Явление оракула

Явление оракула
Игорь Николаевич Макаров

Это, как и предыдущий сборник рассказов, тоже несостоявшийся роман. Он также дополнен и другими рассказами, не относящимися напрямую к нему. Если прошлый сборник – это больше боевик, то это – фантазия, замешанная на путешествиях и походах. Содержит нецензурную брань.

Картёжник

Это был обычный ничем не отличный от других пансионатов, что обитают на берегу моря и живут именно тем, что сдают, преимущественно летом, койко-место желающим омыть свои телеса в солоноватой воде, что плещет свои воды в метрах четырехстах от жилых помещений некогда отраслевой или территориальной здравницы. Так как чаще всего прежние хозяева почили в бозе или просто продали это учреждение в частные руки, вероятнее всего в руки бывших руководителей данных предприятий, то и живут всё более по старинке. Высот в сфере обслуживания так и не достигли, звёзд, что рисуют себе западные отели на свое груди, он не заработали, но с воды на хлеб они перебиваются вполне успешно из-за цен, что они держат за свои услуги в купальный сезон. Контингент, что обитает там в летнее время, весьма разнообразный: от простых отдыхающих, которые мечтали о море в течение всего года и копили на это деньги всё это время, деловых людей ниже средней руки, которых больше интересовал ближайший порт и грузы, что он переваривает в своей утробе, так и разного рода криминальный люд, что прилетел для того, чтобы стричь многочисленных лохов, которые слетаются для того чтобы «оттянуться» по полной программе. В одном из подобных пансионатов, что недалеко от Новороссийска, в одной из комнат второго этажа собралась именно такая компания. Правда, соотношение лохов, бизнесменов и ворюг не соответствовало природе вещей. Отдыхающий там был один: Степан Васильевич. Это был обычный экскаваторщик, который решил посетить моря хоть единожды в свою жизнь. Жену он предусмотрительно забыл в каком-то городишке не особенно известном и не особенно богатом и расположенном в средней полосе России. По природе он был простоват, но, как и всякий труженик нашей глубинки, иногда употреблял горячительные напитки и в большом количестве, обожал женщин, как всякий мужик, которому нечем занять мозги, кроме как размышлять о юбках, но в них он не разбирался, так как работа его была связана всё более с мужиками. Двое других были гастролеры-картёжники. Это обыкновенные крученные малые, которые разбирались в людях на столько, насколько было им необходимо, чтобы жить своим нечистоплотным ремеслом. Они останавливались в этом пансионате уже не первый сезон и посему всех тут знали. Весь день они обыгрывали народ, что обитал на ближайшем пляже, а по вечерам обдирали его в номере пансионата, что сильно не нравилось четвертому обитателю комнаты. Вот он-то из всех её жителей представлял особый интерес. Это был по натуре своей Остап Бендер. Именно Остап Ибрагимович, что турецко-подданный, только у этого Остапа уже был миллион и не один. Звали его Алексей Владимирович, он был атлетично сложен, здоров, одет в дорогой костюм, хотя из железа у него были только столь же дорогие «роллексы». В отличие от своего литературного двойника, взор его был притушен необходимостью устраивать роскошную жизнь своим миллионам, что ему уже надоело основательно, и он подумывал о том, как спихнуть эту непосильную ношу для него на чьи-нибудь наемные плечи. Он был слишком умён, чтобы быть рабом этого материального мира. Он даже в этот дешевый пансионат забрался только для того, чтобы его не могли найти.

Картёжники, которых запросто все называли Слава и Коля, постоянно играли по ночам в комнате в карты, но Степана Васильевича не обыгрывали, предпочитая не пакостить там, где живут. Но в сторону Александра Владимировича, который был даже младше их, посматривали с повышенным вниманием, но карты того не интересовали, хотя ночные посиделки приятелей, как уже говорилось неоднократно, ему не нравились.

Воскресение 26 июля выдалось дождливым и оттого тоскливым. Слава и Колян играли по привычке в карты с соседями по картёжному цеху, такими же гастролерами, как и они. Серьезного или просто принципиального значения эта встреча не имела, так как они знали друг друга давно и хорошо. Никто ни у кого не хотел выигрывать, а тем более отдавать деньги, которые они зарабатывали, трудясь в тяжелых условиях интенсивного солнечного облучения и нудного, надоевшего им моря. Степана Васильевича не было, так как с недавних пор у него появилась пассия из заслуженных замужних женщин, которые ударялись во все тяжкие, ощутив свободу, солнце и плеск соли растворенной в некотором количестве воды. Александр Владимирович лежал на постели в бежевом дорогом костюме, прикрыв лицо шляпой. Знойные вдовушки его не интересовали, карты и шахматы, в которые резались в фойе отдыхающие – тоже, работы не было, а Даждьбог перекрыл улицы и переулки города всерьез и надолго. Так что оставалось только читать книги, но их не было, а ноутбук со своими компьютерными страшилками давно уже надоел.

Пришлые картежники не знали, что Александр Владимирович не играет в карты, то, что естественно, стали разводить богатого фраера на бабки. Александр довольно вяло отбрехивался от них, но в один момент заявил, что все сидящие даже не умеют играть в очко, а не то, что в преферанс. В преферанс они действительно играли плохо, так как подобная игра котируется среди профессиональных игроков в шахматы, а не среди уличных катал, но на такой простой игре, как очко они зубы съели. У любого из них за спиной было больше двух десятков лет игры в карты, хотя им было лет по тридцать от роду. Это задело за живое всех сидящих за столом, то есть всех, кроме Александра, так как лежал только он.

– Ты не желаешь подтвердить свои слова и сыграть с нами, – сказал игрок по кличке Косой. Эту кличку он получил за то, что когда волновался, то прищуривал правый глаз, и иногда у него дергалась правая щека, хотя косым он никогда не был. Впрочем, лицо у него было сильно перекошено на правую сторону, и оно-то выглядело действительно косым. Игроком он, если брать по большему счету, был плохонький, так как был он не столь умён даже для дела, которым он занимался, не говоря уже о других делах и делишках нашего суетного мира. Если добавить жадность, что застилал ему глаза в самый неподходящий момент, то игроком он был вообще дрянным, но это не мешало ему стричь лохов, так как он любил карты и мошенничать его учили долго и нудно, чтобы он не извлек уроков из этой прусской школы обучения.

Косой чуял верную добычу, и щека его начала дёргаться, и глаз невольно стал щуриться. Неожиданно Александр согласился. Сие удивило Славика и Коляна. Все почувствовали наживу. Тут же достали новую колоду карт, поскольку жулики не собирались мошенничать между собой, а раздевать богатенького Буратино, который так неосторожно подставился им. Начали с тысячи рублей, чтобы не мелочиться и обуть клиента быстро и аккуратно. На удивление Александр согласился. За десять минут он выиграл тысяч тридцать у картежников и за тем медленно спускал их в течение часа-двух, после чего вновь отыгрывал их минут за десять и опять играл в своё удовольствие часа два. К обеду финансовый маятник оставалось в том же положении, что и был утром. Александр предложил закончить игру, при этом он возвращал выигранные деньги, и все мирно расходились без претензий и обид.

Но… Но, на удивление, с эти положением согласился Косой и его приятель, которые смекнули, что им далее уготовлена роль стриптизеров, а данное предложение лучшее, на что им можно надеяться в ближайшем обозримом будущем. Колян со Славиком заупрямились. Им не нравился этот их сожитель, который относился к ним с лёгкой иронией и смотрел несколько свысока.

– Хорошо, – согласился Александр и предложил довести ставки до пяти тысяч рублей.

Приятели согласились, но чтобы избежать проигрыша незаметно сменили колоду карт на крапленую, что имела с той, что была в игре, одинаковую рубашку.

Сначала игра шла по их плану. Они даже отыграли около десяти тысяч рублей, пока держали банк, но стоило картам побывать в руках Александра, как удача отвернулась от них. Крапление было хитрым, но после того, как отбанковал Александр, само крапление перестало соответствовать тем картам, которые они ранее имели. Вместо десятки выходили семерки или шестерки. Туз мог быть и вольтом, и дамой. В течение получаса они спустили всё, что они заработали за прошедший месяц, так и не взяв ни одной взятки на двоих, даже тогда, когда сдавали они сами. Косой, который всё это время, так же как его приятель всё ещё сидел в комнате, даже перестал прищуривать глаз, но тик не сходил с его лица. Он был тёртый калач и видел зону и не единожды, но подобное зрил впервые. Славик даже бросил полированный портсигар, чтобы рассмотреть те карты, которые сдавал, но в портсигаре он видел одни карты, в то время, как на столе оказывались совсем другие. Это было наваждение. Александр даже не убирал деньги со стола, а просто отгребал их в сторону на угол.

Когда приятели обанкротились окончательно, а куча денег выросла на углу до больших размеров, то просили дальше играть в долг. Александр отказался, предложив им даже вернуть выигранные деньги при условии, что те уедут из пансионата или переселятся в другую комнату.

Это предложение было принято. Славик и Колян сгребли свои деньги и вещи, выскочили едва ли не в панике. Не менее потрясенный Косой минуты через две выдавил только одно:

– Как ты это всё делаешь?

– Всё просто: вы видите только то, что я внушу вам, – с насмешкой ответил Александр.

Косой выскочили из проклятой комнаты с не меньшей скоростью, чем их приятели и на выходе чуть не сбив Степана Васильевича.

