Собачья площадка

Собаки остановились, а вырвавшаяся вперед рыжая сучка вернулась к своим, обиженно тявкая, так как не ожидала подобной реакции от такого внешне презентабельного кобеля.

Зверь стоял и лихорадочно соображал, что же делать дальше. Он, конечно, мог потрепать тех вдалеке, не захотевших его поприветствовать, но этим бы подставил остальных. Не могли же они держать нейтралитет, видя, как треплют товарищей. Получалось, что надо или перешагнуть через себя, или не послушать хозяина. Альтернатива для пса чудовищная.

– Зверь, взять их. Фас! – закричал разъяренный Николай.

В ответ раздался дружный лай приятелей Зверя, призывающий Иванова прекратить вбивать между ними клин и оставить собаку в покое.

– Я тебе говорю, фас!.. Сволочь, – орал взбесившийся Иванов.

Он понимал, что все его планы рухнут, если будет иметь место неподчинение его приказу, будь то собака, будь то человек. Твердая власть требовала беспрекословного подчинения. Он подбежал и, не помня себя от ярости, ударил поводком по спине провинившегося. Зверь стерпел, ничем не выдавая обиду. Иванов замахнулся второй раз, но рычание униженного пса и грозный лай, теперь уже всех, и дальних и ближних, присутствующих на лужайке собак, охладили его пыл. Он отлично помнил случай с Евсеем. Отовсюду слышался протест против рукоприкладства, чередующийся с различными призывами. Одни призывали Зверя, откусив что-нибудь у Иванова, примкнуть к ним, другие – изрядно его потрепать, третьи – просто разодрать, как бомжа на прошлой неделе. А все вместе предлагали свою помощь.

Стая, обложив Николая полукольцом, медленно сжимала его. Иванов понимал, что дело дрянь. Нацепив поводок, он дружески похлопал собаку по холке и приказал идти рядом. Зверь покорно пошел не оглядываясь.

Стая недоумевала. Ни одна из них не позволила бы так обращаться с собой, хотя некоторые при дневном свете, да за кусок мяса, готовы были унижаться сколько угодно. Но так это при дневном.

Болтающиеся уши Зверя горели от стыда, как за себя, так и за хозяина.

Так они и вышли в проем, а затем пошли в сторону пустыря.

Было уже безлюдно и почти темно. Они приблизились к одиноко стоящей березке, и Иванов, обмотав поводок вокруг дерева, завязал его. Первый удар оплеткой был неожиданный, сильный и хорошо рассчитанный. Зверь невольно заскулил и рванулся в сторону, но поводок не позволил убежать. Второй удар опять пришелся точно по носу. Хозяин, может, чувствовал, может, знал, где самые больные места на теле собаки, но попадал точно. Зверь уже не считал удары, а потом и боль притупилась.

Иванов вошел в раж, так и не мог выйти из него. Он первый раз осмелился поднять руку на существо сильнее его, а тем более безнаказанно. Это привело его в неописуемый восторг. Зверь не помнил, как, собрав все силы, смог уловить момент и вцепиться зубами в орудие наказания. Несколько рывков головой, и перекусанная резина разделилась на две части. Боль и обида переполняли его.

Бить собаку оставшимся у него в руке куском оплетки хозяин по причине личной безопасности не решался. Иванов пару раз плюнул и успокоился. Он ходил вокруг, наблюдая, как Зверь приходит в себя.

Все должно быть нормально, нет худа без добра, анализировал произошедшее Николай, наказание пойдет на пользу. Соседке скажем, что преподали урок этой стае, вон как собака пострадала. Хотя, если её кудрявая не сдохнет, она к госпиталю и ходить больше не будет. А потом можно будет сделать ещё одну попытку навести здесь порядок, надеюсь. Зверь поумнеет после сегодняшнего.

– Вставай, друг, а то уже поздно. Сам виноват. Поднимайся, я же по лапам тебя не бил. Нечего притворяться. Пойдем, дома творожком угощу, как в прошлый раз.

