КамТугеза

– Сейчас почти все то же самое, только не для всех, – ответил Прохор.

Вежливый молодой человек проводил их в небольшой зал на втором этаже. Одна стена в зале была почти вся застеклена и выходила на пруд. Пальмы в больших медных горшках, изящный фонтан с маленьким водопадом, мозаичным дном и цветными рыбками, плетеная мебель с яркими разноцветными подушками – все это действительно напоминало что?то индийское.

– Ты же, наверное, и не ешь ничего: посты и все такое, – спросил Прохор.

– Сейчас Петров пост, но рыбное сегодня можно, – ответил Тихон. – Ты мне почти ничего не рассказал, как отец попал в больницу. Когда его можно будет навестить?

Прохор подробно обрисовал то, что произошло утром. И о сорванной свадьбе и об Анфисе. Рассказывая о роли Софьи, он с любопытством посмотрел на Тихона, но тот, казалось, больше интересовался медицинским диагнозом, а не причинами произошедшего.

На самом деле Тихона интересовало все. Он хоть и провел эти годы всего в нескольких часах езды от Москвы, но то, что происходило в его семье и в стране, было для него совершенно непонятным. То, что рассказывал брат, требовало каких?то других знаний, и кроме Прохора никто ему помочь не мог.

– Ты я вижу, как будто с необитаемого острова приехал. Ты хоть телевизор там смотрел? Про интернет я и не спрашиваю, – у Прохора всегда была привычка вести себя так, как будто он знает что?то такое, чего другим недоступно. Еще в детстве Прохору за это часто доставалось от товарищей. Но желание показать свое превосходство тем, что у него есть доступ к разным, часто выдуманным им самим секретам, было сильнее. Сегодня, когда он понял, что действительно необходим брату, в голосе у него сразу появилось прежняя снисходительность.

Тихон это заметил, но сейчас это не обижало, а возвращало в доброе прошлое.

– Телевизор я смотрел и интернет у нас есть, но это же невозможно сравнить с твоими знаниями, – решил он небольшой лестью подыграть брату. – Если бы ты мог немного меня просветить…

– Хорошо, – согласился Прохор, – но с одним условием.

– Конечно. Каким?

– Сначала ты мне расскажешь, зачем ты все бросил и ушел в монахи. Можно коротко.

– Если коротко, – начал Тихон, – в тот момент я подумал, что вся моя жизнь предопределена. Из?за отца… Всю жизнь быть «сыном Романова». Получалось, что как будто я ее уже прожил. Тогда меня это очень испугало. Захотелось попробовать пойти другим путем.

– Ну и что? Как этот другой путь?

– Вряд ли человек когда?то будет полностью доволен своей жизнью…

– Я не про это, – прервал его Прохор, – я про страх предопределенности. Он прошел?

– Сейчас я этого не боюсь, – Тихон говорил, глядя в глаза Прохору, пытаясь понять, как тот отреагирует на эти очень важные для него самого слова. – Сейчас я твердо знаю, что жизнь каждого человека в руках бога, все наши дальнейшие шаги ему известны, но вместе с тем бог бесконечно добр и всегда оставляет человеку свободу выбора.

– Стоп, стоп. Как это? Все события расписаны, но свобода воли есть? Разъясни мне, пожалуйста, только без этой вашей… ну ты понимаешь, – Прохор покрутил кистью руки у себя перед лицом, – без витиеватости…

– Помнишь, когда мы в пятом классе подложили учительнице биологии пару кнопок на стул?

– Ну да… Крику было много. Как она вообще их почувствовала? Полшколы сбежалось.

– Ты тогда сказал, что Петька Демидов обязательно расскажет директору, кто это сделал.

– Он и рассказал.

– Вот видишь, ты не бог, а все заранее предсказал. И при этом у Петьки сохранилась свобода воли. Ведь он мог и промолчать. Так и бог всегда знает, что с нами произойдет, но каждому человеку оставляет возможность выбора.

– Да уж, – засмеялся Прохор, потирая руки довольный понятным примером. – То есть наши поступки заложены в нас самих. И практически неизбежны. А как же тогда использовать свой шанс на свободу выбора?

– Если коротко, то молитвой и огромным трудом. Но на твой вопрос я уже ответил. А эта тема бесконечна. Твоя очередь рассказывать, – Тихону не терпелось выслушать брата.

– Хорошо. Только вот еще последнее… А стран это тоже касается? Есть ли у стран своя судьба?

– Конечно есть… Но и свобода выбора тоже.

В этот момент начали приносить закуски. И главным блюдом была уха.

– Раз пост, то сегодня рыбный день. Такой ухи, Тихон, ты нигде больше не попробуешь. А знаешь что важно: главный ароматный навар ведь  не стерлядь дает и не судак с семгой, хотя без них настоящей архиерейской ухи не сваришь, а простые ерши. Ну, за встречу! – Прохор выпил рюмку, сильно поморщился и продолжил. – Как ты вовремя приехал. Как раз все завтра сам и увидишь. Чтобы ты все понял, я сейчас кое?что тебе расскажу. Только придется начать издалека.

– Уж сделай одолжение ? просвети нас, сельских жителей.

– Ты, главное, сразу не наедайся. Сейчас рыбник принесут. Вроде ничего особенного ? простая щука в тесте. В этом все и дело. Сделать шедевр из самого простого… С какого периода начнем?

