ВРЕМЯ И МЫСЛИ

Народовольцы звали крестьянскую Русь к топору, Ленин – рабочую Россию к винтовке. Фактически этим вся разница и исчерпывалась. Он не поднимал сознание пролетариата до марксизма, а опускал его до пугачёвщины.

Как далеко лидера большевиков завело его кредо теоретического новаторства, показывает ленинский лозунг: «Грабь награбленное!», который он искренне считал переводом с латинского языка на русский марксистского тезиса экспроприации экспроприаторов.

Истина на поверхности.

Экспроприация экспроприаторов – это о частной собственности.

«Грабь награбленное!» – о личном имуществе.

Возврат средств производства из частной собственности в общественное достояние способен содействовать устранению эксплуатации.

Отъём личного имущества никоим образом служить достижению данной цели не может и как агитационный призыв годен лишь на разжигание низменных страстей толпы, для привлечения её на свою сторону в борьбе за власть.

Правое дело в подобных приёмах не нуждается.

Энгельс по данному поводу высказался однозначно: «Всякий пролетарский вождь пользующийся люмпенами как своей гвардией или опирающийся на них, уже одним этим доказывает, что он предатель движения».

Ленин своей деятельностью полностью подтвердил данные слова. Помимо сознания и воли.

Разумеется, предателем революции он, конечно, не являлся.

Он просто не был революционером.

Ленинизм это не развитие марксизма, а ревизия оппортунизма.

В результате, когда дело дошло до практики, вождь в «Очередных задачах советской власти» указал партии курс не на коммунизм, и даже не на социализм, а на… государственный капитализм по примеру кайзеровской Германии.

То есть подменил Маркса Бисмарком.

Может ли партия, стремящаяся к госкапитализму, называться коммунистической – вопрос на сообразительность.

А как же его работа «Государство и революция», где он сам ехидничал над обывательскими иллюзиями: «Государство, милые люди, есть понятие классовое» и, умудрённый знаниями, пояснял:

«По Марксу государство есть орган классового господства, орган угнетения одного класса другим, есть создание „порядка“, который узаконяет и упорядочивает это столкновение классов…»

«Всякое государство есть „особая сила для подавления“ угнетённого класса. Поэтому всякое государство не свободно и не народно».

«Надо сказать, что Энгельс с полнейшей определённостью называет и всеобщее избирательное право орудием господства буржуазии».

«Энгельс подчеркивает ещё и ещё раз, что не только в монархии, но и в демократической республике государство остаётся государством, т.е. сохраняет свою основную черту: превращать должностных лиц… „слуг общества“, органы его в господ над ним».

(Не правда ли: настолько верно, что актуально до сих пор?!)

«Социализм невозможен без демократии в двух смыслах:

(1) нельзя пролетариату совершить социалистическую революцию, если он не подготовляется к ней борьбой за демократию;

(2) нельзя победившему социализму удержать своей победы и привести человечество к отмиранию государства без осуществления полностью демократии».

«Азбука демократии нарушается претензией центра назначать или утверждать местные власти».

(Довольно знакомо – не так ли?)

«В свободной стране управляют народом только те, кто им самим выбран для этого. Управление народом в свободных странах происходит посредством открытой борьбы партий и свободного соглашения их между собой».

«Мы… сведём государственных чиновников на роль простых исполнителей наших поручений, ответственных, сменяемых, скромно оплачиваемых «надсмотрщиков и бухгалтеров» (конечно, с техниками всех сортов, видов и степеней) – вот наша пролетарская задача.

1) не только выборность, но и сменяемость в любое время

2) плата не выше платы рабочего

3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились «бюрократами» и чтобы поэтому никто не мог стать бюрократом.

Такое начало на базе крупного производства само собою ведёт к постепенному «отмиранию» всякого чиновничества, к постепенному созданию такого порядка – порядка без кавычек… когда всё более упрощающиеся функции отпадут как особые функции особого слоя людей».

Замечательные слова.

Жаль только остались на бумаге.

Как это всё соотносилось у Ленина на практике?

А никак. В смысле: так же, как всё остальное.

Вопреки учению Маркса, вместо упразднения государства, Ленин наоборот взял курс на воссоздание оного.

Когда оппозиция из т.н. левых коммунистов во главе с Бухариным попыталась ему указать на явное несоответствие практики с теорией, напоминая едкие слова Энгельса о нелепости ассоциирования огосударствления с социализацией: «…иначе должны быть признаны социалистическими учреждениями… ротные швальни или же всерьёз предложенное при Фридрихе-Вильгельме каким-то умником огосударствление домов терпимости» и т.д., Ленин, не мудрствуя лукаво, попросту объявил их «обрывками книжных истин».

В конечном итоге, авторитет вождя взял верх.

Правда, ненадолго.

Спустя некоторое время Ленин сам заговорил о том, что:

«Наш госаппарат… в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в наименьшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьёзным изменениям. Он только слегка подкрашен сверху, а в остальных отношениях является самым типичным старым из нашего старого госаппарата».

«Мы аппарат, в сущности, взяли старый от царя и буржуазии… Мы уже пять лет суетимся над улучшением нашего госаппарата, но это именно только суетня, которая за пять лет доказала лишь свою непригодность или даже свою бесполезность или даже свою вредность». И т. д.

Пётр Бернгардович Струве так положение и охарактеризовал:

«Советская власть есть, по существу, николаевский городничий, возведённый в верховную власть великого государства».

Ленин был махистом, возомнившим себя марксистом.

Он шёл не от теории к практике, а от деяния к опыту.

Собственно говоря, при отсутствии научного мировоззрения, ему ничего другого и не оставалось.

Отсюда зигзаги и противоречия его деятельности. Он сам писал: