Журавли летят на юг

Если моими первыми словами в детстве были не «мама и папа», а «блядь» и «пидорас», как сейчас помню. Мамка поругала, конечно, а отчим отвесил затрещину, да так что потом голова весь день тряслась и звенела, как возле колокольни стою. Воспитание такое, рабоче—крестьянское, и детство такое, да и молодость дворовая в том же ПТУ.

Просто стреляй…

Да стреляйте же аркебузиры, твою ж ты медь!

Вон враг, в него и стреляй, что здесь непонятного.

Чё стоите олухи царя небесного! – просто стреляйте!

Тесно им там, расчищай пространство.

Площадку, где можно крутиться, от всего сердца.

Испанская пехота, перегородив левый фланг, еще держалась, но строй её прогнулся мятой панцирной пластиной, как она прогибается под резким ударом тяжелого двуручного меча цвайхандера.

Просто забей! На что? Да на всё!

На всю жизнь такую блядскую; на весь Мир, который идет войной против нас каждый день, каждый час и сию минуту.

Просто забей! И стреляй, убивая.

В этом и есть пока смысл жизни – выживает сильнейший.

А всё остальное просто слова, пустые слова ни о чем.

Волна атакующих муравьиным нашествием захлестывала белый камень терций испанцев – и свет разума, наконец, поднялся из глубин сердца в голову Джоника—Риккардо, капитана ротной третьей терции!

Пора. Уже пора. И – пора!

– За мно—о—ой!! – и три сотни всадников резерва нашей терции, давно ожидавшие своего часа, не дожидаясь приказа де Мело, во главе со мной и Виландией, устремились к линии фронта.

Просто без приказа свыше, нарушив всю субординацию.

Всю. Истории тоже.

Да пошел ты, де Мело. Война всё спишет, как говориться.

А История, что ж – проглотит, поперхнется да выплюнет что нибудь из своего поганого нутра.

Мимо проносятся валы из трупов.

Живые люди, бьются в агонии.

Кони с распоротыми животами, и над центром битвы плывет в зенит черный дым, подсвеченный снизу багрянцем пожаров.

Звон металла, крики – но всё заглушает грозный топот сотен копыт за спиной. Дальше! Чёрт возьми, дальше!

А дальше – боевые порядки французов уже совсем рядом.

На мгновение Джоник оглянулся через плечо.

Но смотрел он почему-то не на своих воинов, скачущих позади, а вверх, на небо. Идущему Впереди По Небу хотелось увидеть разъяренный лик Солнца. Это казалось очень важным. И личным для него.

– Где ты бог по имени Сурья?! Куда спрятался, падла?!

Да что ты наделал? Я тебя спрашиваю – ты что наделал?!

Но Солнца не было видно.

Лишь кромешная тьма грозовых туч – предвестниц бури; светило и брызгало на их края позолотой, тщетно силясь пробиться сквозь заслон.

То же, что творилось на небе, вершилось и на земле – чернота дыма, подсвеченная кровавым огнем.

А потом впереди явились яростные французы!

Навстречу ударил грохот копыт, совсем как тот, что недавно плащом бился за спиной; и сразу следом – истошный вой.

Конная элита, «тигриные дети», личная гвардия французского принца Конде Эгиенского!

Да плевать!

Свистнула, снова покидая ножны – скьявона.

Та самая! И вновь завертелась кровавая круговерть.

– Ты где?! Мой друже, кот Мардук! Спаси меня от этого кошмара наяву!

И скользил на земной площади человечьей сечи, утопая во влажной земле от крови, гнедой жеребец.

А он, мятежный Путник и Идущий по Небу, презревший милостыню венца времени, Джоник и Риккардо, всё смеялся в порыве боевого безумия, совсем как его друг и побратим граф Виландия, сражающийся где-то рядом! И бежали, спасая свою жизнь, защитники Франции, а за ними вдогон неслись воины на взмыленных конях.

Но центр, и другой фланг необратимо провален.

Что ж, пора возвращаться. В свое родное каре.

…Вокруг бегают дети. Кто-то по тротуару с бордюром.

Кто-то катается на роликах.

И что, мужик в годах, идущий сзади меня, болтающий по телефону.

И что, парнишка в кроссовках, он чуть не сшиб меня, на своем бегу.

А вокруг солнечный день стоит в зените.

И там и здесь.

Только там это кровь, а здесь дети и Солнце.