Глава 36

Ольга Максимовна ничего не хотела, не ела уже восемь часов, то есть непосредственно после завтрака ожесточенно курила припрятанные для внезапных гостей сигареты, не отвечала на телефонные звонки и рассматривала потолок. За десять лет, что прожила в доме-корабле, уже насмотрелась на его кажущуюся ровной поверхность, теперь же находила массу трещин-оврагов, выпуклости плоскогорий, каньоны, а стыковочный шов между двумя панелями воспринимался ею как американская автострада. По автостраде ползла маленькая черная точка. Шашель, зараза, решила Ольга Максимовна, рывком поднялась с ортопедического матраса и заметалась по комнате в поисках оружия, чтобы прибить этот «роллс-ройс» или «крайслер». Вспыхнувшая столь внезапно злоба на зловредного древоточца для самой хозяйки была необъяснима, но любой психоаналитик определит состояние пациентки как неудовлетворенность собственным положением или неразделенная любовь. Второе было ближе к истине. Семь часов назад, сразу после легкого завтрака, она наконец решилась на коренные изменения в своей судьбе.

У летчиков этот момент называется «время принятия решения», когда самолет набирает необходимую для взлета скорость, есть короткие три секунды, чтобы поступить так или иначе – взлетать или остаться на земле. Неверно принятое, оно может стать причиной катастрофы и гибели людей.

У неё было время для раздумий. Она перекатывала в своем воображении людей, как катают речную гальку в руке: Молотков из ближневосточного отдела, Валера, Бубнов. Вспомнила даже шефа. Лучшего варианта, чем Иванов, нет.

Но в глазах постоянно стояло лицо хозяина огромной собаки, отдающего последний приказ с вершины холма на пустыре, сорвавшиеся с места собаки и азарт... Да, азарт.

Ольгу Максимовну передернуло.

Ну и что? Ну погиб бездомный. Хорошо бы Лужок вообще почистил всю столицу. Выселить их куда-нибудь, как американцы индейцев. Она согласна даже отчислять полпроцента от зарплаты на содержание резерваций, только бы не прикрывали все это Пенсий онным фондом и социальной защитой. Скажите прямо – на бомжей. Дадут. Разве не люди кругом? Зато совесть чиста, как горный хрусталь.

В конце концов, он не виноват, что собаки бросились на беднягу, хотели ведь просто пугнуть насильника. Нынче прямых путей нет. Тропки для достижения даже благородной цели петляют по таким джунглям человеческих поступков и отношений, о которых не снилось в веке девятнадцатом.

Он безусловный лидер. А как хладнокровен и умен! Не впал в панику, не стал искать виноватого, хотя как раз его собака, Ольга Максимовна видела точно, участия в убийстве не принимала. Только косвенно. Сшибла с ног и отошла. Что говорить, когда даже оболтус Тишка и тот крови лизнул напоследок.

Женат. Ну и что? Ольга знала этот тип женщин, который женщинами можно назвать только по половым признакам. Нет, не такая нужна лидеру. Не такая.

Что ж, если гора не идет, поедет сам бульдозер. Надо брать быка за рога, пока не увели. Вон Катя уже раза три звонила, интересовалась. Люди же не так глупы, как кажутся. И к черту условности. Кол-лонтай жила без всяких условностей, а её за это ещё и уважали. Первый, тот вообще застрелился после отказа, к другим сама приходила с открытыми картами: любить – это как воды попить. Впрочем, может, это и не она, а Арманд. Черт их разберешь сейчас, да это и не главное. Они брали вождей, когда и как хотели. Неужели вооруженная таким опытом умная женщина не возьмет какого-то Иванова? Не какого-то, любимого...

Вымыв после себя тарелку, она села перед зеркалом и начала наводить марафет. Сначала очистила лицо лосьоном, потом смягчила питательным кремом. Просидела минут пятнадцать, давая проникнуть поглубже в поры, затем пришел черед тонального крема. Специальный гель для век. Подкраска ресниц. Два лишних волоска на бровях и один противный в родинке. Все удалено, добавлено, подтянуто, наложено, затушевано, подчеркнуто...

