КамТугеза

Он сразу понял, что одноклассник появился перед ним не случайно. И явно не с добрыми намерениями. Поэтому драки не избежать и лучше бить первым. Если бы Катя не лежала на его коленях, он смог бы успеть сбить с ног тщедушного Рябова, пока те двое обойдут скамейку.  Катя, не понимавшая что происходит, начала медленно подниматься с его колен. Он уже почти был готов вскочить и налететь на Германа, когда тот, предвидя такую ситуацию, кивнул стоящим за скамейкой казакам и один из них с размаху ударил Родиону сзади по затылку дубовой рукоятью нагайки.

– Ну вот, не хотел идти по?хорошему, значит, понесут по?плохому, – Рябов ногой столкнул потерявшего сознание Родиона на землю и стянул ему руки за спиной нейлоновым хомутом.

– Ну а ты? Сама пойдешь или как? – он вытащил из кармана нож, откинул лезвие и поднес к Катиному лицу. – Лучше быстрее двигай копытами, а то мы прямо здесь вас обоих кончим.

Катя была так потрясена произошедшим, что от растерянности только кивала головой.

– Этого под руки и в автобус, – распорядился  Герман. – А ты, сучка,  иди вперед, –  сказал он Кате, – и не вздумай попробовать убежать, а то я ему сразу горло перережу.

Они прошли через пустой двор и затащили Родиона в один из  стоявших автобусов с наглухо тонированными стеклами.

– Заходи, чего застряла! – Рябов толкнул в спину, замешкавшуюся у автобусной двери Катю.

В автобусе Родиона бросили на сиденье, а Катю за кисть руки такой же пластмассовой стяжкой привязали к поручню в конце автобуса. Такими же стяжками заблокировали все двери.

– Вот что, милая, если хочешь жить, то сейчас сделаешь все, что мы  захотим, – похотливо произнес казак с синяком. – Ну, ты понимаешь… – он попытался подмигнуть заплывшим глазом, но лишь сморщился от боли. – А не хочешь добровольно, то у нас веревок хватит. Нам так даже интереснее будет.

Катя уже пришла в себя и смогла реально оценить ситуацию. Она быстро сообразила, что помощи ждать неоткуда. Все на митинге. А если кто и видел произошедшее, то люди в форме, пусть и казачьей, ассоциировались с властью и поэтому вряд ли кто?то вызовет полицию. Да и полиции сейчас было не до этого: она занята митингующими.

Глядя на казаков, больше похожих на обычных гопников, Катя, выросшая в нищей деревне, хорошо знала с кем имеет дело. Она видела на их лицах очень ей знакомые симптомы наследственного алкоголизма и вырождения. Узкие покатые лбы, сморщенные не по возрасту лица, провалившиеся под переносицу выцветшие глазки, которые смотрят на все вокруг абсолютно бессмысленно и вяло, а если в них что?то и появляется, то это лишь ненависть, страх или похоть. Половина ее одноклассников могли сойти за близнецов этих отморозков. Сейчас они паскудно улыбались, но она знала, что это легко может смениться неконтролируемой скотской злобой.

– Ну что решила? – спросил самый нетерпеливый, расстегивая ремень на гимнастерке.

– Хорошо, я согласна. Но после вы нас отпускаете, – решительным тоном ответила Катя, понимая, что других вариантов нет.

– Здесь условия ставлю я! – захрипел Рябов, делая шаг к Кате – Твоего жениха мы с собой увезем. А тебя, если все хорошо сделаешь, может и отпустим. А захотим, прямо сейчас на куски обоих порежем, – он опять  рассмеялся квакающим смехом, как тогда у лавочки. Изо рта вырывались хриплые булькающие звуки, а из глаз от истерической радости  предвкушения мести текли слезы.

– Ты его не слушай, – соврал казак снявший ремень, – он шутит. Отпустим. И тебя отпустим и парня твоего.

Катя подумала, что если они привяжут ее к сиденьям, то все равно сделают все, что захотят и она не только не сможет помешать, но и тогда у нее, связанной, не останется никакого шанса что?либо предпринять для спасения себя и Родиона.

– Да, я все сделаю. Только потом выпустите нас.

– Потом и посмотрим, а сейчас пусть и он посмотрит, – Герман взял кем?то оставленную бутылку с водой и вылил ее на голову Родиона, чтобы тот очнулся.

Катя одновременно и обрадовалась, и растерялась. Он жив – ликовало сердце. Но если он увидит, что сделают с ней эти твари, это будет гораздо хуже самого насилия.

