Последняя битва Корнилова

У командующего заходили желваки, глаза его горели. В хате воцарилась гробовая тишина, которую прервал генерал Деникин.

– Как вы думаете, Алексей Васильевич, – обратился он к Алексееву, – как приближение немецких войск повлияет на наш театр военных действий?

– Я думаю, – начал как всегда медленно Алексеев, поправляя пенсне, – в ближайшие недели ничего существенного не произойдет. И мы должны продолжить свое движение к Екатеринодару, на соединение с войсками Кубанской Рады. А в перспективе, я думаю, немцы совместно с украинскими войсками войдут Крым и на Донбасс, а возможно, пойдут и на Ростов. Это, несомненно, отвлечет силы красных и облегчит нашу задачу по освобождению Кубани и Дона от Советов.

– Да, – подтвердил эту мысль Корнилов. – Нет худа без добра. Немцы отвлекут силы красных войск с Дона и Северного Кавказа. И нам нет резона в ближайшее время вступать в боевое столкновение с немцами…

Вскоре генералы и старшие офицеры разошлись по своим частям, а Корнилов, помешивая ложечкой крепкий и горячий чай, любезно приготовленный адъютантом Долинским, вспомнил свое первое боевое крещение в Русско-японской войне.

Начало военной карьеры Корнилова

В сентябре 1904 года Корнилов по своей воле прибыл на Маньчжурский фронт и был назначен начальником штаба 1-й стрелковой бригады. Боевое крещение Лавра Георгиевича произошло во время сражения при Сандепу. А в феврале 1905 года 1-я стрелковая бригада прикрывала отход 2-й армии во время отступления из Мукдена. Три полка этой бригады (1-й, 2-й и 3-й стрелковые полки), окружённые превосходящими силами японцев у деревни Вазые, приняли неравный бой. 25 февраля 1905 года командование бригадой принял подполковник Корнилов. Для Лавра Георгиевича это был первый бой и он выдержал его с честью. Штыковой атакой Корнилов прорвал окружение и вывел уже считавшуюся уничтоженной бригаду с приданными ей частями, с ранеными и знамёнами, сохраняя полный боевой порядок, на соединение с армией. За этот подвиг Корнилов был удостоен производства в полковники вне очереди («за боевые отличия»), ордена Святого Георгия 4?й степени и высшей военной награды империи – Золотого оружия «За храбрость». Этот героический эпизод стал широко известен, и Корнилов, чье имя было уже на слуху как исследователя, приобрел новую популярность, его стали считать офицером, способный своей волей переломить ход сражения.

***

Как всегда усталость дня сморила генерала, и он уснул сном праведника. Под утро сон самый крепкий, сновидения самые запоминающиеся. Корнилову приснились годы его пребывания в Китае, где он находился с особой миссией Генерального штаба как специалист-востоковед. Тогда, в 1907-1911 гг., военный разведчик опять взял верх над военачальником.

Освоившись на Дальнем Востоке, после того как по Пекинскому договору границы Российской империи прошли по линиям рек Амура и Уссури, Россия начала продвижение в Маньчжурию, считавшуюся частью Поднебесной. Особенно Россия укрепилась в Маньчжурии, получив в аренду Ляодунский полуостров, создав военно-морскую базу в Порт-Артуре, также построив Транссибирскую магистраль и КВЖД (Китайскую Восточную железную дорогу).

Недовольные успехами России на Дальнем Востоке и в Маньчжурии (этот регион пресса уже называла Желтороссией), Англия и США натравили на Россию Японию, всячески способствуя перевооружению ее армии и флота. Проиграв Русско-японскую войну, Россия вынуждена была отдать Японии Ляодунский полуостров и Южный Сахалин, но не отказалась от своих интересов в этом регионе, о чем свидетельствовала миссия полковника Корнилова.

В Китае Корнилов много путешествовал, изучал китайский язык, быт, историю, традиции и обычаи. Он намеревался написать большую книгу о современной жизни Поднебесной. Корнилов собирал материал и регулярно отправлял подробные отчеты в Генеральный штаб и Министерство иностранных дел. Среди них большой интерес представляют, в частности, очерки «О полиции Китая», «Телеграф Китая», «Описание манёвров китайских войск в Маньчжурии», «Охрана императорского города и проект формирования императорской гвардии».

Объездив почти все крупные провинции страны, Корнилов прекрасно понимал, что военно-экономический потенциал Китая ещё далеко не использован, а людские резервы слишком велики, чтобы с ними не считаться. Он писал в своих отчетах: «…будучи ещё слишком молодой и находясь в периоде своего формирования, армия Китая обнаруживает ещё много недостатков, но… наличное число полевых войск Китая представляет уже серьёзную боевую силу, с существованием которой приходится считаться как с вероятным противником…». В качестве наиболее показательных результатов процесса модернизации Корнилов отмечал рост железнодорожной сети и перевооружение армии, а также изменение отношения к военной службе со стороны китайского общества. Быть военным становилось престижно, для службы в армии требовались даже особые рекомендации.

