Участник Великого Сибирского Ледяного похода. Биографические записки

Как только стемнело, Алексей с другими стрелками пошёл за проводником из местных крестьян через кустарник, перелески, болотца на юго-запад. Дорога была длинная, среди ночи вошли в лес, углубились в него. Перед рассветом приблизились к поляне, Алексей увидел на ней шалаш, в котором летом ночевали, видимо, пастухи, косцы; поодаль были размётаны стога сена. Зарывшись в него, спали красные, другие спали в шалаше. Часовой выстрелил, поднимая тревогу, но было уже поздно – белые открыли огонь. Красноармейцы не успели взяться за пулемёты, которых имели несколько.

Не менее тридцати красных было убито, остальные бежали. Рогов признался Алексею: «Вчера я на тебя гляжу и думаю – какой тебе бой! ты и до места не дойдёшь».

Почти весь следующий день 2-я стрелковая дивизия, в которой вряд ли насчитывалось более восьмисот штыков, медленно продвигалась на запад. Цепь противника залегала в перелеске и из винтовок и пулемётов била по цепи белых, приближавшейся по полю. Алексей, его однополчане ложились, стреляли и снова перебежками двигались к перелеску. Красные оставляли его, отходили к следующему перелеску, повторялось то же самое. И всё время на земле оставались убитые – и белые и красные.

Алексей привыкал к новой для него винтовке винчестер. При отличных боевых качествах она была неудобна тем, что вместо расположенного сверху затвора имела скобу-рычаг внизу у спускового крючка. Чтобы выбросить стреляную гильзу, дослать патрон, взвести курок, требовалось двинуть скобу-рычаг вниз и вперёд и вернуть назад. Делать это, когда лежишь ничком, прижавшись к земле, приходилось, опираясь на левый локоть, отклоняясь влево или и вовсе опрокидываясь на левый бок.

Опасный манёвр противника

Выпал день, половину которого пришлось пролежать под артиллерийским обстрелом. Потом на помощь пришла своя артиллерия – не только трёхдюймовки, но и 48-линейные гаубицы. Неприятельские батареи ретировались.

Несколько дней спустя красные перешли в наступление. Левый фланг 2-й стрелковой дивизии доходил до озера, за которым был лес, и лишь километрах в пятнадцати к югу от него стояли части белых. Оттуда пришло сообщение, что наступающий противник обязательно пойдёт через лес, чтобы, обогнув фланг дивизии, зайти ей в тыл, в то время как другие силы красных будут атаковать её фронтально. Так вот, дивизия должна держать оборону, не обращая внимания на обход её левого фланга, в нужный момент подоспеет на конях полк оренбургских казаков и отрежет красных, заходящих в тыл дивизии, от других их частей.

Перед боем замысел «довели до сведения» стрелков. Впоследствии мой отец рассказывал мне: лежим-де в кустарнике, перед нами поле с островками леса, цепь красных приближается, мы стреляем в них, и всё в тебе ноет: «А не придут вовремя казаки? Тогда конец нам!»

Слева, с юга, донеслась стрельба, по цепи белых передалось: «Обходят!» Алексей, уже не боясь пуль со стороны атакующих красноармейцев, приподнялся, поглядел влево – множество фигурок двигалось позади фланга, вливаясь белым в тыл. Но вдруг движение фигурок замерло, они стали ложиться, ожесточённая пальба теперь неслась от леса за озером.

Казачий полк подоспел на рысях с юга в самое время, казаки в пешем строю устремились в лес и отсекли части красных, обошедшие фланг дивизии. Красноармейцы, атаковавшие её фронтально, залегли, теперь их стали с фланга обходить казаки. Цепь, в которой был Алексей, бросилась на противника, он отступил.

Отойдя на два дневных перехода, красные вновь наступали, за первой цепью двигалась вторая. По ним начала пристрелку батарея белых, пушки были установлены в селе, где на колокольню забрался наблюдатель и направлял огонь.

5-й Сызранский полк получил приказ прикрывать батарею, так как в этой местности не было плотных стыков между подразделениями белых, красные могли проскочить лесом или овражками. И их конница так и сделала: проскакав белым в тыл, появилась из леса у села, понеслась к нему, чтобы изрубить батарейцев. На огородах за плетнями поджидали стрелки, в их числе Алексей. Командир полка скомандовал: «Принять изготовку с колена!» Кавалеристы были встречены залпом, после чего стрелки повели беглый огонь. Потеряв много своих, конники умчались.

Понесла большие потери и красная пехота от меткого артиллерийского огня из села.

В последующие дни развивалось наступление белых. Чем ближе подходили к Тоболу, тем чаще встречались протоки, озерки, болотца. Перебираясь через них, Алексей и его однополчане вступали в бой, мокрые до нитки, часто приходилось стрелять, лёжа в воде. Однажды целый день длился бой в лесу, Алексей, как и другие, стрелял стоя из-за дерева, перебегал к следующему дереву.

