Белокурый. Король холмов

Однако, вопреки мрачным предсказаниям Болтона, до дома они добрались без приключений, со всей арендной платой, в целости и сохранности. Соглядатай бесследно исчез – и в самом деле, лишь только они повернули на юго-восток.

А граф Босуэлл вернулся к себе в Хермитейдж, ссыпал деньги в казну под надзор Джибберта Ноблса и сделал то, чего от него меньше всего ожидали в Долине – принялся жить самой обычной жизнью лорда-землевладельца. Распускаемые Грешником Уотом, упорно ходили слухи, что молодой лэрд – парень не промах, и вот-вот отправится пощекотать сассенахов. Патрик и в самом деле усердно практиковался – в схватке против Болтона, или Бинстона, или Оливера Бернса – в обращении с типично приграничными видами оружия, такими, как джеддарт и лейтская секира. За несколько дней он освоил короткий арбалет, называемый здесь «щеколдой», и хотя проигрывал Бернсу в меткости, но со временем обещал стать недурным стрелком. И ежедневно стоял против дяди с палашом, скучая в глубине души по таким же часам, проведенным с куда более остроумным в бою Брихином. Потворствуя любопытству, он научился играть в ба – в первой же игре графу, не стесняясь его титулов, в самом деле недурно разбили лицо, однако Босуэлл быстро втянулся, и проявил себя игроком резвым, хитрым и весьма жестким. После того, как Патрик сам троим сломал ногу, двум выдернул руку из плеча и особо бойкому нападающему противной команды проломил голову, в своре Хермитейджа на молодого лэрда начали поглядывать со вниманием. И больше старались при игре понапрасну Лиддесдейла не задирать. И только дядя, один из всех более-менее разглядевший природу юного родственника, понимал, что за всеми этими играми и непритязательными забавами в белокурой голове происходит какая-то работа, что душа нового лэрда полна сомнений, что сердце его в смятении и не знает верного пути. И матерый боец Болтон в те дни весьма часто поминал их с племянником общего небесного покровителя, убежденный, что только вмешательство свыше не даст парню наломать дров, ибо что толку сопротивляться предназначению? Унизившись даже спросить совета у младшего, Болтон выслал голубя к Брихину на север, но получил предсказуемый ответ. «Оставь все как есть», – писал железный Джон, – «оставь его в покое». И далее слово в слово цитировал приятеля своей юности Уота Вне-Закона: «Кровь – не водица, себя покажет». И в один из дней святой Патрик ответил молитвам Болтона самым приемлемым для Приграничья, хотя и негуманным для святого образом.

Лето клонилось к исходу, граф Босуэлл на второй неделе августа возвращался из Карлаверлока, от матери, сопровождаемый тремя десятками из сотни Бернса и Джоном Бинстоном в арьергарде; ему недавно сравнялось семнадцать, он был в отличном расположении духа, и меньше, чем через десять миль, его должен был встретить лорд Болтон. День стоял лениво-мирный и расслабляюще-теплый, как оно бывает в лучшую пору жатвы в Мидлотиане, в поле пересвистывались овсянки, и колос золотился до горизонта. И вот среди этого летнего великолепия, разрывая общую картину покоя и безмятежности, в точке, соединяющей небо и землю, показался всадник – черный, ибо цвета платья не рассмотреть вдали. Он мчался напрямик к Хепбернам, не таясь, и не беспокоясь, как примут, стало быть, свой, и, следя за ним, граф нутром почуял – дело дрянь. И не ошибся. Старший сын МакГиллана, молочный брат Белокурого, тоже Патрик – задыхающийся, взмокший от пота, чумазый от пыли, с горящими на грязном лице светлыми глазами, выплюнул одно только слово, прежде, чем перевел дух:

– Сассенахи!

Через Кершоп Берн со стороны Бьюкасла в Шотландию вошел отряд англичан примерно в три десятка клинков, по всей видимости, Тейлоры, с намерениями более, чем однозначными – под удар попали две фермы Робсонов на южном берегу Лиддела, одна была сожжена полностью, пятеро убито, весь скот уведен, вторая – разграблена до чистых стен, семья старого Роба Робсона успела бежать, в чем спали, ранним утром… Кроме того, сассенахов пропустили Армстронги со Спорных земель, и высока вероятность, что лорду-хранителю Средней Марки и Долины придется иметь дело и с ними тоже. Не меняясь в лице, молодой граф Босуэлл выслушивал новости, каждая подробность которых погружала его в трясину многовековой вражды и кровной мести, неумолимо приближая к собственной судьбе.