– Что с ними случилось? – удивленно спросил он Александра.

– Они просто учились играть в карты, – непонятно ответил тот.

К вечеру дождь перестал, но тянуло мерзким мокрым холодком. Александр пошел к морю. Оно было в волнении. Раздевшись, он с разбегу бросился в море и поднырнул под большую волну. В мозгу стучало: «Мы не боги, мы просто на них учимся».

Волны набегали на пустынный берег, ветер рвал деревья и хлопал оборванной афишей. Солнце заканчивало свое движение по небосводу. Дождливый день уступал место холодному, промокшему вечеру.

Убить Опенгеймера

Камера была душная, вонючая, как это обычно бывает на этом слегка белом, то есть сером свете, естественно, как на него смотреть и под каким углом зрения, да ещё через какие очки. Впрочем, свет за окном был белый, но окно было настолько маленьким, что пропускала его малыми дозами. Вечно горящая лампочка только нагоняла тоску и усиливала впечатление давящего серого цвета. Да и сам серый цвет присутствовал повсюду. Стены и кровати были окрашены шаровой краской, что так любят военные из-за её дешевизны, и за то, что грязь была на ней плохо заметна. Это была в чём-то типичная, особенно для России, камера, коммунальное общежитие, которое не обещала ничего хорошего своим постояльцам. Публика в большинстве своем была подстать этому серому окружению, которое насквозь пропитала не только их самих этим запахом и цветом камеры, но и мозги, нервы и само тело, что они уже потеряли всю бесшабашность своей юности. Большинство жителей этой камеры, давно уже относилась к типу постоянных сидельцев, то есть горемык, у которых не хватило ни ума, ни находчивости, чтобы не оказаться на этих нарах. Они привыкли к окружающей убогой обстановки и не замечали её. Это были в большинстве своем некогда жители деревень. Они окончили плохие школы, учились спустя рукава и в своё время никуда не поступили учиться. Манна небесная из радиоактивного ковчега на них не сыпалась, тем боле пиво не лилось рекой, в которой не плавала сушеная вобла или корюшка. Работы в деревнях не было, а собственное хозяйство не вели даже родители, так как отвыкли от него ещё в годы советской власти, тем более они не научились ничему путному. Металлолом, как черный, так и цветной, что некогда валялся бесхозно по всем углам, давно был продан, вместе с тракторами, которые даже можно было починить без больших затрат. Кто был поумней, те подались в город. Другая часть нашла прокорм здесь. Они почти все привыкли к сему образу жизни, и воля уже не могла их принять в свои тесные объятия, так как что именно делать с этой волей-вольной им было совсем непонятно и ещё до тюрьмы. А здесь же тюремная баланда была бесплатная, и даже существовал санитарный надзор. Кто им на воле даже баланду нальёт?

За железными воротами их ждала участь бомжей и приживал, но только при счастливом стечении обстоятельств. Лучшее, о чем они могли бы мечтать на ненужной им воле, так только о том, чтобы за ними вновь захлопнулись железные ворота тюрьмы. Впрочем, если внимательно присмотреться, то и здесь были не все, кого можно было отнести к постоянным обитателем нар. На средней шконке резались в карты. Играли просто, чтобы убить время, так как все, что можно было выиграть, было выиграно и проиграно, на «просто так» никто не играл. Да и все знали, что это есть такое. Один из малых, шлепающий картами, был явно из круга интеллигентов. Некий отпрыск нынешнего компьютерного века. Но смышлёный. Гонял бы он спокойно «чибриков» по экрану или взламывал сайты Пентагона или НАТО, но потребовались деньги на новое железо. Содрал со счета лоха однажды денежки… Понравилось, тем более «железо» у него было уже суперовое. Всё просто: перешел на массовое производство липовых кредитных карточек с друзьями. Потому и сидел в этой камере и резался в карты, раздевая окрестное население, обитающее здесь же. Благо в карты и шахматы он учился играть с продвинутым компом, а не с ЗК, одним из которых, незаметно для себя, и стал, приобретя привычки постоянного сидельца. Впрочем, срок его приближался к концу и настроение его незаметно улучшалось. Играли в тысячу, так как в более интеллектуальные игры, например преферанс, обитатели данной камеры, кроме этого высокоумного осколка высоких технологий, не умел никто играть. Очко было «типа» пьяницы, где мозгами шевелить не стоит, а передергивать карты, находясь в обществе «продвинутых» учителей, он давно научился. Было скучно, так что, когда завизжал замок в двери и появился на пороге камеры новый временный постоялец, то всеобщее внимание сразу обратилось на него, даже картежников.

Сей мужик был среднего роста, довольно плотный, но изнеженный. Как человек, который в своё время занимался спортом, но бросил его и оброс жиром.