– Ты что, окончательно с ума сошел, – с трудом приходя в себя, выдохнул Родион.

– Да, Родичка, окончательно, – злобно ухмыльнулся Герман. – И ты в этом убедишься. Поверь мне, для тебя все только начинается.

Рябов схватил его за волосы и поднял голову так, чтобы Родион видел Катю.

– Думал, только тебе хочется с красивыми девками трахаться? Нет, Родя, видишь – остальные тоже хотят. Так что надо делиться. Ты не переживай. Мы сначала её порадуем, а потом и до тебя очередь дойдет, – Герман подошел к Кате и без всякой необходимости ударил ее в живот. – Начинайте, – скомандовал он, – а то скоро остальные с митинга вернутся. Всех может не выдержать, – злорадно добавил он, переполняемый счастьем.

Звон разбившегося бокового стекла и грохот от влетевшей в салон здоровой железной урны ошеломил казаков. Поэтому никто не помешал Томасу быстро забраться в окно. Вся испанская кровь в его огромном теле сейчас кипела. Он был похож на разъяренного быка. Налитые кровью помутневшие от ярости глаза, прижатый к груди мощный подбородок с жесткой щетиной, искривленный ненавистью рот с частоколом крупных белых зубов, лохматая грива черных волос… Сто сорок килограммов смертельной злобы.

Если у растерявшихся казаков и был маленький шанс спастись, то они его упустили. Томас схватил за ножки лежащую на полу черную квадратную урну и, подлетев к первому оказавшемуся около него казаку, обрушил ее ему на голову. Можно было услышать хруст костей ломающихся рук, которыми тот пытался защитить свою голову. Урна вошла в череп углом и раскроила его почти пополам. Второй казак, успевший снять ремень, попытался схватить Томаса за руку, но был мгновенно отброшен и рухнул между сидениями. Он начал кричать от ужаса и боли, еще до того, как  урна в руках Томаса опустилась на него первый раз. А Томас как лесоруб, несколько раз выпрямлялся, откидывая урну далеко за спину, и несколько раз опускал ее на визжащего казака. После нескольких ударов он затих. Рябов, пытавшийся перерезать ножом хомут на задней двери автобуса, чуть замешкался, и следующий удар пришелся ему на спину. Он сразу упал вниз в яму, где ступеньки и закрыл голову руками. Томас не стал его добивать, а лишь с размаху кинул в него урну и бросился к Кате.

– Ты как? – он опустился на колени и стал зубами перекусывать хомут.

– Нормально. Ты откуда взялся? – Катя, потирая затекшую руку, потрясенно смотрела на Томаса.

– Я из дома. В окно за вами немного подсматривал, а потом здесь кое?что успел услышать, – улыбнулся Томас. – Родион, ты живой? Это твои друзья были?

Они вдвоем подошли к нему и стали пытаться освободить его стянутые за спиной руки.

– Это наш общий друг – Гера Рябов, – ответил Родион. – Ты его разве не узнал?

– Это та мелкая гнида из нашей школы? Как он здесь оказался?

Освобождая Родиона от хомутов, никто не заметил, как Герман подполз к ним с задней площадки. И только когда он резко вскочил и несколько раз ударил Томаса сзади ножом в горло, закричала Катя. Перед тем как умереть, Томас схватил Германа и сдавил его горло своими толстыми пальцами. Тот несколько секунд дергал тонкими ручками, как препарированная лягушка. И по ужасу в его вытаращенных глазах, было ясно, что он и сам понял, что это смерть – шея его сломана, и черти его тащат куда?то, зацепив за кишки и жилы ржавыми крючьями.

Глава 40

То, что происходило на огромной площади, даже отдаленно не напоминало какое?то продуманное полицейское действие. В этом бардаке было не больше смысла и организованности, чем в деревенской драке после свадьбы. Речь уже не шла о вытеснении людей с площади. Без централизованного командования, разрозненные группы солдат действовали сами по себе. Где?то они, сцепившись друг с другом руками, пытались не допустить проход людей, сами не зная куда. В другом месте растерянный конопатый лейтенант приказал своим бойцам не допустить разграбление магазина, витрину которого разбили кирпичами и уже выносили коробки с товаром. Но от солдат отмахивались, как от назойливых мух, не думая прекращать воровство.

