Испания. Обряд перехода

Чехи протестанты, воевали против Католической Лиги, потом датчане и шведы бились с ними. Затем чехи против шведов.

И так по замкнутому кругу. Под конец локальных войн, сами католики из Лиги передрались между собой. То есть: Испания, Англия, и Франция.

Папа Римский Урбан 7, устал уже всех враждующих королей мирить и ушел на смиренный покой.

А вот сменивший его на посту Папа Иннокентий 10, напротив, хотел воевать! И постоянно требовал на аудиенциях, человеческой крови и жертв. Поэтому он даже предпринял самолично военный поход против маленького княжества Кастро в Италии, которое принадлежало семье Фарнезе. Город был захвачен, жилые дома и церкви в нём разрушены.

А земля, на которой он находился, присоединена к папским владениям.

И это святой человек, викарий самого Христа! Ну да бог ему судья.

Посему тысячи беспризорных пацанов, в пылу мальчишеской военной романтики, сбегали в армию, где прислуживали носильщиками оруженосцами для офицеров или помощниками лекарей.

Принести—подать, что-либо из аптечек на поле баталий: бинты там, свежей воды. Потом иди отсюда, не мешай большим дядям играться во взрослые игры. Пылили требушеты и пушки мортиры, ведомые на лошадиной тяге, еле плетущиеся позади в арьергарде.

Пылевое облако стояло мутным столбом, по капли песчинки одной, оседая на головы и щетинистые лица измученных людей многодневными переходами. По предательски выдавая путь на Север, к очередному покорению упрямой загадочной Фландрии, населенной непокорными фламандцами, проповедующей протестантство.

…Я оглушительно чихнул, снова пугая коня подо мной, да так что он заржал, становясь на задние копыта, невольно тормозя маршевый строй.

Вот чертова пыль, от неё не спасало ничего.

И даже смоченный драгоценной водой из походной фляжки, подшейный платок, повязанный на манер палестинских авраамитов.

Да хоть бы ветерок задул на время, да снёс бы пылищу немного в сторону. Что за напасть такая? Уже который день воздух ни шелохнулся ни разу, как назло. Закон подлости: то сезон проливных дождей, то дышать невозможно проклятой пылью. В сотый раз я проклял всё подряд на свете: безветрие, поход, начальство, свою судьбу окаянную.

И снова по кругу полетели паршивые мысли.

Мельчайшие частицы пыли и песка сушили губы, скрипели гадской мукой, досаждая натянутым нервам, забивались в рот и нос.

И не вырваться никуда из общей колонны, куда нибудь в сторону: не имеем права такого на всякие вольности: командир – пример для подражания.

Сегодняшний день походил на прошедший день, ни капли не отличаясь.

Да и неделю назад. Всё такое же: пыль да поход.

Только в кино так красиво рыцари скачут на конях со знаменами.

На самом деле, всё абсолютно буднично происходит.

Вот идет колонна армии. Ну допустим в 20—40 тысяч голов.

Пешие гадят, рыцари тоже, лошади в три зада, и прочее, и прочее.

Сколько только навоза остаётся после завоевательных походов, никто не задумывался из диванных историков.

А зря! Такоё амбре стоит, что хоть вообще не дыши.

Это вам не морская, свежая кислородная амброзия при бризе, которой можно дышать полной грудью и не надышаться.

Тут мне вспомнился с чувством сожаления, раздольный морской переход из Барселоны в Геную, в морской порт на севере Пиреней. То бишь Италии, королевского союзника Испании. Да и сами итальянцы тоже присоединились к нам, хорошо пополнив совместную армию.

Под своим командованием итальянского графа Винсента.

А вчера еще между нами на вечернем бивуаке под бочковое винишко, когда языки развязались, говорили втихомолку: что вскоре присоединяться немцы—нордлинги. Имперский корпус генерала Бека, под началом которого находилось пять тысяч сабель—штыков с небольшим лишком.

Весьма грозная сила, усиленная германской дисциплинированностью и педантизмом. Да много чего еще говорили болтали.

Ау, где вражеские шпиёны лазутчики?

Трепались о том, что возможно повернем и на Францию.

Она сейчас, как никогда ослабла, со смертью старого короля, дележа власти и короны. Ведь что твориться в головах высоких военачальников невозможно предугадать. Сегодня одно на уме, завтра другое. Большая политика, одно слово. И что я тут забыл, спрашивается?! Без меня, то есть без нас, надеюсь, обошлись бы. Вот и немцы есть на это дело, повоевать.

Как работать на однообразной работе.

А всё упрямый Виландия, будь он неладен, как попугай затвердил тогда в жарком споре: «Долг и честь, честь и долг. Надо помочь современникам, негоже нам так просто исчезнуть из нынешнего бытия».

И пришлось выступать в поход вместе с ним.

Куда теперь его одного отпускать? Никак нельзя.

Время и так у нас на исходе, чтобы оставаться здесь, а тут ещё эта напасть.

С досадой, свалившейся на мою голову за все прегрешения, я стегнул бедную конягу, понуждая выпрыгнуть из общего строя когорты на обочину старого тракта, пуская слегка в бег поразмяться.

Нарушая все правила марша.

На то они и правила, чтобы их нарушать.

Да и мне не помешало бы тоже, а то спина затекла и всё остальное, сутками сидеть в седле.

Пыльный туман полудня, разрезался несколькими десятками ударов стремительно сверкавший скьявоной в руке.

Имитируя кавалерийский, сабельный бой в седле с предполагаемым противником. Вытянутая скьявона из ножен приторочена к седлу специально, на случай импровизированных конных атак, или разведок на собачьем бегу. Такой одноручный, удобный клинок—меч, подобный кавалерийскому палашу, но имея защитную гарду, в виде корзины, хорошо защищавшей кисть руки. Существует ещё меч скьявонеска – такое же оружие, только у неё хитрая гарда, в форме «S» сделана.

Чтобы зацепом выламывать клинок противника.

При себе также болталась на плечевой перевязи в ножнах, та самая памятная рапира. Как полагается по дворянскому этикету, всем порядочным испанским офицерам.

Только вот рапирой то, не больно нанесешь урон в бою многочисленной битвы. Здесь не романтическое кино аля «три мушкетера», где помахивая шпагой—прутиком и шляпой в перьях, гоняясь за какой-то юбкой.

Тут серьёзные дела творятся не на жизнь, а на смерть.

Поэтому выбор пал на скьявону. Мое любимое оружие, но дорогое зараза, сделанное на заказ у толедского оружейника.

Но оно этого стоило: сталь клинка пружинила, изгибаясь в разные стороны, но не ломалась, подобно образцу турецких сабель ятаганов.

В тоже время при ударе, оставаясь упруго твердой.