Гиперпанк Безза… Книга первая

И вот Аидыч уже в один прищуренный взгляд исподлобья на новичка сразу в нём всё то заметил, что новичок в себе больше всего дорожит и с этим только считается, и пока что держит про себя, ища подходящую для этого случая объёмную формулировку. Ну а чтобы новичок, представленный ему пока что лишь тем, что он был приведён сопровождающим лицом и поставлен на входе в конференц-зал в лицом к лицу перед ним, снял с себя напряжение и, освоившись, стал ближе к самому себе в обычных обстоятельствах, Аидыч, как по нему видно, очень сейчас занятый вставшим перед ним ещё одним вопросом – наблюдением за трущейся об его ногу кошкой или котом, кто знает, пальцами руки указывает новичку на то, чтобы он чувствовал себя как дома и сел уж наконец. Вон сколько здесь стульев.

Ну а как только новичок успешно прошёл первый тест и как нужно понял Аидыча, заняв один из ближе к нему стоящих стульев, хоть и на краешек него, то он продолжил не сводить своего взгляда с Аидыча, сидящего на одном из выдвинутых вперёд стульев на трибуне для выступающих, и всё также продолжающего вести наблюдение за рыжим котом, делающим притирающиеся круги вокруг его ног.

– И что спрашивается, он хочет? – через некоторое время, вдруг и одновременно за между прочим, задаётся этим вопросом Аидыч. А новичок в первую очередь не знает, что ему нужно сейчас делать – давать ответ на этот, вполне возможно, что риторический вопрос Аидыча, или показать себя невежей и промолчать. А без нахождения ответа на этот вопрос, нет никакого смысла пытаться разгадать загадку такого придирчивого отношения рыжего кота к ногам Аидыча. У кого они может чешутся, вот он их и валерьянкой намазал, чтобы Рыжика мотивировать на их почёс.

А эта провокационнейшего качества мысль всё-таки зашла в голову новичка, кто, как и все новички, не может обойтись без того, чтобы не отвлекаться на всё что попало и вообще не к месту об этом думать и на это отвлекаться. И новичок, в чьём характере так же было замечена непоседливость и дерзкая до собственной невменяемости и огорчённости со стороны способность предполагать и воображать не предполагаемое никак вообще и неосуществимое в действительности, был подловлен всеми этими удивительнейшего характера мыслями о том, что в Аидыче его подвигло к такой своей изобретательности – смотреть на жизнь в прицеле неунываемости своего оптимизма или же тут имела место исследовательская хромосома, желающая всё знать насчёт Рыжика.

Кто (Рыжик) со своей стороны почему-то является кем-то для того же Аидыча, и кто с непонятным для Аидыча постоянством, не испытывая никакого страха перед его грозным видом, компрометирует его непоколебимую неприступность тем, что трётся об его ноги, как бы показывая всем, что Аидыч не совсем уж бесчувственный сухарь, а в нём присутствует, хоть и в самой малой толике, сердечность чувств.

– Привязан Аидыч к Рыжику. – Сделал для себя, всего вероятней, поспешные выводы новичок. А тем временем и ответ Аидыча подоспел. – Втирается, сволочь, в доверие. – Сказал Аидыч и посмотрел, наконец, на новичка. Кто вполне возможно, имеет такую же цель, но только не явно демонстрируемую, втереться к нему в доверие. И Аидыч это сейчас по новичку узнает, даже с одного взгляда на него.

И новичок, понимая всё это, начинает себя чувствовать не сильно уверенно под таким, насквозь взглядом Аидыча. Кого в данном случае ничто, никто и вообще нисколько не ограничивают правила общения, не предписывающие к одобрению вот такую прямолинейность взглядов на человека со стороны. На кого он может смотреть как он того хочет. И даже если ему вздумается на новичка наплевать, – хрен редьки не слаще, – то это ещё не самый негативный вариант из возможных. – Бл**ь, они там вообще ох уж ели присылая такое! – А можно и так посмотреть на новичка Аидычу, тут же и резко задавшему вопрос: «Быстро отвечай, кто ты есть такое?».

