Из ниоткуда в никуда. Часть 2

В центре полянки, около стола под навесом, между больших пней из серых гладких валунов было выложено большое круглое костровище.

«Всё как сотни лет до нас», – подумал Максим и встал около него, ожидая команды Николая. Тот улыбнулся и пошёл к лесу. Только тогда Максим разглядел, что в начинающуюся на краю поляны гору было врезано странное сооружение из толстых, почти не тёсаных бревен. Наполовину избушка, наполовину землянка. Он пошёл за приятелем.

Дверь в неё была подперта бревном, наверное, от животных. Рядом было вырублено единственное небольшое окно. Боковые стены наполовину прятались в горе, а заднюю стену гора укрывала полностью. Максим вообразил, что это вход к хозяйке этой горы и этих мест.

– Хорошая избушка. Всегда к лесу задом, а к людям передом, – сказал Николай, пригнувшись, входя внутрь.

Убранство было очень скромное. Пол земляной. В центре стоял накрытый протёртой клеёнкой большой стол с двумя лавками. За ним от стены до стены широкие нары, на которых могли разместиться несколько человек. По бокам висело несколько полок из нестроганых досок. На них стояли какие-то коробки, пакеты и несколько книг. На гвоздях висели два котелка и железный почерневший от костра чайник. В противоположном от окна углу примостилась пузатая чугунная печка-буржуйка. Рядом с ней охапка сухих дров и береста для розжига.

– Есть всё, что надо для жизни, – оглядевшись, заключил Николай.

– Остальное дано нам в искушение, – с улыбкой поддержал Максим.

Они разожгли костёр. Николай попросил принести воды из ручья, который сразу за баней впадал в озеро. На толстой жерди, перекинутой через костёр между двумя опорами, вскипятили воду в чайнике и в нём же крепко заварили чай.

– У нас в армии был маленький клуб, – вспомнил Максим, потягивая крепкий горячий чай из алюминиевой кружки за столом у костра. – И мне, как старшине, надо было туда водить после ужина молодых бойцов.

– А почему только молодых? – спросил Николай.

– У нас часть маленькая, в казармах были телевизоры. Никто из старослужащих не хотел идти в клуб и в сотый раз смотреть «Чапаева». А для молодых это была передышка перед вечерними издевательствами, – Максим смотрел на озеро, а в мыслях был очень далеко. – Я к чему это вспомнил. Там в клубе я впервые ощутил биополе, которое исходит от людей. Страх висел в этом маленьком клубе, как тягучий туман. Солдаты ловили последние минуты покоя, перед тем, как их опять будут заставлять чистить чужие сапоги, подшивать воротнички, ползать под кроватями, изображая танки. Я чувствовал их страх…

– Да уж. А у нас дедовщины не было. Всё по Уставу.

– Так вот здесь, на озере, – Максим посмотрел вокруг, – я физически ощущаю покой. Такое ощущение, что я часть этих деревьев, этого ручья, озера, этого неба над нами… И всё это вечное, в отличие от нас. Мы умрём, а всё это будет оставаться почти без изменений.

– Это после города тебя так накрыло, – улыбнулся Николай.

– Не знаю… Но когда погибают близкие люди… – глаза у Максима мгновенно наполнились слезами, – смерти которых ты не ждешь… Как будто умирает часть тебя.

– Деревья тоже умирают, но потом они возвращаются новыми ростками. Может быть и с людьми происходит что-то похожее. У Таи же были дети… – напомнил Николай.

Максим первый раз за эти дни вспомнил о её детях. Он задумался: а ведь один из них мог быть его ребёнком. Задержал эту мысль в голове, пытаясь понять, какие эмоции она вызывает. Но он  их почти не знал, и поэтому что-то понять сейчас ему было сложно.

– Ну что, на рыбалку? – предложил он, чтобы сменить тему. – Мы же для этого сюда пришли.

– Да, конечно, – кивнул Николай. – Магазин далеко. Надо на уху рыбы наловить.

– Только я с берега попробую. Эта пирога мне доверия не внушает. А плаваю я не очень.

На самом деле Максиму сейчас не хотелось разговаривать даже с другом. Он боялся, что растеряет свои новые ощущения, которые и сам ещё не мог понять.

Николай не стал уговаривать. Он свободно столкнул легкую лодку в воду. Сложил в неё удочки и весло и запрыгнул сам.