В 1910 году полковник Корнилов был отозван из Пекина, однако в Петербург возвратился лишь через пять месяцев, в течение которых совершил путешествие по Западной Монголии и Кашгарии с целью ознакомления с вооружёнными силами Китая на границах с Россией. Медленно продвигаясь верхом на лошади по уже знакомым просторам Восточного Туркестана, Корнилов опять почувствовал себя в знакомой и любимой стихии путешественника и разведчика. Вряд ли он тогда мог знать, что начальный период его биографии заканчивается, дальше шла чисто военная карьера. Потом Корнилов, обычно скупой на рассказы, всегда оживлялся, когда речь заходила о его скитаниях по Востоку.

Деятельность Корнилова-разведчика и дипломата этого периода была высоко оценена не только на Родине, где он получил Орден Святой Анна 2-й степени и другие награды, но и у дипломатов Британии, Франции, Японии и Германии, награды которых также не обошли русского разведчика.

По возвращению Корнилов в Санкт-Петербург, в феврале 1911 года он получил командование над 8-м пехотным Эстляндским полком, входившим во 2-ю пехотную дивизию 23-го армейского корпуса, расквартированного в Варшавском военном округе. Его полк располагался на станции Яблоновка Варшавской губернии. Назначение офицера командиром полка без цензового командования ротой и батальоном – случай беспрецедентный для русской армии того времени, однако и сам Корнилов был уникальным офицером.

Командовать полком пришлось недолго, и уже 3 июня Лавр Георгиевич снова получил назначение в Азию – на этот раз на Дальний Восток, в Заамурский округ пограничной стражи. В чине генерал-майора он возглавил 2-й Заамурский отдельный корпус пограничной стражи (2 пехотных и 3 конных казачьих полка), расквартированный в Харбине, в задачу которого входила охрана КВЖД, связывавшей напрямую Читу и Владивосток, и потому представлявшую стратегическую важность. С приходом на новую должность Лавр Георгиевич развил кипучую деятельность. Он сразу же обратил внимание на необходимость уточнить карты Маньчжурии, начал чаще проводить маневры и военные игры, а также активнее бороться с хунхузами (китайскими преступными группировками).

Подчиненные Корнилова любили и даже обожали за беззаветную храбрость, честность, самостоятельность в принятии решений и прямоту. Но начальство недолюбливало по тем же причинам. В 1913 году Лавр Георгиевич инициировал расследование по организации довольствия, выявил факты воровства в Амурском военном округе. Это вызвало конфликт с командующим округом Е.Н. Мартыновым, за которым стоял премьер-министр Коковцев. Скандал завершился отставкой Мартынова, но в столкновении с Коковцевым политический вес сторон был неравным, а потому Корнилов вернулся в военное ведомство командиром бригады 9-й Сибирской стрелковой дивизии, располагавшейся на острове Русском во Владивостоке.

С тех пор прошло всего четыре года, но казалось, что это было так давно, в какой-то совсем другой жизни.

Кубанские дела, бой за станцию Выселки

Приток кубанских добровольцев был невелик. Казаки выжидали. Маятник все время колебался. Как только армия приходила в станицы, кубанцы поворачивались в сторону добровольцев, с уходом армии маятник отклонялся в другую сторону.

После взятия станицы Ново-Леушской, армия миновала Старо-Леушскую, Ираклиевскую и 1 марта подошла к станице Березанской. Здесь впервые против корниловцев выступили кубанские казаки. На станичном собрании верх одержали иногородние и фронтовики, станицу решили Корнилову не отдавать, и за ночь вокруг станицы выросли окопы. Утром по авангарду добровольцев ударил град пуль. Но бой был краток. Огонь артиллерии и атака корниловцев и марковцев быстро заставили большевиков очистить позиции. Пришлые ушли на станцию Выселки, а местные большевики разошлись по домам и попрятали оружие. Чтобы не поднимать против себя кубанских казаков, Корнилов поручил расправу над ними местным старикам. Вечером старики в станичном правлении уже пороли нагайками свою молодежь.

Вот уже почти три недели Добровольческая армия была в походе. Она прошла 250 верст, обходя или легко опрокидывая большевицкие отряды. Силы красных почти всегда были значительнее, они могли бы драться более отчаянно, но предпочитали при первом сильном натиске отступить и сдать позиции, победа для них в этот период войны не была столь обязательной. Для Добровольческой армии каждый бой был ставкой на жизнь или смерть. Армия должна была продвигаться, сметая заслоны, поэтому в каждый бой добровольцы вкладывали всю силу отчаяния – и побеждали.

Так случилось и у станции Выселки. Здесь было большое скопление красных отрядов, можно было миновать станцию, но у добровольцев заканчивались боеприпасы, а тут были артиллерийские склады, и Корнилов приказал, отклонившись от прямого маршрута на Екатеринодар, взять станцию с боем.