И если новичок ко всему тому, что он имеет в себе и в нём единственное видит Аидыч, не умеет вовремя и правильно соображать, многозначно ответив: «Та самая не тонущая субстанция, которую вы верно во мне заметили», то что ещё остаётся делать Аидычу, как только начать подбирать среди множества вспомогательных именований, достойное новичку слагаемое.

– Тормоз для тебя слишком шибко будет. Тормоз, это всё-таки большая ответственность. А судя по тому, что ты и тормозишь как-то неубедительно, то ты и этого имени не заслужил. – Начнёт впадать в страсть лингвистического изобретательства Аидыч, претерпевая на своём лице муки творческого гения. А новичок, на ком столько сейчас всего сходится, не может сидеть безучастным к своей судьбе, как ему по Аидычу видится, то двигающийся в самую негативную для него сторону. Вот он и не выдерживает и своим заявлением сам нарывается…Посмотрим на что.

– Тогда может ручной тормоз.– Встревает в ход глубоких размышлений Аидыча новичок. Где Аидыч замирает в одном положении тупого внимания к новичку, видно сразу и не поняв, что это сейчас такое было. И когда новичку приходит на ум, что Аидыч впал в кому, Аидыч вдруг взрывается эмоциональным восторгом:

– Бл**ь! В точку. Тормозок.

А вот новичок и не знает, радоваться ли ему и чему. Вот он и молчит больше, претерпевая на себе все эти взгляды будущей намеренности Аидыча. И как вскоре выясняется, то эта тактика новичка самая верная.

– А ты как думаешь? – вдруг спрашивает новичка Аидыч.

– Вам видней. – Немедленно следует ответ новичка, усиливая внимание к нему со стороны Аидыча. Кто теперь пытается высмотреть в нём ловкость ума. Но видно новичок не такой открытый весь для Аидыча и он не замечает особую злокачественность ума новичка, решившего тут ему пудрить мозги.

– Ты верно уловил суть моего здесь присутствия и наших в будущем, если, конечно, у тебя здесь всё сложится, отношений. – Говорит Аидыч, продолжая выдерживать внимательную паузу на новичке, провоцируя его на какую-нибудь несдержанность. А вот тут-то рефлексивная робость пошла на пользу новичку. И он не стал требовать от Аида объяснений такого его хамского поведения, – Чего уставился? Чего, бл**ь, хочешь ещё от меня услышать? – а он только позволил себе дерзость на своём лице – он уголком рта продемонстрировал ухмылку, и с таким видом сидел и ждал, что будет дальше.

А Аидыч так посидел с вниманием к нему, да и задался парочкой вопросов. – И кто же ты такой? Зачем ты нам нужен?

– Отвечать на это, конечно, мне, только пока что решение по этим вопросам принимать вам. – Даёт несколько дерзкий ответ новичок, не сводя своего взгляда с Аидыча.

– Да ты большой умник. Как я погляжу. – Усмехнулся Аидыч, и на этот вопрос с именованием новичка был решён. Он с этого момента и до окончания своей стажировки в качестве первой степени специалиста – стажёра, будет зваться Умником. Что тоже относительно неплохо. И на этом пока всё, и лучше не делать дальнейших выводов на свой счёт, не послушав Аидыча. Кто вполне возможно и вероятно, ещё не поставил на тебе окончательную и жирную точку, и запросто может сделать из неё запятую.

И как интуитивно предполагал новичок, у кого, как и всех новичков обостренно до пределов сомнения в себе интуитивное чувство, а не как все ржут, страха, то Аидыч ещё не поставил на нём жирную точку выводов. А Аидыч, как ещё не знает новичок, если и ставит на ком-то жирную точку, то только в виде кляксы – в самое оно это оно растопчу. А сейчас он только поставил многоточие и у него есть следующие вопросы к новичку, кого он в первый раз видит сейчас и вообще его не знает, и чем это не уважительная причина для того, чтобы он, Аидыч, из рефлексии, чувства самосохранения, не задался к нему ещё несколькими вопросами информационного характера. Вот он и задался, пнув нещадно Рыжика с дальним посылом того на кухню, само собой аццкую: «Да пошёл ты, Рай, к чёрту!».