– Не передумал? – спросил он, когда лодка уже тихо скользила от берега.

Максим не ответил, вышел на край мостика и смотрел, как друг разворачивает лодку и отплывает.

С заходом солнца, когда они варили уху в котелке и запах от неё вместе с дымом кружился над водой и лесом, на полянку вышел невысокий пожилой мужичок в кепке, кургузом чёрном пиджаке, болотных сапогах, сложенных несколько раз ниже колена, и вещмешком за спиной.

Поздоровавшись, он снял рюкзак, присел к столу и закурил.

– А тебя я знаю, – сказал он, обращаясь к Николаю. – Ты Маши Васильевой сын. Мы же с ней учились в одном классе. Тогда деревня ещё живая была. Народу много. Молодёжи на танцах полный клуб собирался. Потом все в города поехали. И ты, помнится, тоже уехал.

– Вы же дядя Ваня! – обрадовался Николай. – Я вас сразу не узнал. Столько лет прошло.

Они стали вспоминать общих знакомых. Николай спрашивал, где они, чем занимаются. Дядя Ваня охотно отвечал. Только большинство его рассказов кончались печально. Кто-то замёрз в сугробе, кто-то попал под поезд, кого-то в драке зарезали в клубе. Все истории подразумевали, что люди много выпивали перед этим.

– У вас здесь кто-нибудь из мужиков своей смертью умирает? – не выдержал Максим.

– Ну, если успеешь бросить, то есть шанс. Я вот уже лет пять не пью. Избушку выстроил. Баню собрал.

– Неужели все один? – искренне удивился Николай.

– Один конечно, – спокойно, без хвастовства, ответил дядя Ваня. – Остальные пьют. А из пьяницы какой работник? В прошлом году двое пришли помочь и утонули. Напились, поплыли порыбачить, лодка перевернулась и конец.

Дядя Ваня встал и прошёл в избушку. Принёс четыре тарелки для ухи и ложки. Достал из рюкзака большую краюху чёрного хлеба.

– Уха у вас уже сварилась. Пора ужинать.

Он по-хозяйски снял с костра котелок и аккуратно разлил часть ухи по тарелкам. Потом взял ложку и выложил рыбу со дна котелка на четвёртую тарелку. Николай в это время нарезал хлеб.

– У меня и водка есть под уху, если надо, – предложил дядя Ваня.

– Вы же не пьете? – улыбнулся Максим.

– Я-то да. Но водку всегда держу поблизости. С ней, как с бабами. Если баба под боком, её и не хочется. Вот поэтому я от своей бабы на озеро бегу.

– А она дома без вас не скучает?

– Скучать ей некогда, но ревновать – ревнует. Два раза даже прибегала проверить, нет ли у меня здесь какой-нибудь русалки, – засмеялся мужичок.

– А вас самого не тянет? На русалок? Не скучно здесь одному?

– Раньше, по молодости, когда здесь ещё с отцом рыбачил, через день в клуб на танцы бегал в деревню. Десять километров туда, десять обратно. А сейчас… Отбегался видать.

– Здесь же на этой полянке вроде и раньше была избушка? Мы ещё совсем пацанами тоже сюда ходили, – вспомнил Николай, пододвигая к себе тарелку.

– Была. Ещё дед мой строил. Нерадивые рыбаки сожгли по пьянке.

– Что же у вас так пьют много? – не выдержал Максим.

– А что ещё делать? На работе никого не волнует, работаешь ты или баклуши бьёшь: платят одинаково. Поэтому работают спустя рукава – времени свободного много. Раньше жили труднее. Корову надо было держать, овец, птицу… А это значит: сенокос, навоз почистить надо, скотину накормить… Людям некогда было пить. А теперь…

– Можно же дело себе найти… Вот вы избушку построили…

– Так-то оно так, – грустно вздохнул дядя Ваня. – Но если не пьёшь, значит, ты вроде как чужой для всех. Как прокажённый. Я когда осенью в деревню возвращаюсь, то как в другую страну  попадаю. Смотрю на людей, будто они иностранцы и говорят на чужом  языке. Хожу между ними и думаю: а вдруг я никогда не пойму о чём они говорят. Потом чуть отпускает…

– Неужели людям не стыдно? – не унимался Максим.