Ворота, в отличии от фабричных, были свежепокрашенными и запертыми. Зато новехонькая будка сторожа пустовала. Перегнувшийся с облучка кучер толкнул створку – та только глухо брякнула, ворота не открылись.
– Эй! Есть тут кто? – кучер привстал, вглядываясь в густые кусты вокруг узкой подъездной аллеи.
– Вы нас специально сюда завезли, – с явным удовлетворением объявил Баррака.
– Конечно, специально, – удивленно оглянулась на него я, – это же боковой въезд, случайно сюда попасть, это еще исхитрится надо! – и подобрав подол, выбралась из коляски. Лучше б не подбирала – хоть не видела бы, какой он грязный! Месячное жалованье за возможность переодеться. Хотя во что – саквояж-то в полиции остался… Ну хоть помыться!
Я оглядела прутья ворот – покрашенные-то они покрашенные, но если присмотреться, то прямо поверх ржавчины, так что… Я собрала пальцы в горсть и просунула руку между прутьями. Теперь вывернуть кисть до предела и… кончики пальцев прижали край защелки. Та звучно клацнула и засов подскочил вверх. Створка со скрипом открылась.
Я махнула кучеру, чтоб заезжал.
– Ничего не изменилось! – хватаясь за протянутую руку Улафа, выдохнула я. И рука у меня все такая же тонкая, и ворота за прошедшие пятнадцать лет разве что красили. Губы невольно тронула слабая улыбка, при взгляде на хмурого Барраку, превратившаяся в сильную. Прям-таки в ухмылку.
– Эй! Стойте! Кому говорю! Стрелять буду! – завопили вслед коляске.
Баррака взвился на ноги. Толчок, рывок, поворот, пистолет в руке, ноги широко расставлены, чтоб не пошатнуться, и вот он уже стоит в коляске, целясь в кто-там-орет. А с другой стороны и чуть сбоку, чтоб не перекрывать обзор, с оружием наизготовку вскочил Улаф.
Орлы. Герои. Горжусь. Почти…
На дороге, придерживая обеими руками штаны, замер молодой парень. И потерянно моргал, глядя в нацеленные на него дула огнестрелов.
– Сссстрелять, значит, будешшшь… – прошипел Баррака.
– Буду, – поддергивая норовящие свалиться штаны, угрюмо процедил парень, – вот только до сторожки доберусь!
Стрелять, это вряд ли. Двустволка у него хоть и есть, но в углу стоит и курки «сброшены» – я посмотрела, когда ворота открывала.
– Потому как сторожу я здеся, чтоб кто попало в поместье не впирался! Прям вот всеми четырьмя колесами! – он неодобрительно окинул взглядом коляску.
А на велосипеде, выходит, можно – у него всего два колеса.
– Где ж ты был, сторож? – гулко хмыкнул кучер.
– В кустах, – еще угрюмей пробурчал парень.
– Вы еще спросите, что он там делал, – Улаф вернул огнестрел в кобуру. – Будто так не видно…
У парня вспыхнули щеки, он бросил быстрый вороватый взгляд на меня, и принялся торопливо застегивать штаны.
– Увлекся, видать, – негромко, но так, чтоб было слышно всем, посочувствовал кучер. – Уж мы орали, орали…
Пальцы у бедного парня задрожали, не справляясь с завязками, а уши теперь пылали как глаза оборотней во мраке.
– Поехали, не будем смущать юношу, – махнул Улаф.
– Куда поехали? – больным драконом взревел наконец справившийся со штанами юнец, и ринувшись вперед, ухватился за борт коляски. – Не можна так!
– К лорду де Молино, – хмуро бросил Баррака, тоже убирая револьвер. – Если тебе надо сообщить – давай. Скажешь, что к нему инспектор Баррака из полиции Приморска.
– А вы кто будете? – спросил сторож, глядя исключительно на меня, Улаф не вызывал у него ни малейшего интереса.
– А мы при нем, при инспекторе, – промурлыкала я.
– Господин военный, может, и при инспекторе, военные с полицейскими завсегда парочкой ходють…
Лица у Барраки и Улафа вытянулись одинаково – похоже, впервые услышали о таких своих занятных привычках.
– …а леди в полиции делать нечего!
«Да ты мудрец, парень!» – я насмешливо покосилась на Барраку.
– Говорите, кто такая есть!
– Леди Летиция де Молино, – представилась я, и лицо парня тут же вспыхнуло торжеством:
– А вас таки пускать не велено, потому как нету у нас тут таких! Заворачивайте оглобли, леди, хоть разом со всей коляской, хоть сама по себе!
Улаф сдавленно хрюкнул и уткнулся лицом в ладонь, я поглядела на веснушчатую физиономию сторожа почти влюбленно и пропела:
– Что надо спросить, господин инспектор?
– Откуда знаешь, что леди нельзя пускать, если у вас таких леди нет? – покорно пробурчал нахохлившийся как ворон Баррака.
Сторож в ответ снисходительно улыбнулся:
– Знать, сударь полицейский – то дело не мое! Велели такую леди не пускать – вот я и говорю, что пускать не велено!
– Сказал – и молодец, – ломким от смеха голосом выдавил Улаф. – Или тебе от леди отстреливаться велели, как на Последнем Рубеже?
Сторож явственно призадумался, а все еще похрюкивающий от смеха Улаф выдавил:
– Поехали! – и коляска в очередной раз тронулась.
Я извернулась, опираясь локтями на сложенный верх коляски и спросила:
– А кто не велел?
– Никто не велел! – довольно объявил сторож и повернул обратно к воротам.
– Да не отстреливаться! Не пускать! Лорд или жена его? – уже прокричала я – фигура сторожа неторопливо удалялась.
– Так хозяйка! – сложив ладони рупором, протрубил сторож. – Еще третьего дня Тита, ейная горничная значит, прибегала!
– Понятно, – прошептала я, возвращаясь на сидение.
Одуряющий запах магнолий плыл над аллей, тяжелый жаркий воздух начал пошевеливать легкий ветерок. Коляска выкатила из аллеи и принялась огибать широкую стриженную лужайку. Навстречу медленно выплывал дом с колоннами и широко раскинутыми крыльями пристроек, томно-белый на фоне заходящего солнца. А позади играло полосами заката… море. Море!
– Растрогались, леди? – пробурчал Баррака, то ли недовольно… то ли… сочувственно?