самом деле стало любопытно, так как добрая половина нашей дружной компании уже давно расселилась по заморским городам и весям не от авантюрной склонности к перемене мест, а исключительно в силу обстоятельств, определявших сложность известного исторического периода конца века прошлого. И уже без всякой нумерации – не первая и не вторая и не третья эмиграция, а просто наши ровесники и современники устраивали посильный быт и карьеру на землях, заменивших им Родину.

– Вы тут наверно думаете, что мы в Швейцарии лаптем щи хлебаем.

Наобнимавшись, Михаил повел нас с женой в комнату, где располагался стол, цвет скатерти которого невозможно было определить из-за количества закуски и запивки, покрывавшей все его пространство. Притом, что и широкий подоконник, и старинная этажерка и даже часть пола большой комнаты были заставлены подносами, салатницами и соусницами, мы сразу заметили огромных размеров ноутбук, стоявший особняком на журнальном столике.

– Я за отчетный период подружился с высокими технологиями и освоил компьютер, и сегодня на этом волшебном экране мы увидим многих наших далеких друзей благодаря замечательной компьютерной программе Скайп. Надеюсь, друзья, вы поняли, что я сказал?

Михаил, шутливо лукавил, так как Скайп он первый раз увидел у меня в свой прошлый приезд.

Я искал ему в интернете слова одной старой французской песни, и мне в это время по Скайпу пришел вызов из Балтимора. На экране появился мой заспанный приятель, который стал меня укорять, что меня невозможно застать за компьютером, и он должен вместо глубокого сна ловить меня в сети, чтобы перекинуться парой слов по нашим общим делам.

– Этот большой мужчина с открытым ртом, что сидит с тобой рядом – кто он? спросил меня приятель из темной части земного шара.

Я не успел ответить, так как Михаил, оправившись от культурного шока по случаю увиденного, принялся немедленно окучивать моего заокеанского собеседника простыми и искренними вопросами и даже просьбами: