План Корнилова и Алексеева был таким: довести численность армии до 10 тыс. чел. и лишь затем приступить к выполнению крупных задач. Жизнь решила иначе. Большевистские фронты перекрыли дороги, отрезали Дон от России и Украины. Приток добровольцев резко упал – добирались лишь единицы. Хотя только в Ростове находилось несколько тысяч офицеров, которые не спешили вливаться в ряды Добровольческой армии, предпочитая кутить в кафе и ресторанах.
В январе 1918 года красные отряды хлынули на Дон с четырех сторон: Харькова, Воронежа, Таганрога, и Ставрополя. Большинство казаков, вернувшихся с фронта, объявили нейтралитет и разошлись по домам. А в станице Каменской представители некоторых полков образовали ревком во главе с Подтелковым и требовали передачи власти на Дону Советам.
На вновь образовавшихся «фронтах» противостояли красному нашествию на Дон лишь части Добровольческой армии в 2 тыс. штыков и около 400 донских партизан, из которых особенно отличился отряд есаула Чернецова. Но после гибели есаула и разгрома его отряда[2 - Отряд Василия Михайловича Чернецова был разбит под станицей Глубокой красным отрядов Голубова-Подтелкова 23 января 1918 г. Сам Чернецов и 40 пленных офицеров были зарублены казаками Подтелкова. Чернецова самолично зарубил Подтелков.] Корнилов принял единственно, как ему казалось, правильное решение – уходить с Дона. Он отдал приказ частям Добровольческой армии соединиться в станице Ольгинской и телеграфировал о своем решении атамана Каледина.
Корнилова часто мучила совесть: не способствовал ли он своим решением печальной участи Алексея Максимовича? Как вскоре стало известно, на заседании Войскового правительства атаман Всевеликого Войска Донского Алексей Максимович Каледин заявил: «Добровольческая армия уходит. Для защиты области и Новочеркасска осталось 147 штыков… Положение наше безнадежно. Население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития. Предлагаю сложить свои полномочия и передать власть в другие руки…».
В тот же день донской атаман, генерал от кавалерии Алексей Максимович Каледин застрелился[3 - Донской казак, русский военачальник, генерал от кавалерии, войсковой атаман Дона А. М. Каледин застрелился 29 января 1918 года.]. На следующий день войсковым Кругом наказным атаманом Донского войска был выбран Анатолий Михайлович Назаров. Смерть генерала Каледина, как бы пробудила совесть казаков старшего возраста, из соседних станиц в Новочеркасск съехалось несколько сотен казаков. Но помитинговав несколько дней и не имея вождя, они разошлись по домам. Это еще больше укрепило решение Корнилова уходить с Дона.
Дон не дал Корнилову своих казаков, Ростов – офицеров: местных и сбежавших сюда от большевиков, а их было больше, чем в Добровольческой армии, ростовское купечество – денег[4 - Когда Ростов заняли красные войска, местные бизнесмены по первому требованию Советов выложили 18 миллионов рублей.]. Добровольцы откровенно негодовали: «Из-за этих шкурников мы должны отдавать свои жизни?!»…
И вот он, Корнилов, и все его небольшое воинство на границе Донского и Кубанского войска, в станице Ольгинской. Куда дальше идти – решит военный совет.
Военный совет в Ольгинской
Военный совет начался вечером 12 февраля 1918 года. Пришли генералы Алексеев, Деникин, Романовский, Марков, Боровский, Богаевский, полковники Кутепов, Неженцев, Тимановский и еще несколько строевых офицеров. Корнилов разложил на столе карту Северного Кавказа. По правую руку от него сел седой, сухощавый Алексеев. По левую руку – Деникин. Вид у него был болезненный: он сильно простудился при отступлении из Новочеркасска. Далее сели генералы Романовский, Боровский и Богаевский, полковники Кутепов, Неженцев, Тимановский. Марков стоял у окна, у дверей столпились строевые офицеры.
Как и положено, совет открыл Корнилов. Перед ним стояла трудная задача – решить, куда вести Добровольческую армию. Было два варианта: или на юг, на Кубань, или на восток, в Сальские степи. Умом Корнилов понимал, что логичнее было идти на Кубань. В Екатеринодаре держалась Кубанская Рада во главе с атаманом Филимоновым, а в окрестностях действовало несколько казачьих добровольческих отрядов, самый крупный из которых возглавлял штабс-капитан Покровский. Это давало минимум две-три тысячи казачьего пополнения, да и кубанские казаки были активнее донских. При успехе можно было поднять все Кубанское войско. Но какое-то предубеждение удерживало Корнилова от похода на Кубань. Он склонялся к движению в район зимовников, становища донских табунов, в Сальский округ Донской области.