– Наверное, мне надо сначала понять, как так получилось, что когда в 1986 году я уезжал, то СССР, мне казалось, был незыблем как гранитная глыба, а через пять лет его не стало. Что отец рассказывал?

– Да столько лет прошло. Сейчас это уже не важно, –  было видно, что Прохору не понравился вопрос об отце. – Сам же говоришь: все предопределено. Было сотни векторов направленных на разрушение страны и не одного на сохранение.

– Ну нет, – Тихон отложил ложку и несогласно покачал головой. – Я хоть и уехал, но не на Северный же полюс. Был же референдум. Большинство хотело сохранить страну. И уж абсолютно точно никто из людей и представить не мог, что произойдет дальше.

– Вот из-за этих людей ничего и не получилось, – Прохор опять вернулся к своему назидательному тону и говорил как бы неохотно и с одолжением, старательно делая вид, что это все должно быть известно каждому школьнику. – Не хотел я на это тратить время, но, кажется это необходимо. Все идет от человека, вот от этого ерша, – Прохор выловил ложкой из тарелки маленькую, почти прозрачную рыбку. – Дело в том, что социализм подразумевает человека сознательного. А сознательный – это когда он без палки, без других стимулов работает на общество и на страну. Нет такого человека – нет социализма.

Прохор нежно взял рыбку за голову двумя пальцами, наклонил назад голову, опустил ее в открытый рот, несильно сжал зубы и вытащил обратно только скелетик с хвостиком.

– А что, по?твоему, было у нас семьдесят лет. Не социализм? – Тихон пытался не обращать внимания на высокомерие брата.

– Социализм – он разный… Был ленинский, потом сталинский, а мы с тобой ностальгируем по брежневскому… И не потому, что он хороший, а потому, что наша молодость… – Прохор, довольный собой, откинулся на спинку стула, держа в одной руке рюмку, а в другой рыбий скелетик. – Самое смешное заключается в том, что социализм похоронили именно те, кто его и придумал: либеральные интеллигенты. Точнее их внуки. Помнишь программный спектакль у Любимова?

– «Мастер и Маргарита»?

– Ну, нет. Это уже была попса. А первым был Брехт «Добрый человек из Сезуана». Не было бы этого спектакля – о Любимове никто не узнал бы. А после него из Таганки сделали знамя и символ.

– А чем он интересен и почему программный?

– Так этой пьесой дали сигнал, что проект социализм не удался и его пора закрыть. Ты разве забыл о чем там речь? Добрая женщина пытается помочь соседям, а соседи доводят ее до нищеты и разорения. Проще про это пропела Шапокляк. Это уж ты должен помнить: «Кто людям помогает, тот тратит время зря», – Прохор засмеялся, чуть вытянул вперед шею и подбородок, залпом выпил рюмку, потом понюхал рыбку и добавил: – А значит социализм, основанный на добре, невозможен. Потому что человек существо недоброе.

Тихон вспомнил о словах Гены, что настоящая власть сидит вовсе не в Кремле. «В те времена без согласования с КПСС и КГБ ни один фильм и ни один спектакль появиться не мог, – подумал Тихон. – Значит если принять, что брат прав, значит уже тогда, в 70?х, советская элита лишь исполняла чей?то приказ».

– Так эту пьесу Брехт, кажется, еще до войны написал, – вспомнил Тихон.

– Точно, в 1941 году. После того, как Сталин внес заметные коррективы в цели построения социализма. До пресловутого тридцать седьмого года российский социализм рассматривали как начало глобального мирового переустройства, а Сталин не захотел стать марионеткой. Кавказская кровь… И решил строить социализм в одной стране в расчете на собственные силы. Плохо это или хорошо – мы уже не узнаем. Но личные амбиции кавказского парня остановили очередной план глобализации. За это из Сталина сотворили образ кровавого тирана, но Россия стала мировой державой. Через десять лет после того как Сталина закопали, его обвинили во всех тяжких грехах и решили тот сталинский социализм прикрыть. То, что мы застали – это уже была агония.

– Да ладно, – Тихон посмотрел на Прохора недоверчиво, подумав, что тот опять придумывает какие?то конспирологические секреты. – Кто смотрел этого Любимова? Это ты выдумываешь.

– Любимова смотрели, конечно, только допущенные, в этом и был смысл, но вот Гайдая смотрели миллионы.

– А Гайдай здесь причём?

– А у Гайдая в это же время запели про тех, которые «на лицо ужасные добрые внутри». Помнишь, наверное: «Что они не делают, не идут дела. Видно в понедельник их мама родила» и Миронов ножкам так хлоп?хлоп. Как ты думаешь, про кого эта песенка? Не о советском ли народе, строителе коммунизма? И вторая песенка там есть, для тех кто первую не понял… Про зайцев, которые никого не боятся: ни волка, ни лисы, потому что они косят траву. При той цензуре сказать, что единственный выход для советских островитян это отменить понедельники, то есть социализм, и начинать косить траву под руководством каких?то зайцев, могли только с разрешения на самом верху.

– Ну, у тебя и воображение! Я этот фильм смотрел сто раз, и мне даже в голову не пришло, – Тихон внимательно смотрел на Прохора, не понимая, шутит тот или говорит серьезно. – А дальше что?