Куток, или Хроники лядовской автостанции

Я стою на откосе, мечтаю,

Вижу счастье свое наяву.

Горьковчанкой меня называют

Потому что я в Горьком живу.

В Горьком, в Горьком,

В городе славы большой,

В Горьком, в Горьком,

Жить и любить хорошо!

С.(Саша?) Соколов,

так водочку у нас теперь зовут – «горьковчанка». Хорошая. А её плохой-то и нет – только хорошая. И – очень хорошая.

Глава I. Пассажиры

Все мы пассажиры. Кто-то еще сел, а другому – на выход. Так и скажут: кто тут на букву Л? С вещами… Это если ещё сильно повезёт. Страна наша, я тебе скажу, как и камера – очень некомфортная, сучья эта страна – Горький. Я знаю, что говорю – нагляделся.

Ты на лядовской автостанции был?

А я живу. А кондуктор стоянки как новый год объявляет. И на конечной ссаживают.

Совесть – ваш лучший контролер. Билетики сохраняйте до конца поездки. Не забывайте компостировать талоны. Не занимайте место кондуктора. Детей и инвалидов. Не отвлекайте водителя вашими глупостями.

Нажал кнопку – выходи. Везде нет – зачем?

Чего, казалось бы, проще? Спросил: как пройти на лядовскую автостанцию? Все.

Найди окошечко, займи очередь, сосчитай мелочь. Ну, выгреби… Из карманов – выгреби на билет мелочь. На билетик до пункта Б. Не забудь проверить его, не отходя от кассы. Заклинаю: не забудь, проверь эту глупую бумажку, не поленись. И время на вокзальных часах, и сдачу.

А теперь тащи всё своё, куда скажут. Опять в очередь. Сел? Ну – вперёд! Как говорят космонавты, те самые, что Жучка с Жучкою – «поехали!». Им ещё «Белое солнце» покажут, чтоб не спали до вернутия.

А тебе – до прибытия. Вот он – твой поганый пункт Б, вылазь. Билет можешь оставить себе на память. Или просто выбросить его прямо на землю. К чертовой матери.

В грязь.

Мне все равно.

Мне вообще нет до тебя дела. Никакого. Теперь.

Все. Я отвернулся.

Впрочем… Не думаешь ли ты, что автостанция – для тебя? Что единственное назначение ее – оказать именно тебе, дураку, комфортное существование? То есть отправить тебя восвояси в твой богом забытый блядский угол, или, наоборот, встретить тебя с приветом, именно тебя – уже смешно! – если в пустую башку твою шалую взбредет вернуться? А может, ты решил, что тебя здесь ждут? И это обязанность ее – заботиться?

Уйди, Христа ради, забудь! Ты не нужен ей, ты здесь лишний. Не приходи сюда больше никогда, окажи услугу. Сиди и пей, тебе повезло: автостанция только пожевала тебя и выплюнула, бывает и хуже.

Видишь? Тетку непонятную с платком вокруг шеи и в фуфайке? Да-да, она еще сумки свои пересчитывает? Она пока не потеряла иллюзий – все еще цело. Но будет как всегда – за ней смотрят.

А вон у той старушки на третьей платформе – практически все: то ли она опоздала, то ли расписание говно, а что ее – ждать должны? Стой-таки себе и плачь. Рядом сумки с гостинцами из города. Для внучки. Что делать? Вы не подскажете – где? куда? билетик пропал, поменять?

Конечно, конечно, знаем, бабушка, нам ли не знать? Иди быстрее, родная, …тебе туда. А что узлы? Покараулим… Только недолго… А долго и не надо – плачет уже внучка в деревне без гостинца…

И – пожалуйста, не буди того мужика на лавочке. Ему – хорошо. Нет, он не умер пока, он просто спит. Третий день он почти что дома: дело-то житейское – купил давеча билет до какой-нибудь Ворсмы, потом три семерки (городское-то – оно слаще), скорешился… Словом, ни вещей, ни билета, ни денег. Одна рожа разбитая. И лавочка. И надежда – вот очнется: милиция. Те подскажут.

Только слабая это надежда – не возьмут бедолагу под крышу, ни штрафу с него, ни папирос. Разве фуражка послевоенная, да штаны полуобоссанные? Прогонят с лавки – на другую ляжет… Ждать надо, пока снова повезет – земляка встретит, или подадут что. Погуляет так неделю-другую, глядишь – и уехал в свою Ворсму. Сидит себе, впечатлениями впечатляется…

А то и приживется в кутке, и такое бывает. Я сам знал такого – Семеныча. Дружили даже. Культурный, кстати, мужик был: мемуары хотел писать. Познакомился я с ним не то чтобы случайно (случайностей в кутке нет), а по случаю: тряпье помойное на помойку выносил. Ну и приодел его… Он, в общем, жил там… А чего ты, собственно, сморщился?

Зря. Помойка – только место, но с крышей: вещь в высшей степени надежная. Я знаю, что говорю – я сам в ней не один год провел. Залезешь, бывало, в мусорный бак, крышкой закроешься – чем тебе не танк? А по тебе камнями лупят – что твоими, как говорил Софа, снарядами… Гро-о-охот! Ладошками уши зажал, и визжи от ужаса. Война, брат.

А он – там – жил. Если забыл – я про того мужика, про Семеныча. Закроет на ночь люк, и никто не беспокоит. Если, конечно, подружку не приведет. А так – сам ведь знаешь: шебутные они, им бы лишь почесаться. Так что… Я-то уж давно… И тебе не советую.

…От ветра, короче, с шести сторон закрыт. И тепло. (Это отходы разлагаются естественным путем изнутри). Иногда что-нибудь вкусненькое подают – ну прям кафе.

Жизнь, словом, стала веселее. И беззаботнее – на всем готовом. А человеку, к слову сказать, и надо-то немного. Человек – он только звучит гордо, он только воняет как любая зверь.

Тогда Семеныч уже месяц как в помойке жил: пьяно и весело. И решительно в колхоз не хотел, он там механизатором вроде был. Поначалу его пугались, однако привыкли: живи, коли живешь. Сухари стали выносить, косточки. Пустые бутылки отдельно, чтоб не разбить. А что? Две – это уже кружка пива. Для Семеныча. Двадцать четыре копейки.

То есть не голодал Семеныч. Оттого-то и весел и почтителен. Впрочем, и неглуп. Это он только сперва бомжевал: летом на лавках, зимой – в мусорке. Пригодился. Стали поручать и серьезные дела: в магазин за колбасой сбегать, порезать ее на бутерброды… Иногда деньги дадут, но чаще натурой. В кафе даже кондейку на зиму дали – сторожить начал. Газеты читать.

На третий год – в гору пошел, на повышение. Получил штат – коменданта лядовской автостанции, что-то между завхозом и поваром. Воровал, конечно – продукты из бывшего дома на магазинные менял. Однако сходило, вот ведь.

Паспорт себе выправил. Но комнату в общаге не взял, – к бабе перебрался, билетерше с автостанции. А что, человек уважаемая, с пропиской. Женился.

Но не возгордился Семеныч, не вознесся над нами. По прежнему прост был и доступен, косточками – не брезговал. Они ему – не претили.

…Я его видел третьего дня. Он сейчас в Управлении областном служит.

Главным инженером, что ли…

Ну вот, наговорил глупостей, успел. Впрочем, это не новость – за последние лет 30 я только одни глупости и говорю. Например: я стал указывать людям путь.

И чаще всего – на лядовскую автостанцию.

А может, поголовье груза стало больше? Тогда – почему?

Допустим, ответ первый, как вариант. Все больше и больше сельских жителей все чаще и чаще уходят в город. Смычка.

Колхозы разбогатели. Освоение пахотных земель. Внедрены и успешно применяются разработанные в недрах НИИ нанотехнологии…

…Что же, бля, еще придумать такое?

А – тучные стада лениво гуляют по сочным пастбищам в ожидании экскурсии на мясокомбинаты, и сыпятся, сыпятся несметные урожаи в пресловутые закрома нашей необъятной Родины? Наши люди (нет, народонаселение!) ощутив обрушившиеся на них плоды бессмертной Продовольственной Программы КПСС..? Деторождаемость в десятки раз выросла? Благосостояние трудящихся?