Не успевших скрыться казаков, ловили и избивали молодые ребята. Они были похожи на футбольных болельщиков, но настоящие они или такие же ряженные, как и сами казаки, никто не знал. После того, как казаков на площади уже совсем не осталось, хорошо организованные молодые люди переключились на общественный транспорт. Десятка два автобусов стояли вдоль тротуара, заблокированные еще перед митингом. Водители были на своих местах и ждали, когда можно будет продолжить работу.

Сначала  болельщики попытались заполнить автобусы митингующими и рвануть в центр Москвы. Кто?то кричал в мегафон: «Пора вернуть Кремль себе!» Но ехать штурмовать Кремль никто не хотел. Людей, как обычно, больше интересовало разграбление магазинов. Выносили все: нужное и не нужное. Какой?то мужик тащил на плече женский манекен в купальнике, а в руке нес открытую бутылку вина, из которой, останавливаясь, делал большие глотки. Пожилая женщина, скрюченная ревматизмом, нагрузила магазинную тележку картошкой и катила ее за собой, разгоняя толпу своей палкой. Симпатичная сообразительная мамаша вытащила из детской коляски ребенка и взяла его на руки, чтобы муж мог положить в нее несколько коробок украденного алкоголя. Некоторые магазины, в которых взять было уже нечего, поджигали.

Невидимые организаторы сообразили, что увезти людей в центр города не получится, и поменяли план. Грубо вытащив нескольких водителей из автобусов, машины развернули поперек дороги, полностью перекрыв возможный подъезд.  Но и этого показалось мало. Тогда у каждого автобуса собрали большую толпу, опрокинули их на бок и подожгли. Целый район оказался в западне.

Командир СОБРа, полковник Андрей Алексеевич Тушин, сидел за небольшим железным столом, прикрученным к полу, один в штабном КУНГе, стоявшим около разрушенной сцены. Он уже догадался, что происходит. Это в августе 1991 года для него, молоденького курсанта, было непонятно, зачем в Москву нагнали никому ненужные и бесполезные в той ситуации танки. Почему солдаты, выставленные в оцепление, делали все наоборот: специально перегораживали соседние улицы, чтобы случайные прохожие могли выйти только на площадь перед Белым домом. Кто привез на автобусах пьяных, собранных непонятно откуда агрессивных людей. Но вечером, когда увидел по телевизору пьяного президента, он понял – организаторам нужна была красивая массовка для картинки, чтобы повторить уже отработанный еще в 1917 году сюжет с вождем революции, призывающим с броневика идти на штурм прогнившей власти. Как и тогда, никого штурма, конечно, не было. Для Тушина труднее всего было осознать, что все это лишь чудовищный обман многомиллионной страны. Поверить в это до конца, он тогда еще не мог. Это бы значило признать, что почти вся верхушка страны состоит из подлецов и предателей. Его служба стала бы бессмысленной.

Окончательно вера в честную и справедливую власть у него исчезла 13 января 1996 года. Поздно вечером его вызвали на доклад в штабную палатку. За два часа до этого, прямо у него на глазах пуля влетела в лоб его лучшего друга, Саши Сысоева, когда они лежали на сырой, перемешенной с грязным снегом земле, в оцеплении на окраине села Первомайское. Тогда ему казалось, что на этом клочке земли в излучине Терека сосредоточилось все зло на земле. Столько вранья, предательства, обмана и глупости он не видел больше никогда.

В центре палатки гудела раскаленная докрасна чугунная печка, со всех сторон обставленная валенками и сапогами, с развешанными на них носками и портянками. Чуть дальше, два больших стола сделанных из обычных дверей: один с картами и схемами, другой с водкой и закусками. На экране маленького переносного телевизора выступал президент. Любому мужику, находящемуся в палатке, давно было ясно, что этот алкаш?подкаблучник в нахлобученной по самые брови нелепой большой песцовой шапке?ушанке давно уже не управляет страной. Все вершат никому не известные люди у него за спиной. Поэтому каждый раз, когда он появлялся на экране, у любого приличного человека от жгучего стыда сжималось сердце. Но сегодня он превзошел сам себя. Видно было, что ему уже удалось с утра обмануть охрану и выпить заветную чекушку. Поэтому, уже с трудом подбирая слова, явно сам не понимая, о чем говорит, он рассказывал миллионам россиян, как очень и очень тщательно подготовлена та самая военная операция по освобождению заложников, в которой сейчас участвовал Андрей Тушин. Потом этот сумасшедший человек, президент огромной страны рассказал про каких?то тридцать восемь снайперов. Для наглядности он приложил к плечу воображаемую винтовку и начал с трудом, по?старчески осторожно, кружиться на месте, демонстрируя окружившим его  прихлебателям, как снайперы следят за назначенными целями. Тушин смотрел на свои мокрые, грязные ватные штаны, которые от жаркой печки уже начали дымиться, и слушал, как президент объяснял, что если заложники разбегаются в разные стороны, то террористам их труднее убивать.

