Совсем голову потерял

Царица продолжала терзать Никиту своими неудобными вопросами:

– Так да, или нет? Цена ночи – твоя голова. Да? Или решайся, или отойди на свое место!

Все воины стали испуганно смотреть на мучающегося в сомнениях, Никиту.

Так больше продолжаться не могло, и Никита, набрав воздух, выдохнул:

– Да! Я потом остальное обдумаю.

Клеопатра залилась пронзительным смехом и пошла дальше…

ГЛАВА 7. ПО СЛЕДАМ «СКОРОЙ»

На следующее утро Алла самой первой стояла возле справочной в приемном отделении районной больницы. Казалось, что журналу, в который что-то записывала медсестра, не будет конца. Наконец, журнал захлопнулся и Алла начала поиски следов носилок с Никитой:

– Посмотрите, пожалуйста, как с Воиновым разбираются? Вчера вечером его на «скорой» вам привезли.

– Нам? – переспросила медсестра, словно собираясь возразить, но Алла сразу перечеркнула ее намерения:

– Я сама с ними приезжала. Меня обратно отправили, сказали, что до утра разберутся.

– И что, вы хотите, чтобы мы за ночь его вылечили?

– Мне очень надо знать, лечат его, или пока только разбираются.

Тогда медсестра, словно поняв, что от нее эта женщина не отстанет, снова открыла свой журнал, и стала водить пальцем по открытой странице. Палец быстро остановился и последовал ответ:

– Был Никита Воинов. Осмотрели его, энцефалограмму сделали. Но уже его нет.

– Что значит – нет? – возмутилась Алла. – Он не из таких, чтобы за ночь умереть! Вы получше свой журнал читайте!

– У нас его сейчас нет! – поправилась медсестра. Его прямо недавно в психоневралгию отправили, на полное обследование.

– В дурдом, значит?

– Не в дурдом, а в психбольницу. «Дурдом» слишком грубо звучит, а «психбольница» – это для понимания культурных людей. Езжайте в город и там его ищите. Но сразу могут не пустить. Психов сразу пускают, а остальным людям всегда ждать приходится. Безропотное ожидание – это признак высокой культуры. А те, кто постоянно пытаются что-то выяснить – только работать мешают.

Алла уже не разбирала про чью культуру и работу верещит медсестра, её влекло уже туда, где должны были работать более грамотные специалисты по молниям.

ГЛАВА 8. ДИСКУССИЯ ПРО ЛОЖКИ И ЦАРИЦ

Автобусы в город из райцентра ходили только четыре раза в день. Поэтому, когда Алла села в автобус, Никита уже сидел в больничной пижаме за обеденным столом, с забинтованной ладонью. Ложка, которую он медленно опускал в тарелку, на заправку супом, напоминала ему недоделанный кинжал. Поэтому он не торопился, каждый раз проверял, суп ли он зачерпнул, и только после детальной проверки, отправлял его себе в рот. Но в очередной раз отправить суп в рот Никите не удалось. Он поперхнулся, заметив, что седой человек, сидевший напротив него с недоуменным лицом, словно стал передразнивать его. Он стал поднимать свою ложку и тоже разглядывать ее со всех сторон, даже снизу.

Оба других соседа Никиты сразу перестали кушать, и заинтересованно уставились на седого человека. А когда тот потянулся лицом к Никитиной тарелке, словно анализируя, много ли там еще осталось, они сразу притянули свои тарелки к себе поближе.

Никите стало интересно, что же будет дальше, и он перестал кушать, а стал переводить взгляд с правого своего соседа на левого. Тот, что сидел слева, почти лысый, пожилой, невысокий человек восточной внешности и с впавшими глазами, стал перемешивать ложкой суп в придвинутой тарелке, словно это был не суп, а чай.

А сосед справа, сутулый, брюнет средних лет, стал перебрасывать ложку из руки в руку.

Пока Никита думал, надо ли ему тоже побросать ложку, или следует помешать ею суп, лысый степенно обратился к нему, показывая на разглядывающего ложку человека:

– Ты, парень, бди! А то Цезарь всегда норовит чужой кусок оттяпать!

Брюнет сразу включился в беседу:

– А у меня, Хеопсыч, если он стащит, я обратно стащу! Пока он стащенное к себе тянуть будет, я его съесть успею.

Хеопсыч, ничего не сказав, пожал плечами и стал еще быстрей перемешивать суп. Сейчас он анализировал, кого успеет съесть его собеседник.

Цезарь, о возможных происках которого предупредил Хеопсыч, перестал разглядывать ложку. Он поднял ее выше головы и величественно произнес:

– Одного я не пойму! Зачем вы и ваши тарелки мне нужны? Если таскать, то царские куски, а не просроченные макароны! А у тебя, Ищун, – сердито посмотрел он на брюнета, – если я стащить захочу, то ты сам мне отдашь раньше, чем я твое съем.

Хеопсыч завелся и сам потянулся к тарелке Никиты:

– Не слушай его! Он так говорит, чтобы усыпить нас! Три тысячи лет тому назад, или вперед, он из моей гробницы ложку-нержавейку спер. Я сам видел. С тех пор у всех таскает!

– Не может быть! – удивился Никита.

– Врет он! – направил ложку на Хеопсыча Цезарь. – Я у Толстого, как у всех, тогда ложку просто одолжил.

Теперь ложка была направлена на соседний стол, где сидел сухощавый человек, лет пятидесяти, с высоким лбом. Он недовольно повернулся в сторону указывающей на него ложки.

Хеопсыч никак не мог угомониться:

– Век гробницы не видать! Одолжил он навсегда ложки и у меня, и у Толстого, и у Барановича тоже!

– У Барановича я одолжил чайную вилку, и то временно! – взмахнул ложкой Цезарь в сторону Хеопсыча. – А ложки я одалживаю не совсем временно. Одного я не пойму: ты всё путаешь специально, или специально путаешь?

Хеопсыч встал, поднялся на цыпочки, оказался выше уровня поднятой Цезарем вилки, и снова стал настаивать на своей версии:

– Я не путаю! И прокурор, и прокуратор всё видели!

Неизвестно чем закончился бы их спор, если бы к столу не подошла медсестра Инна, молодая стройная брюнетка с распущенными волосами и остреньким носиком, чуть с горбинкой.

Цезарь, при виде ее, хотел что-то сказать, но подавился. Правда он сумел два раза кашлянуть и все же сказать задуманное:

– Где-то я ее видел! Не помню где.

Инна, не обращая внимания на стоящего Цезаря, сразу заворковала:

– Мальчики! Кто сегодня дежурит, идите за вторым, и за компотом! Я за вас носиться и носить не буду!

А Никита, едва увидев ее, чуть не упал со стула.

Цезарь величественно изрек:

– Ясно, кто дежурит. Новенький! Ему идти и сегодня, и еще много сегодней!