– Ну так что в тебе есть ценного, умник? За что мы тебя должны будем ценить и беречь, как зеницу ока? – задаётся вопросом Аидыч, выгнув вверх зачем-то и явно специально одну бровь, как это делают самонадеянные и самовлюблённые герои боевиков, выражающие таким образом свою неотразимость. А вот зачем это было нужно проделывать Аидычу, кто даже в сидячем положении был в голову выше новичка, то только он может знать.

А новичок, хоть и был некоторым образом сбит с толковой мысли вот этими взглядами на себя Аидыча, с такими, явно не только что ему в голову пришедшими вопросами, он всё-таки сумел сообразить, что отвечать Аидычу в прежнем информационном ключе: «Вам виднее», не стоит. Аидыч уже проверил его на сообразительность, и сейчас он от него через его информативный о себе ответ ждал ответа на подтекстовый вопрос: «Умеет ли новичок понимать то, что от него ждут?». И когда Аидыч его назвал умником и при этом с нескрываемым сарказмом, а значит, с сомнением, то это была не констатация факта, а это был тестовый вопрос. Ответ на который должен был дать сам новичок, ответит на следующий вопрос Аидыча.

– Для меня всё во мне ценно, для вас же, лишь то, чего ради меня сюда взяли. – Даёт ответ новичок, под вопросом умник.

– А если детально? – интересуется Аидыч.

– Я полностью отвечаю заявленным характеристикам в моём деле. Как я догадываюсь, оно уже вами изучено и сейчас лежит там, на столе. – Проговорил новичок, кивнув в сторону стоящего чуть сбоку от Аидыча стола. И вот тут новичок рисковал, делая такое заявление. И буквально всё сейчас зависело от Аидыча, кто единственный сейчас мог решить, отвечает ли или же нет новичок всем заявленным в его деле характеристикам, – здесь одна черта его характера не учтена, беспредельная до безрассудства дерзость и наглость умника, непонятно мне, с чего решившего, что я одобрю его, и чей-то сперва, но не мой точно выбор.

А как понять, какой сделает выбор Аидыч, то всё очень просто. Если он бросит свой взгляд в сторону стола, то он примет за рабочую выдвинутую новичком версию, а вот если он усмехнётся, глядя на новичка, то …Тут уже ничего не поделаешь. Уж слишком ты большой умник для этих мест, и тебе здесь не место. Вот и новичок не моргающим взглядом смотрит на Аидыча и ждёт его решения.

А Аидыч сперва только хотел проучить этого большого умника, с чего это вдруг решившего, что он сможет на него оказать любого вида давление, и отправить его искать Рая: «Сумеешь отыскать Рая, то я тебе дам ещё один шанс быть нам полезным. Будешь личным поверенным Рая, его денщиком. Но потом Аидычу вдруг захотелось посмотреть на то, что из всего этого выйдет, и он обернулся в сторону стола, давая тем самым понять новичку, что его версия может быть принята к рассмотрению. А это значит, что и он сам имеет некую ценность для … в начале для себя. – А дальше посмотрим. – Говорит Аидыч, увлекая отныне умника на ноги, чтобы он теперь всё что знает о себе и даже не знает, а готов только сейчас узнать и выявить, представил перед всеми теми, с кем ему дальше придётся работать, а может и ему выдастся такой случай, рисковать своей жизнью ради…много чего и себя в последнюю и одновременно в первую очередь.

– Здесь, как ты и сам уже догадался, мы проводим рабочие собрания фокус и общих групп. Где разбираем вставшие на первый план актуальности вопросы. – Обрисовав местную обстановку, Аидыч выдвинулся на выход из этого помещения без всякого предупреждения в сторону Умника. Кому теперь было нужно самому было сообразить, что дальше делать и как быть.

– Идти. – Даже не думая и не задерживая себя на этом умозрительном препятствии, Умник выдвинулся вслед за Аидычем. Кто даже за эту долю мгновения уже умудрился далеко позади от себя оставить Умника, и сейчас он уже шёл в метрах десяти впереди по длинному коридору, ведущему в любого рода неизвестность для Умника, но только не для него.

И первое, что напрягло Умника при виде уходящего вдаль Аидыча, кто благодаря своей природе во всём выдающегося физически человека, мог преодолевать любые расстояния с завидной для среднестатистического человека скоростью (а Умник был одним из них), так это то, что он мог не заметить того, что он не сообразил от него отстать и сейчас ведёт как бы с ним о чём-то пояснительную беседу. – Мол, вот смотри Умник, – шагая размашистым шагом, пускается в пояснения Аидыч, – и не говори мне потом, что ты не слышал, что я тебе сейчас говорил и о чём строго настрого предупреждал.

А Умник, находясь сейчас не на расстоянии шага от Аидыча, а вон как далеко от него, ясно понятно, что ничего из им столь важного не услышит и не будет знать, что Аидычу ответить на вопрос о том, какие он сделал выводы из их первой беседы. А врать, заявляя, что незачем ворошить прошлое, оно на то и прошлое, чтобы оставлять позади, нисколько не убедит Аидыча и он обязательно его заподозрит в том, что он решил пренебречь всеми им сказанными предупреждениями. – Плевать я хотел на всё тобой, Аидыч, сказанное. Я сам себе на уме и знаю, как распоряжаться собой. Вот так-то! – пошлёт Аидыча самого на кухню Умник. На то он и Умник, чтобы самому всё знать и никого не слушать. А дальше будет то, чего он ещё не знает, но догадывается чем славен и умеет убедить Аидыч своих несговорчивых противников – аццкий трэш на всю их голову.

Чего Умник не хочет знать буквально на себе и ему достаточно предварительных соображений на этот счёт. И он бегом бросается догонять Аидыча. И очень вовремя для себя нагоняет Аидыча на том, что он обращается к нему со словами: «Вот мы и пришли». А вот куда, то за всей этой спешкой Умник и не успевает сообразить, хоть и всё вокруг шло к нему и его пониманию навстречу. И только тогда, когда Аидыч похлопал в ладоши со словами: «Прошу внимание!», Умник по обращённым на него взглядам множества людей вокруг, и все эти люди при этом начинают сплачиваться и окружать его со всех сторон непроходимой и непроницаемой стеной, источая и неся в себе любопытство и интерес к нему, как к новичку, начал догадываться к чему они и он в частности пришли – к ознакомлению с ним.

Ну а ознакомление с самим собой, и тем более такое подробное, это и так ситуация не самая простая и несколько психологически сложная для того человека, с кем предстоит всем быть знакомым и может быть даже знать, что он из себя представляет, а тут всё произошло так неожиданно для Умника, да ещё ему нужно было с собой знакомить ни одного и ни двоих, а такое без счёта количество людей, где они все разные не только внешне, но и характерно в себе, и с разными темпераментами и температурой внешнего и внутреннего мира, – кто-то флегматично холоден на всё вокруг и на тебя в той же мере, кто-то холерически горяч и эмоционально неустойчив, и будет всегда готов перенести свою разгорячённость и на тебя, а кому-то и то и это так же как и это и то, – что Умник до такой степени оробел в себе, что он впал в умственную прострацию и в данный момент не мог располагать собой во весь свой умственный и физический потенциал.

И Умник только и мог, что стоять и хлопать глазами в ту сторону, с которой в его сторону прозвучит вопрос, заявление или чаще всего не имеющая ничего общего с серьёзным так всех веселящая реплика-заявление. – А это что у него с ушами-лопухами?! Неужели так его внутренний мир получил для себя в них отражение! Любит гад ушами. Так что Ангела Степановна можете не опасаться за честность отношений к вам новичка, не смогёт он вас ослушаться, ссылаясь на свою глухоту к вашим просьбам не быть наивным простофилей. – Своим громогласным заявлением прямо вкатывает в пол и свою экзальтацию отношений со своими животами всех тут людей вокруг, как тут обойтись без такого сметливого и вечно в тему и не в тему, к месту и не к месту неунывающего острослова, с эффектным именем Пруф.

– Дайте пощупать! Я глазам своим не доверяю, когда вижу такое изящество исполнения природы. – Вторит ходу мысли Пруфа кто-то там ещё из-за спин стоящих перед Умников людей сперва, затем протягивая свои очень ловкие и цепкие руки к самым непростым местам Умника, вгоняя того в краску неловкости и в ещё большее онемение оттого, что он ничего не имеет против такого вмешательства в свои области личного пространства той, кто так насмешливо на него сейчас смотрит в упор и при этом так неподражаемо и восхитительно наглеет на его глазах, засовывая свои руки прямо ему во внутренние карманы пиджака. Аж прямо всё сглатывается у Умника от этих головокружительных ощущений.

– Ну что, нащупала? – на всё той же весёлой волне следует гул вопросов людей со всех вокруг сторон. И по стоящей щедрости радости и веселья в глазах этой ловкой умницы, кто так умело взялся за Умника и заодно взял его в раз в оборот, можно было уверенно предположить, что она определённо что-то интересное для себя нащупала в Умнике. Как минимум, подход к нему. Но сложившаяся сейчас ситуация и момент требует от неё нагнетания ещё большей интриги, и она только пожимает плечами, типа говоря, что не у неё нужно об этом спрашивать, а у самого Умника.

А Умника само собой спрашивать бесполезно, и не потому, что он находится в состоянии прострации и недоразумения, а потому, что он ни за что не признается в том, что Вишенка,– а так интересно и со значением зовут (приз для самого удачливого), как потом он будет в курсе, эту искрящуюся довольством и радостью, юркую и такую до самозабвенности дерзновенную девушку, которую язык не поворачивается назвать в видимости нового осуществления её понятийности, – определённо в нём нащупала нечто такое, что о чём ему не хочется забывать и хочется всё время помнить. Вот он и стоит, надуваясь самоощущениями и продолжая не соображать, как всем по нему видится.

А людям вокруг него стоящим между тем интересно знать, что он есть такое и с чем этот фрукт нужно есть (а может он ещё зелёный и кислый оттого), в общем, все выказывают себя со своей хищной стороны.

– И на что мы должны обратить внимание?! – вопрошают Аидыча люди, подходящие к рассмотрению и знакомству с Умником с более конструктивных позиций.

– Да, вопрос к месту. – Заявляет Аидыч, поворачиваясь к Умнику, чтобы посмотреть на него как в первый раз вижу и хочу понять, что я до сих пор в тебе не выяснил и не увидел.– Вот вы им задайтесь этому Умнику. Пусть и ответит на него. Хотя бы для самого себя. – И на этом Аидыч, к похолоданию сердца Умника, удивлённого тем, как это получилось, что он так быстро прикипел душой к Аидычу, берёт и оставляет его один на один с этой раздираемой любопытством толпой людей, кто готов своё хищное любопытство направить на него, и там как получится.

Ну и Умник, проводив вместе со всеми глазами Аидыча, как только тот скрылся за одним из поворотов, то тут же возвращается к тому, что все вокруг люди на него требовательно и со всем вниманием изучающе смотрят и рассматривают с ног до головы, – а Вишенка как-то неожиданно исчезла, как и появилась, прихватив с собой нечто неосязаемое в Умнике и ещё что-то возможно из того, что у него было в карманах, – и ждут от него, когда он себя хоть как-то проявит, а не будет с молчаливым упорством демонстрировать в себе упрямство.

А так как Умник продолжает делать упор на своём молчании, то тут уж ничего не поделаешь и инициативу придётся брать всем тут людям, кому в общем, придётся признавать Умника достойным того, чтобы быть принятым в свой коллектив, или же не признавать.

– Значит ты, Умник, любишь помолчать. – Выдвигает интересную версию тип с яркой въедливостью в своём до всего есть дело лице, придерживаясь очень близкой позиции к изучению Умника, ближе всех придвинувшись к нему и с этого места в упор на него смотря, водя из стороны в сторону свой длинный нос.

А Умник и хотел бы ему возразить, – позвольте с вами не согласиться, это уж слишком предвзятый взгляд на меня, основанный только на одном опыте общения со мной, а вот когда ты узнаешь меня основательней, то так точно уже не скажешь, – да какой там, когда на тебя со всех сторон давят взгляды разного толка решить за тебя то, что тебе не свойственно. И быть молчуном не самый плохой вариант из тех, какие могут прийти на ум этим слишком самостоятельным на свои мысли людям. Вот он и молчит, держась за своё оформление в непроницаемого человека.