Рота, в которой служил Тушин, была уже сутки на позиции, а горячую  еду ни разу не подвозили. Запасы сухого пайка кончились. А пропитый голос талдычил: «Все продумано до мелочей. Я вам гарантирую, что каждый бандит под прицелом и все заложники будут освобождены буквально вот?вот, с минуты на минуту…»

Андрей думал, что скажет жене погибшего друга, у которой остались двое совсем маленьких детей. Если бы этот самовлюбленный болван, загнавший по пьянке в нищету и безнадегу всю страну, сейчас оказался здесь, в Первомайске, и военно?полевой суд приговорил бы его к расстрелу, то Тушин не раздумывая, вызвался бы исполнить приговор тут же, на месте, где?нибудь за этой палаткой.

Как боевой командир, он считал, что такое отношение к своим обязанностям для человека, отвечающего за жизни ста пятидесяти миллионов человек, это подлое предательство.

Следующие двадцать пять лет своей жизни Тушин сотни раз сталкивался и с предательством, и с коррупцией. Он заставлял себя думать, что это уже стало неизбежным злом, и он ничего не может изменить. И что, главное, не замараться в этом самому. «Тебе что, больше всех надо? – умоляла не вмешиваться жена. – Не можешь терпеть – выходи на пенсию. Купим маленький домик в Анапе. Будем фрукты выращивать, курочек заведем. С голоду не умрем».

Анапа, не Анапа, но бросить все и вернутся в старый родительский дом в десяти километрах от есенинского Константиново ему хотелось безумно. Он вспоминал, как пацаном бегал на рыбалку через заливные окские луга,  пугая птенцов куропаток, еще не умеющих летать, быстро прячущихся в густом разнотравье. Вспомнил как бесконечные ржаные поля за деревней, в конце августа превращались в золотое, шумящее от сильного ветра, море.

Первый раз Андрей Алексеевич не знал что делать. Выбор был такой: нарушить приказ генерала, то есть по факту пойти против государственной власти, или признать что ты не российский офицер, а обычный трус и приспособленец и вся твоя жизнь не имела смысла.

Он не сомневался, что это часть какой?то грандиозной провокации. Генерал Кузнецов, может и циничный мерзавец, но он профессионал. И никогда бы не стал устраивать подобные рискованные качели лишь для того, чтобы разозлить народ без какой?либо цели. Но вот какую цель он преследовал, Тушин понять не мог. А времени разбираться не было. Каждую минуту события грозили пройти точку невозврата. Жаловаться на действия генерала? Кому? Министру? Тот не сможет быстро отреагировать. А если все как в 91?ом году? И все министры давно продались?

Вообще, было похоже, что все руководство куда?то испарилось. Будто никто не хотел вмешиваться. Хотя кому там наверху вмешиваться: столько лет отрицательного отбора…

А действовать надо прямо сейчас. Выявить и нейтрализовать всех уличных провокаторов. Успокоить гражданских. Трудно, но еще возможно. Для этого нужен приказ Кузнецова. А такого приказа он не даст. Значит, крови будет еще больше. И потом уже цепная реакция с непредсказуемыми последствиями, остановить которую будет уже невозможно.

Тушин понимал, что беспорядками воспользуется тот, кто стоит за Кузнецовым. И вероятнее всего, для смены власти в стране. Никогда в мировой истории перевороты и революции не приносили пользу стране. За сладкими невыполнимыми лозунгами скрывались очередные жулики, желающие прорваться к кормушке. А кризисом власти, который при этом образовывался, всегда пользовались открытые враги. А страна скатывалась в нищету. «Неужели и сейчас так? Тогда, Кузнецов враг? А если нет? Может плюнуть на все? Уйти на пенсию? Сидеть ранним утром с удочкой на берегу Оки, любоваться на солнце, разгоняющее туман над водой. А смогу я смотреть на себя в зеркало, бреясь по утрам? Что будет со страной? Сохранится ли она? Или распадется, как СССР после похожей провокации в 1991 году?»