Группа продленного дня

Расставание с Олегом? Вряд ли. «Плохо без причины» существовало и до знакомства с ним, и во время их романа. Конфликты с отцом? Да они всегда были – еще со школы. Депрессия? Маловероятно: ведь она активно живет, а не лежит лицом к стене и не плачет каждый день.

Единственным вариантом, который хоть как-то тянул на причину состояния «плохо без причины», казался профессиональный кризис. Даша чувствовала, что ей пора уходить из моделинга. Дело было не в возрасте – брендам нужны разные лица, не в наличии проектов – работы хватало, а в потере интереса. Перегорела. Она уже пережила много ярких и красивых моментов на подиуме и во время фотосессий, давно не радовалась, когда видела себя в журналах, на баннерах и на сайтах брендов. Удовольствия – то, чего раньше было так много – не стало. Это пугало. Беспокоило. И вполне походило на причину состояния «плохо без причины».

Даша шумно выдохнула и остановилась. Ну вот, поняла. Желание исполнилось – можно заканчивать праздник.

Она наклонила голову вправо и, собрав часть влажных кудрей в ладонь, несколько раз сжала пальцы в кулак. То же самое проделала с левой стороной и затылком. От этих движений волосы завились сильнее. (Они вообще сегодня почему-то особенно круто вились – так же, как мысли.)

Даша, помедлив, достала из сумки зажигалку и пачку сигарет. Выкурит одну – и домой. Вообще она не курила, разве что иногда баловалась электронками, но сегодня хотелось: ей сегодня целый день хотелось делать то, чего она обычно не делала.

Быстрое движение большого пальца по шершавому металлическому колесику – над зажигалкой появилось пламя. Оно уже почти коснулось сигареты, но в этот момент подул ветер и за секунду потушил его. Даша закатила глаза (вечно этот ветер все портит!) и нервно зачиркала зажигалкой. С пятой попытки получилось закурить. Мысли снова стали завиваться.

Неглубокая затяжка. Олег.

Рядом с ним она часто теряла эмоциональное равновесие. Потеряла его и сегодня. Особенно после выходки с предложением. (Неужели и правда женится?) Даша тогда сначала разозлилась, а потом вдруг различила в себе одно невыносимое ощущение – которого боялась больше всех других невыносимых, от которого убегала быстрее, чем от любого из самых неприятных: ощущение собственной напрасности.

Она смотрела, как Олег – такой красивый, такой самоуверенный – такой не ее! – обнимает Женю и… Чувствовала себя ненужной. Ему.

Это приводило в замешательство: за время их романа Даша ни разу не испытывала подобного. После расставания, к слову, тоже. Несмотря на то что «официально» они с Олегом больше не назывались парой, даже несмотря на его отношения с Женей, она постоянно ощущала свою ценность рядом с этим мужчиной. Он звонил и писал, скидывал мемы, искал поводы увидеться, приглашал на ужины (приставал во время них), менял ради нее свои планы и всегда был доступен, а тут…

«Я встретил особенную женщину. И ради нее готов меняться».

Даша до сих пор не могла переварить эти слова, осознать каждое в отдельности: они словно сцепились, слиплись в одно – «ненужная».

«Я встретил особенную женщину».

Особенную?

Это же она всегда была его особенной женщиной. Его femme fatale[23 - La femme fatale (фр.) – роковая женщина.].

Что такое «жена», «любовница», «подруга по сексу»? Значения этих понятий размыты: их границы меняются в зависимости от системы ценностей конкретно взятого человека. То ли дело роковая женщина: здесь не может быть противоречивых трактовок, здесь – все однозначно.

Даша сделала очень много, чтобы приобрести этот статус, и не собиралась так просто расставаться с ним, поэтому, когда Олег сказал про предложение, решила играть роль той самой femme fatale до конца.