– Я предлагаю идти в Сальские степи, – начал совещание Корнилов. – Там, вдали от железных дорог, легко можно отбиться от большевиков, чувствующих себя неуверенно без броневых поездов. Без дорог, без тяжелой артиллерии силы бы сравнялись. Там бы мы могли отдохнуть, собраться с силами, и, когда поднимется Дон, а я верю, что такой момент наступит, мы могли бы быстро прийти на помощь донскому войску… У кого какое мнение, прошу высказываться, господа.
Слово взял генерал Алексеев. Не спеша, как бы развивая свою мысль, он начал:
– Надеяться на скорое восстание казаков на Дону не приходится. Сегодня в 12 часов положение рисуется в таком виде: атаман Назаров слагает свои полномочия; вся власть переходит к военно-революционному комитету. Отряд походного атамана Попова, не сложивший оружие, сегодня выступает в Старочеркасскую. Силы слишком не равны, Дон в ближайшие дни будет полностью в руках большевиков.
Далее, – продолжал генерал Алексеев, все более и более повышая голос, – в зимовниках отряд будет очень скоро сжат с одной стороны разливом Дона, а с другой – железной дорогой Царицын – Торговая – Тихорецкая – Батайск. Все железнодорожные узлы и выходы грунтовых дорог будут заняты большевиками, что лишит нас совершенно возможности пополнения людьми и снаряжением. Кроме того, пребывание в степи поставит нас совершенно в стороне от общего хода событий в России.
Алексеев сделал паузу и оглядел присутствующих генералов, как бы определяя, кто еще разделяет его точку зрения. Этим воспользовался Корнилов и спросил с явным раздражением:
– Что вы предлагаете, Михаил Васильевич?
– Я предлагаю идти на Кубань, где нас ожидает не только богатый край, но и противоположное Дону сочувствие. Наконец, уцелевший от захвата большевиков центр власти, Екатеринодар, даст нам возможность начать новую большую организационную работу.
– Хорошо! Теперь мы имеет два варианта решения. Других вариантов нет, – подвел черту генерал Корнилов. – Прошу господ генералов и полковников высказывать свое мнение.
В результате голосования генерала Алексеева поддержали Деникин, Романовский, Марков, Боровский, Кутепов и Тимановский. За Корнилова были только Богаевский и Неженцев.
В итоге Корнилов склонился к большинству и принял решение идти на Кубань.
Генерал Попов и другие
Однако на другой день обстановка изменилась. Вечером к командующему прискакали походный атаман Войска Донского генерал Попов и его начальник штаба полковник Сидорин. С ними был и генерал Лукомский, прикомандированный к Донской армии. В штабной хате собрался почти тот же состав, что и вчера. Поздоровавшись, прибывшие сели за стол. Алексеев задал несколько вопросов о дороге, эвакуации Новочеркасска, судьбе атамана Назарова. Попов ответил:
– Вечера атаман Назаров и весь его штаб арестованы Голубовым. По всей видимости, судьба их предрешена.
– Неужели Голубов расстреляет своего старого товарища, которого тот когда-то спас от тюрьмы? – с тревогой спросил Алексеев.
– На это и рассчитывал Назаров, когда складывал свои полномочия, но вряд ли «старый товарищ» помилует его, в гражданской войне сватьев, братьев нет, – твердо произнес Попов[5 - По распоряжению местного большевистского штаба во главе с Голубовым, шахтёрами-красногвардейцами 17 февраля 1918 г. за городом в Краснокутской роще был произведён расстрел атамана А. М. Назарова, генералов Усачева, Груднева, Исаева, подполковника Генерального штаба Рота, председателя Войскового Круга Волошина, и войскового старшины Тарарина.].
– Скажите, генерал, какова численность вашего отряда? – спросил Корнилов, глядя в упор на Попова.
– Полторы тысячи сабель, пять орудий и сорок пулеметов с прислугой.
– Вам известны, атаман, – продолжал Корнилов, – обстоятельства, побудившие Добровольческую армию уйти из Ростова и Новочеркасска. Вчера у нас был военный совет. Принято решение идти на Кубань. Мы идем на Екатеринодар, по пути увлекая кубанское казачество и громя те неорганизованные красногвардейские отряды, которые попытаются воспрепятствовать нашему движению. Мы предлагаем вам с вашим отрядом присоединиться к нам и совместно идти на Екатеринодар. Дробить силы – не в наших интересах.
При этих словах Корнилов внимательно посмотрел на Попова, тот сощурился и смущенно отвел глаза в сторону. Наступила напряженная пауза.
– Я не могу этого сделать! – вдруг решительно и круто заявил Попов.
– Почему, разрешите вас спросить?
– Потому, что я не могу покинуть территорию Донской области и идти куда-то на Кубань. В районе зимовников мы переждем события. Разлив Дона не позволит красным перейти к активным действиям. Район зимовников весьма обеспечен фуражом и хлебом, здесь мы сможем развить партизанское движение. К тому же есть еще один сугубо важный фактор, и мы, командование Донской армии, не можем его не учитывать: это настроение наших казаков.
Попов, оглядел всех присутствующих тяжелым взглядом и, повысив голос, продолжал:
– В том случае, если мы повернем на Кубань, появится опасность распадения отряда. Казаки могут не пойти. Да и настроение кубанского казачества вселяет в меня немалые опасения. Я полагаю, что, исходя из вышеизложенного, Добровольческой армии было бы благоразумнее идти не на Кубань, а вместе с донским отрядом двинуться в задонские степи. Там она оправится, пользуясь передышкой, и к весне пополниться новыми силами из России.
Атаман закончил свою речь и грузно сел в кресло. Корнилов задумался. Еще вчера он рассуждал так же, как генерал Попов, и только упорное оспаривание его мнения Алексеевым заставило генерала принять решение идти на Кубань. И вот теперь неожиданная помощь в лице Попова давала возможность вернуться к изначальному плану. Корнилову хотелось сказать, что в доводах Попова есть резон, но вместо слова «да», командующий произнес:
– Нет! Нет смысла идти в зимовники. Нас около шести тысяч с беженцами…
Корнилов предупредительно посмотрел на Алексеева. Видно было, что он все еще колеблется в выборе направления и ищет подтверждение своих слов у другого авторитета. И старый генерал, привыкший кратко и четно изъясняться, в нескольких фразах высказался в пользу похода на Екатеринодар.
– В данном направлении нам легче всего прорвать большевистское кольцо и соединиться с отрядом Покровского, действующего под Екатеринодаром, – закончил он.
Но тут вдруг прозвучало противоположное мнение.
– А если это не удастся, Михаил Васильевич? – осторожно спросил генерал Лукомский.
– Даже если мы не пробьемся к Екатеринодару, у нас остается возможность дойти до Кавказских гор и распылить армию.
Алексеева поддержали Романовский и Марков. Однако Лукомский решил выровнять весы.
– Я все же склонен поддержать предложение генерала Попова, – заявил он. Поход на Кубань сопряжен с большими трудностями. Прежде всего нам придется два раза пересекать железную дорогу. Бронированные поезда большевиков перекроют нам путь. Будет трудно перейти с тяжелым обозом и массой раненых. Затем мне непонятно: откуда такая уверенность, что кубанское казачество пойдет за нами? Мы в этом уже убедились на горьком примере донского казачества. Кубанцы болеют той же заразой, какую принесли домой с фронта донские полки. Они могут быть враждебно настроенными. Я еще раз повторяю, что целесообразнее идти на восток, в степи.
Корнилов опять глубоко задумался, он уже не был так непреклонен и уверен в движении на Кубань.
– Хорошо, я еще раз взвешу все мнения, оценю обстановку и приму окончательное решение завтра. Вам, генерал Попов, я пришлю вестового, – закончил совещание командующий.
Попов с Сидориным, звеня шпорами, вышли на крыльцо, где им подали лошадей. Один из офицеров сопровождения подошел к Сидорину и шепотом спросил:
– Ну что, господин полковник?
– Неплохо, Изварин, – с бодростью в голосе ответил Сидорин. – Наш отказался идти на Кубань.
К Изварину подошел офицер из конвоя и спросил:
– Какие известия, есаул?