Патрик Болтон встретил своего графа раньше, чем договаривались, во главе полусотни рейдеров в полном облачении для драки – стальные боннеты, джеки, «щеколды», короткоствольные пистоли у самых метких. На древках джеддартов метались под ветром узкие ленты вымпелов с белой лошадью. Вопрос немедленного возмездия со стороны Хранителя Марки сам по себе не обсуждался – вопрос был в том, кто поведет карательную партию. Болтон издалека заметил, насколько мрачен племянник, и потому, подъехав ближе, после полного отчета о событиях, сказал, понизив голос:

– Вообще, тебе с нами не обязательно, если не хочешь мараться… погибло с десяток наших, люди злы, и хотят крови.

Босуэлл кивнул, потом отвечал:

– Давай-ка мне галлоуэя какого повыше… – и спешился, бросив поводья Раннего Снега в руки удивленного Пэдди МакГиллана.

Ему подвели гнедую лошадку, мохноногую, шуструю, словно крыса, выносливую, как вол.

– След еще теплый – спустим ищеек, можем успеть.

Свора Хермитейджа славилась не только людьми, но и собаками. Голодные псы рвались с поводков, большие розовые языки вываливались из пастей, захлебывающихся от лая.

– Так спускай, не о чем болтать, – огрызнулся граф. – По коням, ребята, что встали? Время дорого!

– Скоттов поднимать, лорд-хранитель? – на всякий случай уточнил у него дядя.

– Ни к чему. Сами справимся. Нам бы до ночи пройти побольше…

– Нам бы до ночи найти укромное место, чтобы кони успели передохнуть, пойдем по луне, – возразил Патрик Болтон.

– Ночью?

– Ясное дело, ночью. Днем-то и дурак сумеет!

Вот тогда-то молодой Босуэлл в полной мере оценил, отчего так леденяще для англичан звучал боевой вой Скоттов – «снова будет луна!». Но только теперь его имя прогремело, как боевой клич, на пустоши:

– Босуэлл! Иду навстречу!

Собаки славно взяли след, и галлоуэи Хепбернов были достаточно резвы, но пока что хранитель дышал преследуемым в затылок, не настигая – те полдня, а то и больше, пока вести о беде дошли до Болтона, пока он собрал людей, пока выяснил обстоятельства, пока ожидал графа, все еще оставались решающими. Только следы угнанных коров, еле видные на засохшей грязи, топот копыт, редкие окрики Болтона и Клема Крозиера, который замыкал отряд. Патрик легко договорился со своей новой случайной лошадкой, пони слушался легкого движения колен, и, пока продолжалась бешеная скачка – покачиваясь в седле, он строил планы на свой первый поход в качестве Хранителя Марки, чья власть вручена и неоспоримо подтверждена Его величеством. Настичь воров, вернуть захваченный скот, назначить виру за кровь, под стражей пригнать в Хермитейдж и держать их в какой-нибудь уютной темнице вплоть до Дня перемирия – а там пускай английский хранитель Западной марки, откуда наведались эти твари, лорд Дакр, возмещает нанесенный ущерб и вешает их, взятых с поличным. Перед сумерками устроили первый короткий привал, кони немного передохнули, люди вытащили из-под седел маленькие жестяные противни – печь овсяные лепешки на костре. Грубая серая мука у каждого висела в мешочке, близ луки седла. Некоторые смогли поспать – уснули, где легли, бросив пледы на сухой вереск. Едва взошла луна, Болтон поднял отряд в галоп, и Патрик, как когда-то с Ролландстоном, подивился дядиной сноровке и кошачьему зрению – он вел своих по чутью, без малейшего луча света, сквозь болота и буераки выбирая безопасный путь, ничуть не теряя в скорости. Здесь уже Хранителю Марки думать было некогда, он старался не сбиться с хода – ночью, во главе отряда, на непривычной лошади. Лютая скачка продолжалась до рассвета, когда Болтон нашел укромное место в лощине, объявил привал. Он шел уже по английской земле, и так уверенно, что Белокурый прозакладывал бы правую руку – дядя бывал в этих краях неоднократно, и тоже, вероятно, не с самыми чистыми устремлениями. Огонь уже не разводили, рейдеры грелись виски и дожевывали вчерашние овсяные лепешки. Босуэлл был из первых в этот раз, кто уснул там, где упал – и даже не проверил, выставлены ли караульные. Когда он проснулся от тихого оклика дяди, в небе снова плыла огромная, повисшая над горизонтом, сытная, кровавая луна – счастливая звезда стольких поколений «болотных бойцов».

– А что Армстронги? – при виде этого светила спросил он у Болтона первое, что пришло в голову после сна.

– Вероятно, ударят нам в лоб, – невозмутимо отвечал тот, – когда мы станем возвращаться с добычей.

Позевывая и поеживаясь, Патрик кинул себя в седло, как куль с зерном, галлоуэй со всем терпением принял тяжелое тело долговязого наездника и только обреченно всхрапнул. Скулили и подвизгивали злые от голода ищейки на сворке у псаря. И гонка продолжилась.

Дальнейшее он помнил слабо. То ли благие намерения подрастряслись, то ли пойманные с поличным воры вовсе не считали себя таковыми, и не стремились пасть в ноги Хранителю Марки и Долины, каясь в своих преступлениях… словом, удар был коротким, жестоким, скорым. Настигнув Тейлоров, они врубились в них, как топор в липовую балку, отсекая ворованный скот от вожаков грабителей. Потом пошла резня, чистая и яркая в своей беспощадности, когда добивали раненых и не щадили упавших – с обеих сторон. Патрик порадовался тому, что не давал себе лениться ни дня с того часа, как прибыл в Хермитейдж, иначе бы в свалке ему теперь пришлось туго. Сейчас же сознание затмилось азартом охоты, в дело вступил инстинкт, ибо прав был, ох, как прав матерый волк Вне-Закона – кровь себя покажет всегда… и прольет другую, свежую кровь, и полночь озарится новым пожаром кровной вражды, вечной войны Приграничья.

Прежде, чем Босуэлл успел устать в свалке, в плен брать было уже некого. Прежде, чем он успел охватить взором картину поля боя – что было довольно затруднительно во мраке, при мелькающей в облаках луне, и понять понесенные Хепбернами потери, часть бойцов под вопли «Иду навстречу!» и под командой Полуухого Крозиера рванулась вперед, туда, где затаилась ферма самих Тейлоров. Потому что мало вернуть свое, когда чужое так близко. Задымили факелы, брошенные в спелую рожь, ищейки Хепбернов приседали, скуля, пятясь от огня – поле занялось. На одном его конце бинстонские под окрики молодого Джона гуртовали скот, на другом – перелезли через ограду, вышибли двери в дом, короткая схватка с полуодетыми, бездоспешными мужчинами, отчаянные крики женщин, визг свиней, выгоняемых из хлева, мычание коров, блеяние овец…

Босуэлл пнул галлоуэя пятками в бока, лошадка взяла в галоп, огибая горящее поле. Стало светлей, чем при полной луне… на меже близ леса боролись двое, и тот, кто был крупней, явно побеждал. Снова остро закричала женщина. Белокурый спешился, метнулся на крик, не разбирая дороги – и Клем Крозиер с воем попытался сбросить с себя незнакомца, прежде чем понял, что то – его собственный лэрд. Полуухого пошатывало. Он замер, тяжело дыша, на минуту выпустив добычу, глаза его были мутны, до графа отчетливо долетал густой и смрадный запах перегоревшего виски, пота, свежей крови. Жертва Крозиера, на которой не было ничего, кроме рваной сорочки, белевшей во тьме, тут же кинулась к Босуэллу, обняла его колени в древнем жесте мольбы, равном на всех языках. Девчонка прижималась к его ногам так сильно, что он ощущал, как бьется в ней сердце – где-то в горле, между истерическими рыданиями.

– Оставь ее, Клем. Я запрещаю.

– Коли так, возьмите ее первым, лэрд. Я подожду, рад буду посмотреть, как она воет под вами, эта английская сучка…

Из разорванной сорочки упрямо выскальзывала юная грудь девушки, как ни старалась она прикрыться под горящим пьяным взглядом Крозиера – нежные две полусферы, совершеннейшее творение Господа, с крошечными, стоящими от ночного холода сосками. И она была весьма хороша собой – шелковистые волосы, темные глаза – если б не выражение смертного ужаса, коверкающее черты, и не огонь ночного пожара, отражающийся в зрачках. И она была легко доступна – и девственница, скорей всего, совсем ведь молоденькая, почти ребенок – надо просто завалить ее на спину, раздвинуть ей ноги под одобрительные возгласы Полуухого, ну, может быть, пару раз дать по лицу… Так здесь и зарабатывают славу крепкого парня с железными яйцами, настоящего командира. Одного ее брата зарубили на ее глазах, второго искалечили, отец связан и брошен в навоз в хлеву, мать наверняка изнасилована, а эта дурочка не успела убежать в лес… Клем еще и подержать ее согласится с удовольствием, пока лэрд не насладится в полной мере, чтобы только увеличить ее боль и унижение. А что такого, военный трофей. А после трофей пойдет под следующего и следующего, пока насмерть не разорвут ей весь низ бравые северяне…

Сказать, что у лэрда Лиддесдейла не стояло, значило сильно упростить ситуацию. Вообще-то лэрда подташнивало. Патрику не приходилось брать женщину силой, и он не намерен был получать этот опыт сейчас. Он в принципе не понимал вкуса в насилии, его опыт в делах амурных предполагал исключительно даму, отдающуюся с восторгом – иного у него пока и не бывало.

