Последнее искушение свободой

– Обстоятельства уже на пути к нему, так что, со временем, ты всё узнаешь, – заверил меня Денница.

Я в тот момент даже не помышлял задуматься об этих неких обстоятельствах, которые, по словам Денницы, склонят к действиям Атеиста, но буквально через сутки, я поставленный перед фактом, понял, о чём намекал Денница.

– В общем, вы хотите, чтобы я направил Атеиста на путь истинный, а сам, в результате этого, встал на путь как его… – не закончил я, как меня перебил Денница.

– Можешь не заканчивать. Ты же знаешь, я никогда не давлю, а всем даю право на выбор. Я только лишь стараюсь предвнести ясность, раскрыть для вас всю подноготную вашего выбора, но раз ты считаешь, что твой путь верен – так тому и быть.

– Да, я вижу, глядя на эти лощеные лица, что они весьма довольны своим выбором. И, смотря на всё это, можно сделать вывод – предательство не ходит поодиночке, – ответил я.

– Ты не под тем углом смотришь на мир, и поэтому делаешь неверные выводы. Неверность своему естеству – вот настоящее предательство твоей природы, которая несёт в себе отражение вечностного. А так называемые временные поступки, сопряжённые с отличным от твоего мнением, так и останутся вне тебя. Тебе-то какое до них дело, когда твоё естество сохранено? – сказал Денница.

– Вот они и прячутся за новую маску, названную мнением. Это моё мнение, и я не хочу, чтобы мне навязывать иное. Нет твердых определений событий и поступков, всё размылось под воздействием новой двойной стандартизацией: для кого-то – суббота, для другого – субботник, а авторы одни и те же, в обоих случаях. Теперь есть только частные видения происходящего (или же мнения) на этот счёт. И если же это мнение подкреплено обналиченным капиталом совести нации, то, пожалуй, оно будет и верховодить. Но что собой представляет само мнение, если сегодня нет творцов, ведь все позиционируют себя аналитиками либо критиками, ну, или на крайний случай, про-Заиками.

– Видишь, ты всё понимаешь, и я смотрю – ты уже разобрался в той консистенции желчности, необходимой для проявления современного таланта. Ну, это мы с тобой рассмотрим в своё время, сейчас же меня интересует совсем другое. Так что ты скажешь на моё предложение?

– Я, в таком случае – старовер, – не отводя взгляда от него, ответил я.

– Ну что ж, жаль, – спокойно ответил Денница и, продолжив словами: «Ладно, бог с тобой!», – присоединился к веселью за столом.

Пока мы с ним беседовали, наши созастольники, не теряя времени зря, успели догнаться, а некоторые – даже и перегнать многих присутствующих. Так что веселье шло своим ходом. Один из гладких (будущих степенных) молодых парней, поднялся и провозгласил свой тост: «Давайте выпьем за то, чтобы никому не уступать. Пусть это будет лозунг нашей частной, фу ты, честной компании. За нашу, компанию. За наше время!». После чего все воодушевленно принялись чокаться. Также к ним присоединился и Денница. После же того, как они выпили, Денница, склонившись ко мне, прошептал:

– А ведь я полностью согласен с говорящим. Действительно, пришло наше время. В смысле – моё…

Дальнейший вечер протекал согласно намеченному плану организаторов. Концертная программа поначалу оттеняла собой творившееся в банкетном зале, и даже смогла заострить на себе внимание некоторых из присутствующих, но вскоре, по мере втягивания присутствующих в процесс праздника, ситуация начала меняться уже не в пользу артистов сцены. Можно сказать, что они начали терять свою популярность и актуальность на фоне разворачивающихся событий в самом зале. Как оказалось, здесь присутствует не меньше своих доморощенных актеров, которые способны затмить своим мастерством любого из выступающих на сцене.

Так один из менеджеров среднего звена, набравшись, даже не знаю чего, очень лихо «позатмевал» зрение нескольким гостям, пытавшимся образумить его около туалета. Не знаю, чем бы это закончилось, если бы не нашёлся в стане его противников ещё один мастер своего дела, заткнувший в свою очередь, как в прямом, так и переносном смысле, за пояс нашего балагура. Другой же участник самодеятельности, проявив вначале чудеса эквилибристики (в плане умения «накидаться» рюмок), решив проявить свой певческий талант, полез на сцену. Но как часто у нас бывает, юным дарованиям не дают возможности проявить себя, и его душевные стенания не нашли отклик у окружающих. В результате чего, он был выведен из зала сотрудниками секьюрити (они же – последователи «бусидо») искать свой путь, который, к слову сказать, привел его к соседнему бару. Из этого можно сделать вывод о высоком градусе крепости мышления, человека вставшего на путь неосознанности.

Там и тут происходили самособойчики, выливавшиеся в лёгком случае жидкостью на чьи-нибудь штаны, или же на какое-нибудь платье, в случае же обострения внутренних позывов участников действа, немедленно требующих своего выхода, можно было заметить жирные отпечатки лап на седалищных местах платьев светских дам, так и сигаретные прожоги на белоснежно-салатовых сорочках господ. Ну на то он и высший свет, чтобы блестеть и переливаться лучами славы при свете дня, но стоит свету исчезнуть – блеск куда-то пропадает, и уже не столь прекрасен лик, выползающей наружу изнанки. Высший свет – всего лишь отражение другой определяющей сущности. Так один «кто-то» – несёт в себе отражение богатства, купаясь в роскоши, другой же кто-то – блистает звездами, олицетворяющих власть. Но сейчас мы здесь все свои, и можем сбросить с себя сковывающие нас звёздные условности, ведь мы также подвержены тем же страстям, что любой из смертных.

И вот обелённый сединой старичок, компенсирует свою не стать тем, что плюнув себе на ладоши, затем ударяет ими по заднице молодой содержанке, которая, вместо того, чтобы размазать его харю рукой, только лишь смеется в ответ. «Рука-товар-опять-рука», – философствует последователь капитала Форбса. А что же там, в тёмном углу, проделывает ходячая совесть нации? Да не может быть! Или просто кто-то шутку с ним сыграл, или он уже просто не мог больше терпеть и, прислонившись в углу, совестливо нассал.

Но если вы видите совесть нации, то знайте – обязательно рядом с ней, где-нибудь поблизости, находится и узник совести. Эти прилагательные к совести, никогда не ходят поодиночке в подобные места. А вот и он… Стоит, одухотворенный, вдыхая воздух истинной свободы (хоть и на небольшом участке пространства). Всё-таки тяжесть оков – весьма тяжкий груз, и вот только здесь, в кругу друзей, он делает передышку, и позволяет себе на время эту поблажку, освобождая свою совесть из своих же оков. А вот – всё тот же «он», спустя время! Под действием горячительного, уткнувшись в чьё-то плечо, слезно кается в своих прегрешениях. Но это всего лишь минутная слабость нашего героя, и уже через полчаса он гневно обрушивает на своих противников, изобличающий их режим памфлет.

Но мы-то знаем мудрость: кто чего не имеет, тот о том и говорит! Так что для того, чтобы быть более бесстрастным в вопросах совести, а также не быть заинтересованным совестливым лицом, на которое она может оказать давление, все её правозащитники не имеют её, а только лишь имеют о ней эховое представление. Что же касается нашего памфлетиста… Мне не удаётся дослушать это человечище, мной уже занялась подошедшая ко мне наша Мисс. Что касается Денницы, то он после тоста, посидев ещё с полчаса, нас покинул без каких-либо пожеланий в мой адрес. И разве что его фраза, сказанная мне на прощание, так и осталась загадкой для меня. «Принц Датский нашёл своё окончательное решение именно здесь, у нас… Не забывай этого!», – сказал напоследок Денница.

Посмотрев на Мисс, я пришёл к выводу, что представительницы её пола лучше справляются с вязанием носков, чем с лыком, и ввиду этого, мне ничего не оставалось делать, как стать пиратом и, взяв её на абордаж, доставить в гостиницу. Видимо, её натура ещё была не готова к такому поступательному движению и она, с требованием: «Я хочу танцевать!», – попыталась вырваться от меня. Но после её первого же удачного освобождения, закончившегося неудачным перелётом через стул, она смирилась со своим положением: сначала – с лежачим, а после ещё небольшой борьбы – уже с наклонительным. А пред этим, когда мы сели в такси (несмотря на мой зарок не садиться в данный вид транспорта), Мисс перешла к атакующим действиям в виде домогательств того, кто ближе сидит.

Наступление началось с её острой атаки правого фланга на мои тылы, но и я не дремал, и сумел вовремя локализовать это её нападение. Тогда противник попытался сбить мою оборону (в виде пуговиц) хлестким рывком другой руки. Но и этот её маневр был ликвидирован моей левой рукой. Тогда Мисс ввела в бой свой запасной резерв, и пустила вход свои ноги, пытаясь сковать мои силы, и тем самым, перехватив инициативу, выйти на стратегический простор, на котором (по её мнению) у меня уже не будет сил к сопротивлению.

А ведь только в случае блицкрига она имела шансы хоть на что-то. Но так как борьба затянулась – её силы иссякали, и она, уже теряясь в пространстве, наконец-то, оставила свои попытки добиться успеха в борьбе со мной. Следующий этап нашего пути, от машины до её номера, прошёл без каких-то инцидентов, и я, заведя Мисс в номер, уже собирался уйти, как она, приведя свой последний аргумент (то есть заголив бедра), предприняла свою последнюю атаку.

– Ты что, вот так возьмёшь и уйдёшь? – глядя в упор на меня, проговорила, прищурившись Мисс.

– Да, – без эмоций ответил я.

– Но я хочу, – не моргая, продолжила она.

– А я нет, – был мой ответ.

– Почему?

– А зачем? – ответил я.

– Потому, что хочется мне, – ответила она.

– А мне нет.

– А ты знаешь, что женщине отказывать нельзя, – растянула Мисс.

– Почему?

– А я не обязана это знать. Главное, чтобы мужики знали это.

– А я придерживаюсь других взглядов. Так что, на сегодня – отбой, – сказал я, и двинулся к двери.

– А ты, наверное, самый крутой из современных боев и зовешься – «отбой», – прокричала мне вслед Мисс.

Я, выйдя от неё, направился к себе, чтобы завалившись в постель, закончить этот вечер. Но кто-то решил иначе, и как только я зашёл в номер, мой телефон разрушил все мои планы на это. Звонила Лиза. И я даже сначала оторопев, испугался, увидев её номер на экране телефона (и предчувствие не обмануло меня).

– Ну и иди к своей Любе, – пронзил тишину плачь Лизы.

– Что-что? – ошарашенный, только и промолвил я в ответ тишине.

– К какой ещё Любе? И вообще, что здесь творится? – не мог я прийти в себя. Я набираю номер, но он опять выключен. Да что это всё значит, не могу понять я. Моя мыслительная чехарда кидает меня из одной стороны номера в другую, пока я не упираюсь в стойкое ощущение понимания. Конечно же, это Мисс взяла и позвонила Лизе и, как бы обознавшись, спросила меня. Запомнила же мою оговорку в аэропорту, вот и воспользовалась этим, чтобы отомстить мне. «Сука!!!», – раздавшийся крик из глубины себя, заглушил звук моего же удара кулаком об стену.

Но следом последовало ещё более нелицеприятное и совсем не литературное выражение, правда, прозвучавшее уже совсем по другому адресу. Видимо, логика стены имела куда более крепкие основания по сравнению с моими, и я, не сумев их пробить своими логическими доводами, был отстранён от дискуссии до следующего нервного срыва. Это непреодолимое препятствие слегка остудило мой пыл, и я, по мере ухода боли, стал приходить в себя, но в какой-то момент зазевался и провалился в сон. Не стоит говорить, что утром я проснулся со знаковым настроением. К тому же я ещё перед своим уходом в сон, твёрдо решил с утра пойти к Мисс, и всё ей высказать, что о ней думаю. Но одно дело – вечерние думы, другое дело – мысли поутру. Небо и земля. И откуда такая разница? Неужели сон так влияет на течение твоей мысли, придавая ей свою мягкость и сглаживая углы? И теперь на место задуманных вечером моих суровых слов, пришло другое утреннее решение, состоящее из того, что этими своими действиями ничего не решить, и разве что, только Лизе навредишь. Так что будет лучше промолчать и сделать вид, что ничего не случилось.