К 1 октября он со своим полком вышел к Тоболу, добровольцами владело приподнятое настроение, они ощущали себя грозной силой. От командира полка стало известно то, что ему передали сверху: надо ждать подкреплений, чтобы продолжать наступление.

На Тоболе. Отход

Вдоль восточного берега реки тянулись окопы, вырытые белыми летом и оставленные при наступлении красных. Берег был высоким, господствовал над местностью за Тоболом, куда отступил неприятель.

Алексей увидел, что окоп выкопан в полный профиль: можно стоять во весь рост, целясь и стреляя. Белые установили пулемёты, заняла позиции артиллерия.

На участке полка командир оглядел землянку, которую летом бросили, не накрыв накатом, и приказал спилить несколько росших неподалёку деревьев. Он распоряжался работой, когда большая сосна стала падать на солдата, не замечавшего опасность. Капитан подскочил и, чтобы самому не угодить под дерево, склонился в сторону стрелка, вытянул к нему руку, казалось, лишь коснулся его пальцами – того так и бросило из-под дерева. Он растянулся во весь рост, но был спасён.

Рогов шепнул Алексею о командире: «Сила незаурядная». Среднего роста рыжеватый капитан был обычного сложения.

Каждый день завязывалась перестрелка из винтовок и пулемётов, летели снаряды в сторону красных, летели снаряды от них.

Находясь в окопе посменно, Алексей с другими стрелками уходил в деревню невдалеке позади. В этих местах у большевиков ещё не дошли руки похозяйничать, хлеб был в изобилии, жители держали много коров. Отношение к белым было неплохое. Алексей, его однополчане вдоволь ели со сливочным маслом хлеб и варёную картошку, запивали молоком шаньги с жирной сметаной.

Трапеза капитана

По какому-то делу Алексей зашёл в избу, где за столом сидел командир полка в гимнастёрке, в глаза бросились его собранность и властность, хотя занят он был самым простым делом: едой. Перед ним стояла миска с горкой только что сваренных очищенных от кожуры картофелин, над ними курился парок. Рядом в миске поменьше желтело сливочное масло, стояли солонка с крупной солью, кружка молока, лежал нож. Капитан, взяв его правой рукой, левой брал картофелину, рассекал пополам, одну половинку аккуратно ронял в миску, а на срез другой половинки, подхватив кончиком ножа масло, наносил его так, что оно покрывало весь срез. Положив нож, брал щепотью соль и, посолив масло на картофелине, отправлял её в рот; жуя, отпивал из кружки молоко.

Все движения капитана были размеренны, точны, вид строго-бесстрастен – мой отец запомнил сцену на всю жизнь и не раз описывал мне её. В ней была красота. Придёт время, он увидит репродукцию картины Ван Гога «Едоки картофеля» и подумает – написал бы Ван Гог нашего капитана! И была бы картина где-нибудь в Лувре!

Сибиряков надо знать

Солдаты приметили, что местные люди носят обувь вроде тапок из шкуры коровы или лошади шерстью внутрь, звалась обувь «поршни». Мой отец спросил мужика: «И зимой в этом ходишь?» Мужик хмыкнул: «В мороз обуть – стопа камнем станет». Снисходительно усмехаясь, добавил: не видали, мол, нашего мороза, а думаете при нём воевать (подобное Алексей слышал от возчика в Оренбурге).

Сибирские крестьяне и жили в суровых условиях и, в отличие от крестьян европейской России, привыкли к самостоятельной, без надзора начальства, жизни, не голодали, характер имели независимый. Многие не признавали право Колчака проводить мобилизацию, посылать их на смерть. Цель, ради которой воюет Колчак, оставалась для них неясной, они не знали, что их ждёт в случае его победы.

Прибыло пополнение, но тут же стало таять: мобилизованные исчезали, унося с собой винтовки. Приходили известия, что в тылу по всей Сибири собираются партизанские отряды.

14 октября красные двинулись в наступление и южнее позиций 2-й стрелковой дивизии, ударив в стык с соседней частью белых, переправились через Тобол. Дивизия отошла на шесть километров на восток. Стало известно, что на фронте к северу соседи ведут тяжёлые бои и тоже отступают.

Когда день спустя с запада приблизились цепи красноармейцев, дивизия после недолгой перестрелки продолжила отход. Потом были попытки удержать оборону, но как только красные после артиллерийской подготовки, идя перелесками, врезались клиньями в участки фронта, белые откатывались. Дезертирство росло.

За Ишим на восток

Становилось всё холоднее, лили дожди, подул пронизывающий ветер. Алексей обул новые английские ботинки с шерстяными обмотками. С каждым днём нужно было проходить всё большее расстояние. Показалась река Ишим, через неё переплыли на лодках, и началась было подготовка к обороне – рытьё окопов. За участком фронта, который должна была занять 2-я стрелковая дивизия, вернее, её остатки, поблизости не оказалось населённого пункта, и всем стало ясно, что в наступающую зиму не продержаться в окопах без возможности погреться под крышей.