И два взгляда скрестились на нем – пьяный, ждущий, уверенный в согласии господина взгляд Полуухого, и острый, как нож, полный ужаса, слез и надежды – ибо она поняла, что шотландцы заспорили меж собой – взор полуголой девчонки.

– Ради Иисуса, мой добрый сэр, сжальтесь, ради Спасителя и его милосердной матери Марии… – начала было она дрожащим голосом, обнимая сапоги лэрда, всем телом содрогаясь от рыданий.

– Заткнись, тварь! – заорал на нее Крозиер, ухватил за волосы, дернул на себя. – Южанка поганая, шлюха, дрянь!

Англичане вырезали всю семью Крозиера лет десять тому назад, после чего он пришел к Болтону и обязался служить преданнейшим псом, если тот позволит ему пытать сассенахов в свое удовольствие. И Болтон позволял – иногда.

Девчонка закричала так, словно пришел ее последний час, и вцепилась в Патрика, как репей, намертво, так что Крозиер, пытаясь оторвать ее от лэрда, едва не повалил и самого графа – однако это продолжалось всего мгновение. Не то, чтобы у Клема Крозиера треснули кости, но он с недоумением ощутил сильную боль в запястьях, а после эта боль заставила разжаться пальцы, отвела его руки от англичанки…

– Давай быстро отсюда, дурочка, да спрячься получше… – на чистейшем английском сказал граф девушке, даже не глядя на нее, смотрел он на своего капитана. Она прыснула у него из-под ног, как кролик, не веря своим ушам.

Глаза Белокурого, обычно синие, были черны, как два колодца, в которых топят убийц по «правосудию джеддарта»… и именно это правосудие прочел в них слегка протрезвевший Полуухий. Но трезвость принесла с собой и злость – стало быть, этот щенок не только покушается на его законное право воина, но и благоволит сассенахам! Клем Крозиер был из тех, кто скептически принял появление нового хозяина в Хермитейдже, а сейчас виски и досада совместно ударили в голову.

– Ты, молокосос, еще и девок из-под меня вынимать станешь! – заорал он, надвигаясь на Босуэлла.

Охотничий нож блеснул в руке капитана…

Но кинуться на Белокурого Клем не успел. Возникший откуда-то со стороны леса Патрик Болтон, во мраке полностью неотличимый мастью и повадками от черного медведя кельтских легенд, молча и бесшумно заломил Крозиеру руки за спину, а после без разговоров двинул в ухо. Башку менее каменную такой удар мог бы и проломить.

– Пора уходить, – сказал он, – пока от Карлайла не подняли гарнизон по тревоге. Клем, урод безмозглый, ты на кого руку поднял? Я с тобой после поговорю, тварюга пьяная…

В обратный путь отряд вел Джон Бинстон со своими ребятами, и они же гнали скот, Робсонов и бывший английский. Основные силы Хепбернов шли сзади на случай погони, угроза была невелика, но и пренебрегать ею не следовало. Болтон косился на своего графа, который был бледен от злости, смотрел прямо перед собой, а в глазах Патрика до сих пор плавала чернота. Граф помимо воли оказался втянут в то, чего так надеялся избежать – в резню под видом восстановления справедливости, и его чрезвычайно бесило, что его собственная натура так подло предала его, что дела складываются пока что согласно предсказаниям дядьев и Злобного Уота. Болтон пару раз хмыкнул, крякнул, не дождался ответа и решился заговорить:

– Что ты взъелся? Ну, побаловал бы ее Клем своим рогом… от бабы не убудет.

– Она девчонка совсем…

– А какая разница? – искренне удивился Болтон. – Надо ж когда-то пробовать мужика. А лучше, чем Клем, никто не продырявит, после него – хоть полк солдат заходи, просторно… – и дядя хохотнул.

Белокурый молчал – его покоробило дядино веселье. Случайно спасенная им девчонка была куда моложе его сестрицы Джен Хоум. Они миновали галопом еще несколько миль, прежде чем он отвечал Болтону:

– Ежели пойдешь в рейд со мною еще раз, дорогой дядя – насиловать не позволю никому. Сам охолощу, не поленюсь. И Клем Крозиер мне больше не капитан, пусть-ка побалуется на вольном выпасе, пока ему член не подрежут мужья да братья…

– Ну, и глупо, – отвечал Болтон, весьма разочарованный реакцией племянника, но отметивший про себя с удовольствием сослагательное «если пойдешь». – Полуухий весьма толковый боец, а мозги бы я ему вправил. Хотя… ты – лэрд, твоя и воля.

– Я – лэрд, – без улыбки согласился Белокурый. – И еще я королевский лейтенант и хранитель Марки. И за твои художества нынешней ночью, дядя, должен сдать тебя лорду Дакру без всякого промедления, дабы покуковал ты свое в крепости Карлайла до самой виселицы.