КамТугеза

Катя подумала, что если бы она просто от него ушла, Томас все равно бы расстроился, но принял это с пониманием. Но то, что виновником этого стал его друг, он, наверное, принять не мог.

– Я знаю, что все это… – Катя пыталась найти какие?нибудь слова оправдания, – понимаешь, Томас, так бывает… Как солнечный удар…

– Девушки всегда предпочитали Родиона, – перебил он. – Еще в школе рядом с ним у меня не было никаких шансов: я был толстый, неуклюжий, – Томас смотрел в сторону, боясь встретиться с Катей глазами. – Но сегодня все не так… до этого он никогда не уводил моих девушек.

Тут Томас увидел, как из остановившегося недалеко автобуса, выходят люди в казачьей форме. В одном из них он узнал своего вчерашнего противника. «Если бы я вчера просто прошел мимо него…» – подумал он.

– Интересная штука – судьба. Чтобы мы сейчас делали, если бы вчерашнего дня вообще не было? – задумчиво произнес он, аккуратно взяв за ножку маленькую рюмку.

– Ты обещал, что сегодня сводишь меня в реставрационные мастерские, показать, что ты делаешь, – Катя хотела скорей закончить неприятный разговор, переведя его в другое русло.

– И ты так убедительно говорила, что тебе это очень интересно, что я даже поверил.

– Понимаешь, Томас, – Катя понимала, что надо хотя бы попробовать объяснить, то, что она и сама еще плохо понимала. – Я женщина и такая наша природа. Я тебя не обманывала. Мне на самом деле очень хотелось узнать, чем ты живешь. Мне и сейчас это интересно. С удовольствием схожу с тобой, когда ты меня пригласишь. Но у женщин и у мужчин разные задачи в жизни и поэтому они по?разному смотрят на одни и те же вещи. У женщин вообще мало выбора. А может, его и совсем нет. Женщине труднее сделать карьеру или заниматься бизнесом. Дело не в том, что кто?то не дает или способностей не хватает, а в самой природе женщины. Главная ее цель в жизни – найти мужчину. Но мужчину не для себя, а отца для своих будущих детей. В этом смысл ее жизни. Поэтому она не имеет права ошибиться.

– Все это звучит красиво. И я даже не буду тебя спрашивать, чем Родион будет лучше меня для твоих будущих детей. Ты женщина, тебе виднее, – Томас выпил, сильно зажмурил глаза, будто надеясь, что когда он их откроет, все окажется дурным сном, но когда  убедился, что ничего не изменилось, добавил: – Мне важно понять Родиона. В моем понимании есть вещи, которые делать нельзя ни при каких обстоятельствах. Даже если вы на необитаемом острове остались одни, и шансов на спасение почти нет – спать с девушкой друга нельзя. Это табу!

Мелодия зазвонившего телефона прервала их разговор. Томас сразу понял, что Кате звонит его друг.

Глава 28

Из Некрасовки до ЦКБ Прохор с Тихоном доехали на такси. У центральных ворот КПП их ждала вызванная Прохором служебная машина с водителем. На ней добрались до длинного серого двухэтажного здания, затерянного в глубине большой территории. В фойе братьев встретили два доктора, которые провели их через подземный коридор в комнату без окон и попросили подождать. Не успели они присесть в очень глубокие, но неудобные кресла, как в комнату из одной из трех дверей, вышел еще один доктор и пригласил их за собой. Они прошли в зал, где вместо одной стены,  было большое панорамное окно, как в ресторане на Чистых прудах. Только за ним был не пруд, а ярко освещенная операционная.

– Ваш отец сегодня перенес два инфаркта и если будет третий, то сердце не выдержит. Он распорядился, как только вы приедете, дать ему возможность с вами поговорить. Это очень трудно в его положении. Понимаете, он очень слаб для этого. Мы его, конечно, попробуем подготовить, но, сколько времени у вас будет, я не знаю. И скорее всего, это все, что мы можем сделать. Подождите здесь, я вас позову.

Прохор подошел к стеклу. Рядом с ним, чуть сзади встал Тихон.  Несколько врачей что?то делали возле кровати, на которой, по всей видимости, был их отец.

– Вот как бывает… А еще утром хотел жениться… Доктор, который приехал к нам домой, сказал, что ничего страшного и вдруг… – вспомнил Прохор, глядя через стекло.

– Он не молод… – шепотом ответил Тихон.

– Да. Он из другой эпохи. Теперь его обвиняют, что он похоронил социализм. А разве он? Я помню ночную многокилометровую очередь в «Макдональдс» на Пушкинской. За бутербродом, за обычным бутербродом очередь… Как дикие люди… Такой стыд… А теперь те же люди вдруг стали патриотами СССР… А какое там хорошее кафе до этого было.

