«Вторник». №3, апрель 2020. Толстый, зависимый от дня недели и погоды литературно-художественный журнал

Чу! Идет, пришла желанная…

– Ой, да хватит тебе, и без того страшно, – поспешно оборвал ее Прошка.

Катя лукаво сверкнула на него глазами из темноты и сказала:

– Да я вроде ничего страшного и не пела, – и они молча продолжили путь, лишь изредка вновь раздавалось Катино мурлыканье.

Невозможно было даже определить, на полпути они или им ещё долго идти до деревни – так темно вокруг было. Впрочем, кроме скрипения деревьев слышно ничего не было, но эта тишина пугала еще больше. Вскоре, за деревьями замелькали тусклые огоньки – непонятно, мигали ли это лучины в грязных окнах изб, носились ли над топью болотные огоньки или блестело в лунном сиянии какое-то озерцо. Прошка решил пробираться туда, благо это было дальше по дороге и прибавил шаг. Так, засмотревшись вдаль, он проскочил под упавшей молодой сосной, привалившейся к старой осине.

– Тьфу ты, черт возьми, – опомнившись, выругался он, потом сразу перекрестился и плюнул через левое плечо.

– Что случилось? – спросила так же протяжно, как и всегда Катенька.

– Под цыганскими воротами, не заметив, пробежал, да еще и чертыхнулся. Нельзя под такими деревьями ходить, треугольные ворота в ад ведут. Вот я дурак, ей-Богу! Да тут и осина к тому же, на ней же Иуда повесился…

– А я вот возьму и пройду, – весело воскликнула Катенька и прыгнула под сосну. – И еще раз пройду! – и пробежала обратно. – И ещё! и ещё! и ещё, и ещё… – никак не могла угомониться она к Прошкиному изумлению.

– Ты… ты, ты что… творишь? – только и мог вымолвить он.

– Что хочу, то и творю, – внезапно остановившись, произнесла Катенька и направилась к нему. – А ты что творишь? Думаешь, я не знаю, что у тебя на уме? Думаешь, я не знаю, зачем ты за мной увязался? Провожать меня, ночью, по тёмному лесу? Думаешь, я дурочка деревенская?

– Я… у меня и в уме такого не было… – продолжал мямлить Прошка.

– Ну что ж, я и не против, – и тут Катенька скинула сарафан, отстегнула понёву и протянула руки к Прошке. Её серебряные от лунного света волосы падали на малахитовые плечи, еле заметные ключицы спускались от белокаменной шеи к полукружью грудей. В ямочке между грудями сидела, растопырив лапы, раздувшаяся бурая жаба, от которой, потянувшийся было Прошка тут же шарахнулся. Подняв взор, испуганный парень увидел, что в глазах у Катеньки сверкал рубиновый отблеск, как будто в глубине был спрятан крохотный уголёк.

Закричав, Прошка бросился стремглав бежать к мигавшим вдали огням, через валежник, через выворотни, через царапавший его лицо сухостой. Сзади он ничего не слышал, только тихий свист ветерка и скрип деревьев, треск веток и шорох листьев да хвои под ногами. Наконец, он выбежал на поляну и увидел вдали в свете луны избу, без единой свечи, но всё же. Оглянувшись, он не разглядел среди веток ничего, кроме темневших пней и каких-то неясных, колышущихся фигур. Он ломанулся к избе, решив постучать, но вдруг очнулся и понял – он вновь на хуторе Поликарпа. Значит, он сделал здоровый круг по лесу, побежав от этой… Даже не хочется думать! Впрочем, ему было не до рассуждений – он взобрался на крыльцо, ударил по двери – та открылась сама. В доме было темно, не было слышно не звука. Ему это показалось странным, даже подозрительным – ведь должно быть слышно хоть кого-то, мычанье скота или храп чей-то, поэтому Прошка и огляделся. На хутор Поликарпа похоже не было – там, где был колодец, возвышался гнилой пень, покосившийся хлев пророс кустами, прогнившее насквозь крыльцо покрыто грибами, вместо погреба высился холм, поросший полынью, всё освещал настырный и неверный свет луны.

– Меня поджидаешь? – прошептал кто-то сзади. Прошка обернулся, его повалила наземь уже совсем незнакомая Катенька. Он попытался отбиться, но дышать ему становилось всё труднее, вскоре он не мог даже двигаться. Даже ничего перед собой не видя, кроме непроглядной темноты, он продолжал пытаться двигать руками и ногами, но у него все меньше это получалось. Он будто бы погружался в тягучий и душный, липнущий к телу туман…

Вскоре, духота начала отступать, он смог скинуть с себя непосильный груз и, наконец, приподняться на локтях. Он обнаружил себя не на крыльце, а на печи, в своем доме. Было действительно душно, в ногах лежала сброшенная овчина, которая ему видимо и мешала спать. Прошка слез с печи и вышел из избы, чтобы подышать и умыться. Было раннее утро, тьма лишь чуточку подсвечивалась восходящим солнцем. За дверью было прохладно, лёгкий ветерок трепал наконечники елей. Вслед за Прошкой, из-за двери выглянула его мать:

– Чего не спишь-то?

Прошка нехотя ответил:

– Сон неприятный приснился, вот и всё. Матушка, а мы вчера с батюшкой к Поликарпу ездили?

– Как же, ездили, много чего накупили. Ты что, забыл?

– А вернулся я вчера с ним? – продолжал спрашивать Прошка.