Идея с поцелуем пришла в голову случайно: к тому моменту Даша уже довольно много выпила, и хоть опьянение никак не отражалось на дикции и координации, на эпатажные поступки толкало, – и показалась достойной перформанса в ответ на унижения, которые заставил ее пережить бывший парень. Правда, она не планировала целовать Олега по-настоящему – хотела превратить все в фарс, только вот, когда ее губы коснулись его, забыла об этом. Не только потому, что ситуация в целом была необычная, но и потому, что Олег подыграл ей. Не оттолкнул. Не удивился. Не смутился. И, пусть и не обнял, а продолжал одной рукой прижимать к себе Женю, а другую – держать опущенной, поцеловал в ответ: позволил ее языку войти в свой рот, более того, гладил его своим. Он делал это почти незаметно, не двигаясь, не опуская головы, не закрывая глаз – возможно, со стороны казалось, что это она его целует, но на самом деле они целовались.

Тогда Даша чувствовала нежность и возбуждение одновременно. В те несколько секунд Олег как будто снова стал ее идеальным соучастником преступлений против общественного порядка – тем, кем был, когда они познакомились. Она так и называла его в начале их отношений – partner in crime. С ним можно было хулиганить. Нарушать правила. Они занимались сексом в переговорной в его офисе, зная, что туда в любую минуту может кто-нибудь войти, устраивали гонки по ночному городу и за один день могли сорваться в путешествие. Да… С Олегом было хорошо. Весело.

Именно об этом Даша думала, когда плакала в туалете после красивого рокового поцелуя, а сейчас не могла отделаться от другой мысли: «Может, все же стоило выйти за него замуж…»

Затяжка поглубже. Карьера.

Даша уехала в Париж сразу же после окончания института – в двадцать один, и до сих пор считала, что сделала это слишком поздно: ей казалось, начни она заниматься моделингом в Европе в шестнадцать, добилась бы большего.

На тот момент она уже уверенно чувствовала себя в профессии: пять лет модельной практики в Москве показали: у нее получается. Даша, несмотря на то что училась, регулярно участвовала в показах, фотосессиях и конкурсах красоты и часто снималась для имиджевых роликов брендов. Она ощущала себя востребованной, поэтому не сомневалась: ее хотят видеть везде. В том числе и в Париже.

Этот город был для нее эталонной концентрацией моды и всего красивого. Она влюбилась в него с первого взгляда, в двенадцать лет, во время путешествия с родителями, и тогда же начала мечтать о карьере модели (обязательно – в Париже). Даше казалось, она добьется там успеха – а добиться успеха Даше Меркуловой очень хотелось. Ей нужно было доказать себе, что способна на серьезные достижения: в двадцать один такими виделись подиумы мировой столицы модной индустрии. Конечно, она волновалась, когда уезжала из Москвы, где все было понятно устроено, в неизвестность, но чувствовала, что поступить по-другому не может: как будто некая сила толкала ее на приключения и по-настоящему взрослую жизнь.

С отцом к тому моменту у нее установились стабильно-напряженные отношения. Она с ним не ругалась, нет – они просто не общались. Но не общались не потому, что не имели в этом потребности, а как-то вынуждено, словно дистанция была единственным выходом из тотальной неловкости, которую они чувствовали рядом друг с другом.

По крайней мере, так видела ситуацию Даша.

Миша не звонил ей первым, мог долго не отвечать на сообщения, не предлагал встретиться, редко спрашивал о том, что происходит в ее жизни. Дашу это обижало. Даже больше, чем его запреты и строгие требования во времена ее учебы в старших классах школы: тогда они с отцом хотя бы взаимодействовали – пусть со скандалами, но взаимодействовали, а теперь она ощущала себя невидимой для него. Будто он сдался, махнул рукой на попытки наладить контакт. Даша переживала из-за этого, но никогда не заводила откровенных диалогов с Мишей: уровень их близости не предполагал подобного. Еще она не жаловалась ему на усталость или страхи: боялась показаться слабой, и не доверяла свои мечты – была уверена: он их не поймет. Короче говоря, все ее ощущения рядом с отцом сводились к одному: с ним она не могла быть собой. И чувствовала, что он тоже не может быть собой с ней. Это напрягало, по-видимому, обоих и не позволяло даже задуматься о сближении.