– Кафе «Лира»… – тихо сказал Тихон. – «А я все верю, что где?то божью искрою света, займется костер…»

Прохор оглянулся и удивленно посмотрел на брата.

– Ты помнишь эту песню? – спросил он.

– Тогда, казалось, это очень важным… А вышло…

– Да, тогда казалось, что если убрать Ильича из Мавзолея все станут счастливыми. Думали, что для счастья и нужно лишь «Levi's» на жопе и «Deep Purple» на кассете. Но оказалось, что этого маловато. Потому что когда ты наконец купил долгожданные «Levi's», сосед приобрел дом в Париже.

– Зависть, конечно, тяжкий грех, она разрушает и самого человека, и страны, но что сделаешь… люди несовершенны…

– Несовершенны? – Прохор поморщился. – Нет. Гораздо хуже. Ленивы, глупы, эгоистичны… Сначала требуют от родителей, потом от государства. А когда не получают, решают, что их обманывают. Родители из жадности не дают им конфет, власть состоит сплошь из жуликов…

– А разве не так?

– Власть? Это те же люди. Не с Марса, не с Луны. Слесарь ворует свое слесарево, то кесарь кесарево… Сотни лет в России одни и те же проблемы. Царизм, социализм, капитализм… Всегда власть виновата. Может дело совсем не в этом? Может не зря варягов на царство приглашали?

– Ты хочешь сказать, что от нашего народа не может быть другой власти кроме той вороватой, что есть?

– Не знаю… Разве что ангелы спустятся с небес и будут чистить наше говно… Хотя… – Прохор опять оглянулся на брата раздумывая, стоит  говорить или нет. – В Аустерлицком сражении, показательно позорном для России, был один эпизод, – начал Прохор будто вспоминал детали битвы, в которой сам был участником. – В разгар боя, в низине у Раусницкого ручья, французская конница смяла каре Семеновского полка, русскую пехоту из бывших крестьян… – Прохор говорил медленно, как будто глядя сейчас не на то, что делали за стеклом врачи, а на ту бойню. – Французская гвардейская кавалерия генерала Раппа порубила бы всех наших солдат… И тут кавалергарды. Дети элиты русской аристократии. Двухметровые двадцатилетние красавцы в белоснежных мундирах, на дорогих, безумно красивых гнедых лошадях под алыми вальтрапами, с огромными палашами наголо… Прекрасно зная, что эта атака будет их первой и последней… Даже не сомневаясь, пришли на помощь…

По тому, как говорил Прохор, было очевидно, что эта история имеет для него огромное значение. После небольшой паузы он продолжил:

– Они говорили с русским народом на разных языках, но когда пришло время они, не задумываясь, отдали жизни за свой народ, чтобы не дать никому шанса усомниться в их чести. Мне эта атака русской тяжелой кавалерии ночами снилась. Вот я и надеялся, что у нас сейчас такая элита появится…

В эту минуту вошедший доктор молча пригласил их.

– Так почему не появилась? – поинтересовался Тихон.

– Потому что вся элита погибла там, в бестолковых боях под ненужными  Аустерлицами… – ответил Прохор, проходя за доктором.

Глава 29

То, что отцу оставалось жить совсем мало, можно было понять по спокойным смирившимся лицам врачей, которые вышли из реанимационной палаты, выключив яркий свет и оставив их одних. Сам Романов был удивительно бодрым и даже веселым. Тихон, не видевший отца больше тридцати лет, удивился, что тот так мало изменился.

– Идите сюда поближе. Мне громко говорить трудно… Рад, что успел тебя увидеть перед тем, как сдохнуть, – Юрий Владимирович с трудом оторвал руку от простыни и протянул ее Тихону. Тихон взял в руки белую кисть отца со скрюченными холодными пальцами и держал не отпуская. Романов долго смотрел на него.

– Да, Тихон, ты весь в мать. А ты, – Романов?старший перевел взгляд на другого сына, – ты Прохор, наверное, в меня. Не самые мы с тобой умные, – Романов попробовал улыбнуться, но вышла лишь неприятная ухмылка. – Моих дел уже не исправишь… А тебе… – он несколько раз глубоко вздохнул. – Запомни хотя бы основное правило… Любой шаман в глухой деревне всегда знал: чтобы народ его слушал, народу нужны жертвы… Не петух или овца, а красивая баба, а иногда и что поважнее… Авраам, вон, готов был сына, – он смотрел на детей слезящимися глазами, – а наши новые дворяне без хорошего хозяина… как голытьба, дорвавшаяся до денег, делают всё наоборот. Блядям яхты дарят, а бестолковых детишек в Париж отправляют. Нельзя этого делать, когда люди последний хрен без соли доедают… Люди могут этот свой хрен вам в жопу засунуть, – Романов хотел рассмеяться, но лишь хрипло закашлялся, как недавно Прохор в ресторане. – Эх, короткая у нас память. Да и я… если бы знал, что все так получится… Ведь вся наша элита из моей обоссаной сандалии вышла… Эх, если бы я тогда не обмочился с испугу на Красной площади… Вот как все повернулось.