А Пруф, тот тип изначально весёлого, а сейчас самого любопытного качества в себе, как потом Умник о нём будет знать и в курсе быть, являющимся для него не блажью скупости своего ума, а инструментом для постижения в своём значении данности мира, на том, что сказал не останавливается и он идёт дальше. – Ну раз так с тобой ясно, то тогда нам самим остаётся знакомиться с тобой и делать выводы. Что, Вишенка, скажешь? – Пруф обращается к той юркой девушке, тем самым по имени знакомя её с Умником.

А Вишенка ничего не говорит, а вновь выдавливается из плотных рядов людей вокруг, оказываясь в касательной близости от Умника, кто ею держится под прицелом её взгляда, и он начинает чувствовать в своей груди физическое наполнение – прямо грудь, со стороны слева, начала у него распирать физически. И это было связано не только с тем, что Вишенка свои руки опять просунула во внутренний карман его пиджака, куда было возвращено то, что ранее было прихвачено (как додумалось Умнику: паспорт и кошелёк), а здесь имело место и нечто другое. А вот что это было, то Умник не успел выяснить, перебитый словами Вишенки: «Пока что ничего компрометирующего за ним не было замечено», с которыми она его также быстро покидает.

– Этого будет мало. – Даёт ответ Пруф, спрашивая вслед Умника. – Ты согласен? – А Умник на этот раз находится и даёт ответ вслух. – Согласен. – Чем вызывает неподдельную радость у вокруг стоящего народа, начавшего радоваться за то, что Умник не немой, как многие из них уже решили предположить, а всего-то мнимый немой. И при этом интересно утверждая, что они об этом сразу вслух предположили, и хорошо, что не верно. А вот Умник что-то ничего из такого не слышал и…Он лучше помолчит и не будет об этом замечать.

– А ты ничего там от нас не скрываешь? – интересуется Пруф у Вишенки, подозревая за ней некую способность утаивать, а вернее будет сказать, придержать при себе то, что ей хочется при себе попридержать.

– А чего я могу скрывать, когда всё здесь открыто в нём для нас. – Наигранно удивляется Вишенка, пожимая своими плечами. И, пожалуй, с этим её утверждением не поспоришь, когда очевидность в виде Умника вот она и на него со всех сторон смотри и что хочешь для себя подчёркивай.

А Пруф, как понял теперь Умник, тот, кто первым лезет куда даже не просят, и кто берёт на себя решение не самых простых вопросов, теперь с новых позиций знания Умника, – как минимум, он умеет говорить, – после недолгого размышления обращается к нему и ко всем одновременно. – Ну так на что будем в первую очередь обращать внимание? – А чтобы на этом месте со стороны женской части коллектива не возникло своей предвзятости в сторону Умника, – это они только на словах всегда за то, чтобы на первый план рассмотрения себя ставить душевные качества, а уж затем всё внешнее такое, – Пруф сразу делает предупреждение в их сторону, а в частности в сторону Ангелины Степановны, как выразительницы главного и общего мнения женской части коллектива, такой всей из себя суровой, крепкого характера и вида, что с ней даже не пытаются осложнять свои отношения со своей действительностью все кто тут есть из этого коллектива людей (в бараний рог скрутит Ангелина Степановна, если решишь оспорить её в чём-то, и даже Аидыч не всегда с ней вступает в дискуссию со спорным итогом). – Дамы, не спешим быть колючими, незабываем о скромности и уж дайте шанс человеку себя проявить в полной своей мере.

А женской части коллектива этого сообщества людей в первую очередь, а уж только затем оно подразделено будет в подразделение специального назначения – группу прямого воздействия, как опять затем только выяснится для Умника, коя вся сплошь состоит из не самых обыкновенных и обычных представительниц женского пола, этого особенного социума жизни, не показалось, а их до странности удивляет, что это ещё за такое обращение к ним Пруф позволил – дамы. Где это он тут интересно увидел этих самых дам, кто ещё в позапрошлом веке все повывелись в натуральном виде, а нынче и обращение такое исчезло из лексикона порядочного и передового современника, как подчёркивающее такой деструктивный подход к лицам интересного пола. Что это ещё за подразумевание своей убеждённости в глагольном значении этого обращения?! Нет уж, нечего себе даже надумывать и ставить представительниц интересного пола в заведомо ложное и сложное положение этим своим утверждением и непонятно на каких-таких основаниях было решено так подумать Пруфу.