Издалека, если не вглядываться, тридцать пять. Чуть ближе, как в лифте, пожалуй, сорок. Не более. За фигуру она не беспокоилась – Гурченко.

Ольга Максимовна после убийства жучка почувствовала себя легче. Какой позор. Что же делать? Нет, ну каков? Эдак сначала бомж, потом ещё двое неизвестных. Но те ладно, те стрелять хотели. А угрозы? Да никакие это не угрозы. Баловство одно.

А она ещё красилась, как дура. Почему как? Дура и есть.

Ольга Максимовна вспомнила, как поднималась по лестнице, а сердце стучало, словно у молоденькой девушки в яблоневом саду, когда целовалась с Ванечкой. Нет, не так, теперь оно стучало осмысленней. Кровь гнало как полагается. Щеки у неё природно порозовели, и она знала, что так ей идет. Нажала кнопку звонка и перепугалась, вдруг эта мымра Виолетта дома? Все предусмотрела, а такую малость, как жена, забыла.

Виолетта отсутствовала, поняла она внутренним чутьем.

Николай встретил Ольгу Максимовну мрачным кивком. Уже привык, что к нему тянутся люди с разными вопросами. Не обязательно собачьими. Такова участь лидера. Впоследствии надо учредить что-то вроде общественной приемной, установить часы приема, завести книгу.

Но не эти заботы омрачали общее настроение и черным налетом покрывали клубок копошащихся в голове мыслей. Зверь – вот теперь его головная боль. Хорошо еще, никто не видел конфуза.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. Чем обязан? Начало как начало, ободрила себя Ольга Максимовна.

– У меня к вам разговор. Не знаю еще, длинный или короткий. Все зависит от нас с вами. От того, умеем ли мы чувствовать в унисон. Чужды ли мы предвзятостей и условностей окружающих. Сможем ли переступить...

Выговорив треть давно приготовленной фразы, от волнения и необычности опустив главные две трети, гостья вошла в квартиру, как ходят лунатики, не замечая ни обстановки, ни угрюмого Зверя на подстилке из старого солдатского одеяла.

Черт, что за достоевщина такая, переступить?..

Иванов шел следом, теряясь в догадках. Нельзя сказать, что раньше не отличал Ольгу Максимовну среди других жильцов дома. Всегда был неравнодушен к женщинам за рулем. В этом не чувствовалось ничего сексуального даже тогда, две недели назад, но вот познакомиться с такой, проехать мимо Гарика и Матвея и увидеть их лица – разве не наслаждение? Сейчас, конечно, до лампочки, хотя запах дорогих духов моментально напомнил ему Вадика. Она пользуется такими же духами! Непроизвольно Иванов стал испытывать к гостье нечто похожее на симпатию.

– Чай, кофе? – подобрел Николай.

– А выпить ничего не найдется?.. У меня вот здесь что-то...

Ольга Максимовна показала между грудями, где нехорошие люди носят камень или терзаются жабой.

– Посмотрю, – пожал плечами хозяин и пошел на кухню.

Там были остатки шампанского, которое они с Матвеем так и не додавили. Он взял бутылку и переместил её в комнату.

Наверное, чувствовал, подумала Ольга Максимовна, не обратив внимания на открытую пробку, это хорошо, но лучше бы коньяк. Она смогла выпить вино до дна, так как шампанское потеряло газ.

– Вы по вопросу общества? – спросил он, чувствуя неловкость под её взглядом, и это не нравилось.

– В тот день, когда я впервые заметила вас, когда отличила среди остальных, светило солнце. Это был первый солнечный день весны. Вы можете не помнить, но я помню отчетливо. Вы шли со своей собакой, и было нечто царственное в том, как вы оба это делали. Еще я подумала – вот идет настоящий мужчина...

– Вечером.

– Простите, вы что-то сказали?