Именно поэтому Даша показательно-уверенно сообщила Мише о своем решении уехать работать в Париж и, получив в ответ равнодушное «удачи», пообещала себе не обращаться к нему за помощью, если в Европе что-то пойдет не так. Впрочем, по поводу последнего она не особенно беспокоилась: ни на секунду не допускала неприятностей. По иронии, именно с ними ей пришлось столкнуться сразу же после переезда.

В первые месяцы она сутками бегала по кастингам и соглашалась на низкие гонорары, жила в модельных апартаментах еще с шестью девушками и экономила на еде. Все это ее почти сломало: после роскоши и достатка, к которым привыкла в Москве, пребывание в Париже казалось наспех слепленным мобильным приложением – как будто у разработчиков не хватило денег и опыта, чтобы создать надежно функционирующую версию продукта: жизнь глючила, то и дело выдавая ошибки, исправить которые самостоятельно Даша не могла.

Она настойчиво пыталась справиться с навалившимися на нее трудностями, а потом поняла их причину: ее типаж. Babyface. Большие глаза, пухлые губы, круглые щечки – все это не особенно было востребовано в модельной Европе того времени. Здесь любили девушек с так называемым сильным, строгим лицом: острые черты, ярко выраженные высокие скулы, колючий, пронзительный взгляд.

Даша разозлилась, восприняв моду на внешность как вызов, и решила не сдаваться. Она переезжала из города в город, из страны в страну – модельные контракты длились в среднем три-четыре месяца, и упрямо ходила по кастингам.

Ее старания оставались без внимания: работы было мало, успеха не случалось.

Через полтора года, сидя на первой из двухсот тридцати семи ступеней, ведущих к Сакре-Кёр[24 - Базилика Сакре-Кер (фр. Basilique du Sacrе-CCur или просто Сакре-Кер, буквально «базилика Святого Сердца», то есть Сердца Христова) – католический храм в Париже на вершине холма Монмартр, в самой высокой точке (130 метров) города.], Даша думала о том, что проиграла, и представляла реакцию отца, когда он узнает об этом. «Я же говорил: подростковая блажь».

В тот день она пообещала себе завязать с моделингом, а спустя месяц Даша Меркулова, малоизвестная модель из России, открывала показ коллекции Густава Петерса, малоизвестного дизайнера из Бельгии, на парижской неделе моды.

До этого Даша и Густав уже работали вместе, и после каждой фотосессии он с восторгом разглядывал снимки и говорил, что она создана для его полупрозрачных, незаслуженно незамеченных миром, вечерних платьев, которые на контрасте с ее joli petit visage[25 - Joli petit visage (фр.) – миленькое личико.] выглядят особенно сексуально. Когда у Густава Петерса получилось, наконец, попасть со своей коллекцией на неделю моды, сомнений в том, кто будет открывать этот показ, у него, конечно, не было.

«Double ouverture de la mode[26 - Double ouverture de la mode (фр). – двойное модное открытие.]» – написали на следующий день парижские глянцевые журналы про Густава и Дашу. Через месяц она подписала контракт с известным французским домом моды.

В первые годы она наслаждалась своими достижениями: съемки для рекламы мировых брендов одежды, косметики, духов и нижнего белья, показы на главных европейских подиумах, внимание обеспеченных мужчин, заключенное в неприличные предложения и дорогие подарки, а потом перестала получать от успеха удовольствие. Он превратился в привычный образ жизни. В привычный, но не в удовлетворительный. Даша чувствовала, что ей плохо в Европе, и не понимала, как с этим справиться: она как будто уже переросла прежние смыслы, но еще не выросла для новых, словно потерялась между прошлым и будущим.