– Нет, один ты вернулся. Поздно очень пришел и спать сразу лёг, ни говоря не слова. А сон и мне неприятный приснился, видать, ненастье сегодня какое-нибудь будет, – Прошкина матушка даже вышла на крыльцо и затворила за собой дверь, приготовившись к рассказу, – Приснилось мне, что стою я в притворе, в храме, на праздник кой-то, и стою, значит, рядом с кануном. А на мне шаль кая-то, старая-престарая, серая, дырявая. Ко мне, значит, матушка Анна подходит и говорит: «Шаль-то у тебя, покойницкая». Я, значит, голову повернула, смотрю – действительно, страшная шаль, покойницкая. Пытаюсь ее сбросить, смахиваю, а она все ко мне пристает, отлипать не хочет. Я её сдираю-сдираю, а она краем на канун упала и зажглась. Ну, тут я и проснулась. Интересно, к чему сон этот? Неужто помру я? Надо будет к Акулине сходить, пусть она мой сон этот разгадает.

– Да, ерунда, а не сон, – махнул рукой Прошка, – чего о нем и думать-то?

Обидевшись, мамка Прошки смолчала, только скрылась в избе и прикрыла дверь. Прошка остался сидеть на завалинке и стал высматривать зарю над лесом. Воспоминания об увиденном сне всё ещё были очень живы в его памяти, и он никак не мог выбросить их из головы. Кроме того, он никак не мог припомнить, что же ещё случилось, когда он загрузил батькину телегу – дальше как в тумане. Тут его взгляд, бродивший по окрестностям, остановился на кусочке опушки, видной с крыльца. Там между деревьями, ему почудилось, что он различает женский силуэт, который он где-то уже видел. Что это за дурная баба вздумала идти так рано поутру за ягодой? Или это просто причудливо изогнутый пень белеет вдали? Или это…

– Ох, ты ж, Боже мой, – вскрикнул Прошка, и крестясь и плюясь через левое плечо вбежал в избу. Дверь захлопнулась, когда самые первые и робкие лучики солнца уже золотили кисточки ковыля, пчелы и шмели разрушали понемногу молчание ночи – начинался новый день страды, бояться, пока что, было нечего.

Эльвира Еникеева

Абдулгареймолчималай

Рассказ

В детстве родители отправляли меня на все лето в деревню. Ко мне присоединялся еще и мой двоюродный братишка с севера.

Собрались мы как-то с Денисом на рыбалку. Накопали червей – их тут хоть лопатой греби. Взяли удочки и спозаранку на речку. Шли вдоль забора и жевали свежий хлеб, который бабушка предложила к чаю. Тратить время на чаепитие не хотелось, вот мы и взяли теплые румяные краюшки с собой.

Только дошли до переулка, чтоб сократить путь к берегу, из раздвинувшегося штакетника выскочил мальчик. Начал, размахивая руками, тянуть нас во двор, тараторя без остановки:

– Эй, малайзар, помогите, а то он утонет, меня бабушка без ушей оставит, скажет: «Абдула, с тобой одни проблемы!». Помогите, вытащите его, я маленький, у меня рука короткая, а он там утонет…

Мы кое-как разобрали его быструю речь.

Денис, подмигнул мне: «Пойдем, глянем на утопленника».

– Нет, он не утопленник, он кричит, значит, жив, надо спасти, малайзар!

Когда мальчик дотащил нас до колодца, стало сразу все понятно. В воде бултыхался котенок, истерично мяукая и пытаясь выплыть.

Я предложил опустить ведро в надежде, что котенок догадается залезть в него. Но тонущий и пищащий серый комочек не понимал. Тогда решили, что надо едой его привлечь. Положили остатки хлеба в ведро. Но ведро плюхнулось. И тут меня осенило: надо бросить одеяло.

Завязал я одеяло на конец цепочки от ведра и опустил. Котенок, барахтаясь, зацепился коготками за мягкий ворс одеяла. Тут уж мы, как настоящие спасатели, не растерялись, стали тянуть лебедку. Замер, дрожа, и продрогший котенок. Видно, испугался.

Мальчик вырвал его из рук и побежал домой. При этом тараторил что-то со скоростью реактивного самолета.

– Нет, ты видел! – возмутился Денис.

– Пошли, а то рыбу мы точно не поймаем, – сказал я брату.

Через пару дней, когда мы собрались купаться в речке, перед нами опять откуда-то выскочил тот самый мальчишка – его, оказывается, звали Абдула:

– А куда вы? Может, и меня возьмете? А то надоело сидеть в огороде, колорадских жуков собирать…

Переглянувшись, мы кивнули, но шаг прибавили.

– А знаете, я решил стать спасателем. Буду людей вытаскивать из колодца, как вы котенка. Из пожаров тоже, я по телевизору видел. Правда, бабушка говорит: «Абдула, лучше молчи, как рот откроешь, уши заткнуть хочется, трещишь, как колокольчик на теленке»…

– Это хорошее дело… Если захочешь, то станешь. Но ты знаешь, спасатели должны быть сильными, меньше говорить, а больше делать, – сказал Денис, рассчитывая, что Абдула хоть немного помолчит. Мы ж пока спускались к речке, узнали все новости деревни, про то, чем его кормила бабушка утром,

сколько у них кур и грядок…

– А я очень сильный, могу даже на тот берег доплыть и обратно без отдыха, хотите? – с надеждой в голосе спросил Абдула

– Да, нет, давай лучше просто полежим, позагораем…

– Ладно, а я поплаваю…