– Глянь, Бил, – промолвил партнер данного компьютерного гения, которого все звали Билом Гейтсом, по клички Санёк, мужичёк в свои тридцать лет уже седой, сухощавый и вертлявый, с бегающими глазами жулика – где-то я видел этого фраера.

Сей новоявленный мультимиллиардер, оглянулся через левое плечо и внимательно посмотрел на вошедшего.

– Дурак ты, Санёк, тиливизир плохо смотришь, да это же сам Миша Ходаковский. Знаменитость. У тебя и всей твоей Читы денег меньше, чем у этого фраера. Да ты мечи карту, тут тебе облом по полной, и ты снова полезешь под шконку. У меня бочка, да и червонная небитка.

Тем временем новичка обступили аборигенные обитатели сего пристанища жуликов и мошенников. Это напоминало встречу собачьей шайки с незнакомым псом, но псом серьезным, крупным и кусачим. Задираться никто и не думал и не смел. Впрочем, скоро все успокоилось и вновь прибывший занял свое место.

Прошло некоторое время. Михаил оказался не очень разговорчивым, камерная шушера его не допекала, если кто-то пытался лезть к нему с разговорами, то Ходаковски просто осаживал их своим холодным насмешливым взглядом. Такое поведение с его репутацией мошенника и убийцы, привело к тому, что его стали просто боялись и сторонились. С такими деньгами, он явно мог оторвать любому башку, даже самому крутому. Единственно к кому он относился нормально и считал за человека, так это к новоявленному Билу Гейтсу, хотя последний не навязывался к нему в друзья. Они даже немного разговаривали, хотя компьютерщик не особо его чтил и не стремился с ним сблизиться. Он не любил людей умнее или успешнее себя.

Перед самым освобождением они, наконец, разговорились. Было уже поздно, свет лампочки нагонял тоску. Ходоковский подошел к кровати, на которой сидел компьютерщик.

– Я давно хотел спросить, что ты в тюряги паришься, а не на зоне? У тебя же статья не серьезная? – спросил он программиста.

– Я здесь делал с месяц назад сеть и обслуживаю её сейчас. Меня начальник тюрьмы сам притащил, пообещал, что мне зачтут пребывание в тюрьме в срок. Я-то ему сеть делал и настраивал, а он это оформил, как будто нанимал людей, и те вроде бы делали, а деньги себе в карман положил. Я тоже не в накладе,– ответил тот неохотно.

– Понятно, мелко плавающее жульё, – в раздумье произнес Ходаковский, и, как бы встрепенувшись, спросил. – А как тебя звать, а то тебя все Билом Гейтсом кличут?

– Зовут меня Юрием, фамилия моя Железков. Фамилия не знаменитая, даже непонятная: то ли от слова железо, то ли от слова железа, – и, почесав затылок, спросил. – Вот ты тут сидишь. Вроде человек богатый. Очень богатый. У нас же так: тех, кто мало украл, ссылают в Сибирь, а тех, кто много – в Лондон. Что ты здесь точишь? Вон, Подберезовик, туманный Альбион топчет, а ты камеру меришь? Что, он умнее тебя или границу не мог пересечь?

Насмешка сморщила его губы, и ироничные весёлые огоньки заплясали в его глазах.

– Нет, стал слишком богатым и опасным…

– Что, властям не угодил или не поделился?

– Нет, есть силы помогущественней президентов.

– Это что: Опенгеймеры, Морганы и Ротвейлеры?

– Да, они слишком боятся потерять власть над миром. Конкурентов они душат на корню.

– Понятно, – вновь усмехнулся Железков, – тебя и на Западе бы угробили. Тут хоть кормят свои, каждый день тебе прут. Кстати, век уже другой. Их можно замочить.

– Да брось ты, – Ходаковский махнул рукой и пошел на свою шконку.

–Напрасно ты так думаешь, – добавил компьютерщик, – на свете столько озлобленных дураков. Покажи им только цель.

Через неделю Железков покинул гостеприимную тюрьму, ещё через неделю на многих сайтах появилось послание, в котором красочно и с ужасом описывалась ситуация, что существует на земле и к чему движется человечество. Это было бы обычным злым и пустым сотрясанием воздуха, если бы в конце его не были бы названы виновники, сильные мира сего, воротилы финансового мира, и призыв: убить Опенгеймеров, Морганов, Рокфеллеров…

Ещё через неделю был действительно убит человек из клана Опенгеймеров, очень скоро – ещё двое из клана Морганов… Началась охота на тайных правителей сего мира.

Впрочем, это была шутка, которую не понял никто, поэтому шутник был убит, но затем были ещё трупы Рокфеллеров и Ротшильдов…

Так заканчивался век рыб, век Христа и Магомеда. Наступал век водолея. Наступал век новых богов и властителей.

P.S. Прошло пятьдесят лет…