Что касается обратной дороги, то компания, проявив проницательность, забронировала для всех места в скоростном поезде, на который пора бы уже начинать собираться. Говоря про проницательность, я имел в виду, что здоровье многих участников торжества, наверняка, будет слегка пошатнувшимся, а у некоторых, и того больше, так что в виду этого, укачивающий стук колес поезда, как нельзя лучше будет служить успокаивающим элементом для наших страдальцев. Опять же, всегда надо предвидеть и случаи самолечения некоторых, весьма болезненно переносящих пост стрессовые ситуации людей. А ведь в этом деле – главное не переборщить, что получается далеко не у всех. Ведь тогда возникает возможность проявления неадекватного поведения на борту самолета у наших «здоровяков», не сумевших выдержать нужную дозировку. ЖД-транспорт, между тем снимает с них агрессивность, действуя успокаивающе на них из-за осознания близости к земле.

Когда же я встретил Мисс у выхода из гостиницы, я понял, что она, пожалуй, уже с утра прибегнула к агрессивным средствам по восстановлению здоровья, и прибегнула она к ним с Эльзой, которая находилась вместе с нею. Что ж сказать, можно только констатировать: и здесь дочери Евы обогнали свой противоположный пол, положа что-то на его мнение.

– А, вот ты где, – услышал я голос Мисс, и сразу же проникся к ней тем вчерашним чувством, когда бил по стенке. Но я очень тактичен и не проявляю неуважение к слегка забывшимся дамам. Я беру брошенные ими сумки, и мы все отправляемся на вокзал. Один только вопрос мучает меня. Что делает здесь Эльза? Но не успел я им задаться, как Мисс рассеяла все мои предположения.

– А Эльза решила поехать с нами. Соскучилась, говорит, – заявила Мисс, глядя на меня.

Что ж, теперь всё стало на свои места. Вот, что имел в виду Денница, когда говорил о крючке, на который клюнет Атеист. С помощью Эльзы, они, видимо, хотели его выманить, и тогда уже, согласно их планам, должен был бы действовать я. Но я ведь отказался. Тогда возможно, ситуация будет развиваться по другому сценарию. Вот только по которому? Но это уже одному только богу известно.

На слова Мисс я ничего не ответил, стараясь максимально свести к нулю разговор с ними.

– А ты чего это, дуешься на меня что ли? – с усмешкой спросила Мисс.

– С чего бы. Просто, устал, – ответил я.

– Если бы в нужном месте устал, то не устал бы, – заржав вместе с Эльзой, прошипела Мисс.

И утреннему спокойствию, а затем и терпению, иногда приходит конец. И я, находясь на стадии перехода в состояние язвительности, уже готов был высказать им пару весьма заподольностей, но подача поезда под посадку остудила меня. Правда, посадка в вагон вместе с ними, ещё раз поставила меня на грань резких высказываний, но всё же что-то их спасло. И они, ввалившись сначала в вагон, а затем в своё купе, заставили меня промолчать. И я, оставив их в попойном качестве, удалился в своё купе, где, забравшись на вторую полку, постарался отвлечься от окружающего.

Сон позволил мне отвлечься и немного прийти в себя. Что же касаемого моих попутчиц – мне даже знать не хотелось, что там с ними. Но реальность, рассудив иначе, по прибытии на конечную станцию, ввела меня в курс общего дела. Если на меня поездка оказала тонизирующее действие, то на Мисс с её подругой, она оказала в некотором роде совсем противоположное действие. Видимо, неспокойная натура не позволила им и на минуту прилечь, хотя надо отдать им должное, они всё же прикладывались, только разве что к бутылке. Но сколько в них титанической силы!!! Слабак-мужик уже давно бы под столом отключился, в своём бессилии противостоять крепости содержимого бутылки, а им – хоть бы что! Да, действительно, есть женщины в наших селеньях, и в избу горящую войдут и коня… «Ик… И коньяка, давай наливай», – перебила Мисс. Так что их выход из купе, и их целеустремленные взгляды (в одну точку), не оставляли мне другого выхода, как включится в процесс транспортировки сих дам. Спустив сначала из вагона Мисс, я принялся за Эльзу, под аккомпанемент не смолкающей Мисс.