Ночь была темной и очень холодной. Ранним утром 3 марта в атаку на Выселки пошел партизанский полк. Партизаны генерала Богаевского, преимущественно донские казаки, голодные и усталые, так как до утра они сидели у костров в степи, повели наступление четырьмя отрядами: капитана Курочкина, есаула Лазарева, есаула Власова и полковника Краснянкого.

Редкие цепи шли безостановочно, когда по ним ударил ружейный и пулеметный огонь с мельницы, на правом фланге и в тылу заухали артиллерийские взрывы. Партизаны подались назад и залегли.

В полуверсте от залегших партизан, на стогу прошлогоднего сена, расставив широко ноги, стоял Корнилов и наблюдал за ходом боя в бинокль. За плечами мотался вещевой мешок. Его маленькое калмыцкое лицо выражало неудовольствие. Бой оказался серьезнее, чем он рассчитывал.

В ста шагах от него, в ложбине, спешились текинцы – его личный конвой, полсотни худых, кривоногих людей в огромных круглых бараньих шапках и полосатых халатах. Внизу у стога стоял поручик Долинский, адъютант командующего, – большеглазый темноволосый юноша в офицерской шинели и мятой фуражке защитного цвета.

– Ваше превосходительство, умоляю вас, сойдите, подстрелят, – постоянно повторял он.

Корнилов не реагировал, его лиловые губы еще сильнее сжались, судорогой свело рот. В бинокль он видел, как поднялись в атаку густые цепи большевиков. Некоторые из партизан дрогнули и попятились назад, одного из них, вставшего во весь рост, сразила пуля.

– Срочно батальон корниловцев и Офицерский полк на помощь партизанам! – скомандовал он.

Через десять минут марковцы уже бежали прямо на станцию, корниловцы, как всегда, пошли в обход с востока. Цепи большевиков залегли, началась перестрелка. Еще сильнее затрещали пулеметы противника, заохали орудия. Марковцы тоже залегли.

К Корнилову подошел генерал Деникин.

– Надо бы поддержать наших артиллерией, – произнес он не уверено, понимая, что снарядов очень мало.

– Знаю, – зло ответил Корнилов. Черт, снарядов осталось по три на орудие. А снаряды там, у большевиков, на железнодорожных складах.

Сильно ухнула красная шестидюймовка, большевики снарядов не жалели. Торопливо застучал пулемет. Пчелки пуль пропели где-то над головой командующего.

– Ваше превосходительство, умоляю, сойдите, подстрелят, – опять взмолился Долинский.

Корнилов опустил бинокль. Коричневые калмыцкие глаза его сузилось еще больше.

– Коня мне! – приказал он Долинскому.

Ловко, как джигит, он вскочил на коня и поскакал к своим текинцам.

– Айда! – крикнул он зычным голосом и показал рукой в сторону оврага.

Текинцы, как кошки, вскочили на коней и выхватили кривые сабли. С гортанными криками галопом они поскакали в степь, в сторону оврага, где чернела пашня и за ней виднелась полоска железнодорожной насыпи.

Скоро обозначилось наступление корниловского батальона. Быстро, как на учениях, они зашли в тыл большевиков. Поднялись марковцы и сильно поредевшие цепи партизан. Большевики дрогнули и побежали. Текинцы рубили их на скаку, мало кто ушел с поля боя. Но и те, кто поднял руки, не пережил этот день.

К полудню все было кончено. Корнилов в сопровождении Деникина и свиты крупной рысью въехал в Выселки. Сзади колыхался распущенный трехцветный флаг. Навстречу обозу тащились раненые, кто еще мог передвигаться сам. Корнилов подъехал к есаулу Лазареву, раненному в ногу. Весь мокрый, он остановился перед командующим.

– Ну, что, партизаны, как повоевали? – ехидно спросил Корнилов. – Скажите спасибо моим текинцам и корниловцам.

– Большие потери, ваше превосходительство. От моего отряда осталось меньше половины. Погибли полковник Краснянский и есаул Власов…

Корнилов поскакал дальше. Справа от мельницы слышалcя сухой треск одиночных выстрелов. Это шла расправа над пленными. Корнилов не реагировал. Генерал Деникин перекрестился и произнес:

– Прости, Господи, виновных и не осуди за кровь невинных!..

Первая трудная победа «ледяного похода» омрачилась неприятной новостью. Корнилов узнал, что не так давно здесь, возле станции Выселки, произошел бой между большевиками и отрядом кубанских добровольцев Покровского. Добровольцы Покровского были разбиты и поспешно отступили в сторону Екатеринодара. Шли какие-то зловещие слухи и о кубанской столице. Пока только слухи.

Вечером Корнилов издал приказ наступать на станицу Кореновскую, в которой, по данным разведки, сосредоточилось не менее 10 тыс. красноармейцев с бронепоездами и большими количеством артиллерии. Командовал ими кубанский казак, бывший фельдшер Сорокин.