29 октября белые оставили Петропавловск. Алексей в числе других солдат опять шёл на восток. Отступающие части теряли порядок, когда в казачьей станице или в деревне устраивались на ночлег. Говорили о каком-то переформировании, о том, что соединение, в котором отступают остатки 2-й стрелковой дивизии, получило название: Московская группа армий.

Слово «московская» вызвало у Алексея мысль, которой он поделился с Александром Роговым, напомнив ему о войне с Наполеоном в 1812 году: «Мы похожи на французов, топавших из Москвы». Рогов усмехнулся.

Грязь разбитой дороги ночами прихватывал морозец, идти стало легче. Среди солдат распространилось настроение: надо оторваться от противника, а там с востока придут свежие силы, задержат красных, мы передохнём и ударим!

Пришли на железнодорожную станцию Исилькуль. Алексей увидел высаживавшихся из эшелонов солдат, которые выстраивались под хоругвями, оркестр заиграл «Коль славен наш Господь в Сионе…» Оказалось, что прибыла добровольческая дружина Святого Креста и Полумесяца, ожидались ещё дружины. Говорили, что они должны будут образовать фронт и не пустить красных к Омску, столице Белой Сибири.

Однако никто не задержался в Исилькуле, отступавшие потоком текли вдоль железной дороги к Омску, следом за стрелками, с которыми шёл Алексей, отправилась и дружина.

Однажды утром впереди раздались крики – от отступавших требовали освободить дорогу. Алексей, его однополчане подались в сторону в поле. Навстречу по дороге прошли войска в отличном обмундировании с зелёными погонами. Алексей услышал, что это образцовые батальоны егерей, опора и гордость Колчака. На душе полегчало: они остановят красных, бег на восток прекратится, будет передышка, а там и контрнаступление.

Пока же отход не прекращался. Ударил мороз, сократившаяся до нескольких сот штыков 2-я стрелковая дивизия перешла по льду Иртыш. Дороги в Омск оказались забиты повозками, санями, пешим гражданским людом и военными – всеми теми, кто спасался от большевиков. Стрелки дивизии, в их числе Алексей, огибали в потоке отступавших Омск, когда стало известно, что в городе уже красные. Колчак, его штаб на поездах уехали на восток. Была середина ноября.

От Омска до Ново-Николаевска

Вскоре Алексей услышал о том, что генерал Войцеховский застрелил генерала Гривина за то, что тот самовольно приказал своим частям отступить и открыл фронт.

Алексей, другие отступающие двигались по тракту вдоль железнодорожной линии на Каинск. Изо дня в день становилось морознее, сыпал снег. Участки степи перемежались небольшими массивами березняка, смешанного с осинами, нередко приходилось идти не по тракту, а рядом равниной – тракт бывал запружен обозами с ранеными, больными тифом, с беженцами. По обочинам лежали умершие.

В деревнях оказывалось всё труднее устроиться на ночлег – избы бывали уже заняты. И поесть мало чего найдёшь – после тех, кто прошёл тут раньше. Стали встречаться деревни, где избы были как бы составлены из двух изб, расположенных справа и слева от сеней. Рогов сказал: «Так строят старые сибиряки». Входя, он обращался к хозяевам: «Чалдоны, принимайте волгарей!»

В Каинске получили на полк несколько ящиков американских галет. На станции царила толчея, люди в военной форме и гражданские пытались сесть на поезд, а поезда стояли один к одному – по всей железной дороге до горизонта.

Алексей с остатками 5-го Сызранского полка пошёл дальше на восток к Ново-Николаевску (Новосибирску). Солдаты были истощены, измотаны, вши ели поедом, всё время кто-нибудь отставал по пути – у одних уже недоставало сил идти, другие собирались сдаться в плен.

Пришла весть, что егеря заняли оборону перед Барабинском и на сей раз остановят красных.

Солдаты Московской группы армий, среди них мой отец, получили приказ встать против неприятеля фронтом южнее Ново-Николаевска. Остановились в селе, полном войск, и вдруг Алексей, его спутники увидели: те, кто пришёл сюда раньше, уходят из села на северо-восток, по направлению к железной дороге. Вскоре прилетело сообщение, что егеря после боя отступили.

Капитан, командовавший 5-м Сызранским полком, всех, кто ещё был в селе, повёл за ушедшими ранее. По дороге узнали об оставлении Ново-Николаевска, это произошло 14 декабря. Незадолго до того моему отцу исполнилось семнадцать лет. За месяц он прошёл шестьсот километров, отделяющих Ново-Николаевск от Омска.

Мороз, голод, партизаны