Тогда она решила вернуться в Москву – в город, откуда сбежала в двадцать один, чтобы найти себя, и дать ему (себе) еще один шанс.

Ей не было жаль оставлять европейскую карьеру. Во-первых, устала от этого образа жизни: необходимость постоянно держать себя в форме напрягала с каждым годом все больше. Во-вторых, получила то, что действительно хотела – как Даша потом поняла, главной целью ее успеха была вовсе не обложка французского Vogue.

Глубокая затяжка. Отец.

Он никогда не воспринимал ее всерьез и обесценивал все, что она делала. Несмотря на то, что Миша не говорил об этом прямо, его рассказы о дочерях друзей, которые «добились многого» (среди них в основном были юристы, экономисты, топ-менеджеры, врачи, жены и матери) на фоне молчания в ответ на достижения своей дочери становились для Даши индикатором собственной никчемности.

Мама успокаивала, говорила, что отец просто не понимает всех сложностей работы моделью, потому что у него «другая система ценностей». Даша только усмехалась.

Наверное, если бы ее конфликт с отцом нужно было бы описать в трех словах, лучше всего подошли бы именно эти: разные системы ценностей. Мише казалось, дочь тратит время впустую, занимается глупостями и не думает о будущем. Дашу это раздражало: она не понимала, почему, чтобы сохранить с ним нормальные отношения, должна подстраивать свой образ жизни (и мыслей) под тот, который он считает правильным. Она хотела жить так, как чувствует. Заниматься не «серьезным» делом, а тем, на которое отзывается сердце. Быть собой. И, конечно, очень хотела, чтобы отец ее любил и принимал такой, какая есть, но Миша до сих пор не мог смириться с тем, что она не соответствует придуманному им идеалу дочери (читай – женщины).

Даша почти физически ощущала, как вот этот самый идеал, который отец каждый раз пытается на нее надеть, ей жмет. Колется. Не садится, как надо, словно неподходящее по размеру или модели платье. Она могла бы уладить проблему довольно быстро – у нее для этого было даже два варианта. Первый: бросить моделинг, выйти замуж (вероятно, за Олега), родить ребенка, а через время устроиться на «нормальную» работу. Второй: вообще прекратить общаться с отцом. Даша не хотела ни того, ни другого, поэтому не оставляла попыток найти общий язык с Мишей. Но пока не выходило.

Более того, год назад в ее жизни случилась трагедия. Личная. Безвредная для окружающих, но ядовитая для нее самой: именно такие трагедии ломают людей по-настоящему.

Даша тогда только вернулась в Москву, вместе со своими европейскими достижениями, и мечтала получить здесь окончательное признание. Отцовское. Она ждала, что он посмотрит на нее с восхищением и скажет, что гордится.

Конечно, Миша знал про модельный успех дочери: Даша, несмотря на прохладные отношения, отправляла ему фотографии с показов, ссылки на статьи в журналах, но одно дело – закодированные реакции в мессенджерах, и совсем другое – живые эмоции. В своих сообщениях он был довольно сдержан, отвечал общими фразами и эмодзи, и Даша была уверена, что это – издержки виртуального общения, поэтому предвкушала встречу: ей казалось, она станет началом новой близости с отцом.

– Ну молодец, – небрежно произнес тот после того как дочь целый час взахлеб рассказывала про свою красивую и часто непростую жизнь в Европе, и добавил, пожав плечами. – Добилась, чего хотела сама.

Даша растерялась, ощутив себя глупо: будто весь этот час придавала значение каким-то совершенно неважным вещам – да еще и вслух, а он терпел и ждал, когда она наконец закончит.

– Надеюсь, теперь ты устроишься на нормальную работу, – назидательно продолжил Миша и вздохнул. – И выйдешь замуж.