Он замолчал. Эта речь забрала у него почти все силы. Закрыв глаза, он вспомнил, как очень?очень давно в снежной казахской степи пытался уснуть в армейской палатке у чугунной печки, слушая вой голодных волков. Утром на снегу у входа в кровавом пятне валялся пустой ошейник, привязанный цепью к собачьей будке.

Весной степь наполнилась машинами. Сотни МАЗов, ГАЗов, ЗИЛов. Цементовозы, самосвалы, тягачи, тракторы, бульдозеры. И тысячи людей. Целая страна надежд. Он был совсем молодым инженером и мог спать всего по четыре часа в сутки. Потом первый удачный пуск. Всеобщая радость и раздача наград. А его почему?то забыли. В душе поселилась обида. За ней пришла зависть. На вокзале его провожала девушка в валенках и телогрейке. Иней на слипающихся ресницах. Большие, верящие глаза, в которые  стыдился смотреть. Он обещал вернуться…

Романов очнулся, по?прежнему сжимая руку Тихона.

– Я всегда думал, что нет никакого бога. Слишком много я сделал такого, что бог меня должен был давно уже шарахнуть какой?нибудь молнией, а вот видишь, сколько прожил, – глядя в потолок, Романов говорил медленно и слабым голосом, часто моргая глазами. – Теперь боюсь, а вдруг его и правда нет. И там ничего нет. А есть только эта… которая всегда по ночам сидит на кровати у меня в ногах и ждет. Молчит и ждет. И я молчу. Молчу, потому что от страха пошевелиться боюсь… Но еще страшнее, когда засыпаю… Мне снится один и тот же кошмарный сон, – глаза его стали стеклянными и обращенными внутрь, как будто он видел что?то, недоступное больше никому.

– Я, Тихон, тебе денег немного оставил. Прохору деньги не нужны, да и тебе наверное… Но может… на доброе дело потратишь, церковь свою достроишь. Может, кто меня и добрым словом вспомнит. Помолится за спасение… Страшно мне умирать непрощенным…

С каждым словом ему становилось все хуже. Говорил он тихо и прерывисто, делая большие паузы. Рот оставался открытым. Глаза не закрывались, но зрачки наполовину закатывались за верхние веки. Иногда по телу пробегала пугающая дрожь.

В реанимационную палату из комнаты с окном зашел доктор и тихо сказал:

– Мы можем еще попробовать, но это даст не больше минуты.

Братья переглянулись и Прохор отрицательно мотнул головой. В эту минуту Романов?старший опять пришел в себя.

– Как же страшно, – лишь успел он сказать и опять провалился в свой кошмарный сон. Во сне он видел себя, лежащего на койке в пустой комнате с тусклым светом, и слышал жуткого скрипа какого то колеса, раздающегося из?за двери. Несколько секунд он пытался вспомнить, где он, но потом как взрывная волна откуда?то накатила смертельная паника. Парализующий страх сверлом ввинчивался в голову. Закричать он не мог – кричать было страшно. Он заплакал.

Очнулся опять весь в слезах. Рядом стояли Тихон и Прохор и смотрели на него так, что он понял: там, куда он уходит, они не могут ему помочь. Глаза его закрылись, и он смирился с неизбежным.

Романов ясно понимал, что вся его жизнь уже осталась где?то далеко позади и теперь не имеет никакого значения. Его уже не интересовало, как он сюда попал и почему он этого не помнит. Это тоже было уже прошлым. А в настоящем была железная кровать и мерзкий скрип где?то за стеной. И этот скрип приближался. Юрий Владимирович понял, что сейчас будет самое страшное в его жизни. Все тело покрылось холодной липкой испариной. На потолке загорелись длинные, узкие, очень яркие лампы. Через несколько секунд открылась дверь и два человека в белых халатах вкатили в комнату железную тележку. Они переложили его на нее и повезли с тем же жутким скрипом по длинному коридору. Потом толкнули какую?то дверь и оказались в темной душной комнате. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел низкий закопченный потолок и понял что это и есть та самая кочегарка. Он склонил голову вбок и увидел рядом раскаленную дверь топки, очерченную огненным квадратом и с надписью KRUPP в центре. Санитары подняли с пола длинную заостренную трубу и вопросительно взглянули на кого?то, кого Романов не мог видеть за своей головой. Получив ответ, они кивнули и начали делать то, чего Романов ждал и боялся всю свою жизнь: насаживать его на этот шампур.

Глава 30