Белокурый. Король холмов

Тут уже Болтон обиделся и молчал до самого привала перед рассветом.

Белокурый проснулся и сел возле почти потухшего костровища, спускались сумерки – время двигаться в путь. Какая-то мысль неотступно терзала сознание, но он не мог уловить – что именно… повернулся к дяде, который, сидя возле него в карауле, правил нож на кожаном ремне:

– Крозиер где? Давай-ка его сюда…

– Он ушел ночью. И не то худо, что он ушел, а то, что ушел озлобленный.

– Почему ты его отпустил?

– Приказа не было удерживать, – прямо глядя в глаза племяннику, отвечал Болтон. – Беситься хватит, граф. Если уж ты на Клема гневен, так и нас всех под плети клади, потому что Крозиер не делал ничего особенного в ту ночь…

Молодой граф Босуэлл, сощуренными кошачьими очами уставясь в затухающие угли костра, добрые четверть часа шипел такие гэльские словосочетания, что даже у бывалого, восхищенного его широкими познаниями Болтона долго звенело в ушах.

Патрик пошел в этот рейд, полный дурных предчувствий, а чутье не обманывало его почти никогда. И милей вглубь Спорных земель, на обратном пути к Хермитейджу, лорд-хранитель Марки в самом деле попал под засаду Армстронгов.

Это был уже совсем другой бой, потому что его люди и кони шли в галопе большую часть ночи после схватки, а Армстронги поджидали их свеженькие, готовые для драки. Пятерых Бинстонов вышибли из седел болтами прежде, чем Болтон и Босуэлл поняли, что происходит, а после, отправив Джона Бинстона пробиваться вперед вместе с добычей, граф и его дядя взяли на себя каждый по флангу и нажали на Армстронгов с той холодной лютостью, которая прославила Хепбернов еще при Оттербурне двести лет назад. Армстронги, по всей видимости, рассчитывали на неопытность Босуэлла и легкую победу в засаде, однако им очень скоро дали понять, что дело так просто не выгорит. Вокруг Патрика кипела свирепая драка, кому-то рядом прошило печень болтом из «щеколды», пешему бойцу слева полчерепа снесли лейтской секирой, и брызги крови и мозга покрыли сапоги Белокурого, но ему некогда было размышлять – хотелось выжить, и умное тело само спасало бессмертную душу, сея вокруг смерть и увечья, слетающие с острия матово взблескивающего в сумерках палаша. Занимался рассвет в холмах, когда Хепбернам, изрядно потрепанным, удалось унести ноги из той лощины, оставив по себе память в виде двух десятков врагов, убитых в бою, затоптанных конями, умирающих от ран. То была сомнительная победа, но победа – ибо ушли живыми. Своих навьючили на пустых галлоуэев, тела – через седло, кто мог сидеть, тех привязали к конским спинам. Джек графа Босуэлла был проколот в трех местах, но до тела дошли только царапины. И еще он прихрамывал – джеддартом задели бедро, но в седле это держаться не мешало. Дети Белой лошади миновали Спорные земли, и вошли в Долину, и скот, перегоняемый Бинстоном, несся впереди них вместе со слухами о первом рейде нового Хранителя Марки.

Уолтер Скотт Вне-Закона разорялся, как нищий на ярмарке, что Хепберны не взяли его в компанию и в долю.

Однако события развивались стремительней, чем Патрик готов был их принимать – о да, даже несмотря на все рассказы дядьев и свидетельства Грешника Уота. Потому что именно Уотом припахивало то, что случилось потом, как Симом Армстронгом, лэрдом Мангертоном, и Джонни Армстронгом, лэрдом Гилноки, изрядно пованивало произошедшее в Спорных землях – ведь их «конченые» собратья никогда бы не сунулись поперек дороги самому лэрду Лиддесдейлу, не будь им дано дозволение свыше. К Хермитейдж-Каслу заходили со стороны Холма Дамы, а потому издалека овчарни за Замковым протоком видны не были. Но виден был серый след дыма, уже улетевший в небо, как бывает над давно курящимся пепелищем. И когда отряд вышел к замку с северной стороны, стало понятно, в чем дело: овечьих загонов, что прежде стояли за пару-тройку миль от протока, больше не существовало, как и стада примерно в сорок голов… Патрик, лорд Болтон и мастер Хейлс, возвел глаза к небу, что делал считанные разы за всю жизнь: именной святой со всей мощью ответил на его молитвы, и теперь третьему графу Босуэллу ни в коем разе не уйти от уготованной ему судьбы – приграничного волка, лэрда Лиддесдейла, Хранителя Марки, вожака и господина Долины.

Замок Хермитейдж, Лиддесдейл, Приграничье, Шотландия

Они бродили по сгоревшему дерну, меж тлеющих кусков балок, граф раздраженно пнул затухшую головню и выругался – он едва не пропорол и без того раненую ногу, наткнувшись на что-то острое. Из черной земли, аккуратно обложенный плоскими камнями для верности, торчал охотничий нож.

– Как это понимать? – спросил он у дяди, и в голосе его заворочалась, как кабан в чаще, фамильная ярость Хепбернов, в эту минуту он здорово напомнил Болтону покойного лорда-адмирала, первого графа. – Кроме того, что следует порезать всех этих сукиных детей, коли найду?!

Болтон усмехнулся в бороду, но отвечал серьезно:

– Эллиоты. Скорей всего, Эллиоты из Парка. Похоже на повадку их младшего…

Наглость была, конечно, несусветная. Эллиоты не присягнули ему, как Хранителю и лэрду Долины, они не подписали бонд, не пытались выразить лояльность любым иным способом, хотя времени для этого у них было предостаточно. И теперь бессовестным образом покусились на его собственность, выждав его отсутствия. Но сделали это уже после того, как он повстречался с их негласным вдохновителем, Злобным Уотом. Патрику не хотелось думать, что эта каверза устроена с подачи Уолтера Скотта, но других версий не оставалось. Согласно условиям бонда, он мог затребовать от Уота, чтобы тот объявил преследование и награду за головы Эллиотов из Парка, но веры, что Уот поступит по обещанию, у него не было никакой. Злобный Уот скорей прослывет изменником – во что он ставит волю короля, он уже объяснял – чем выдаст своих подручных. Так что тут был единственный способ – именно резать, если найдешь…

– Как это было и что было сделано? – отрешившись от своих мыслей, вопросил он Оливера Бернса, который стоял, опираясь на остатки несгоревшей загороди, и хмуро следил, как граф, хромая, расхаживает взад и вперед по руинам овечьего загона. Потеря сорока голов скота для графа Босуэлла значила не столь много, как для того отношения, какое сложится к нему в Долине, спусти он это с рук.

– Это было во вторую ночь, как вы ушли, лэрд, – отвечал Бернс. – Клинков девять и десять спустилось от холма Дамы, туда, где часовня, пытались пробиться в конюшню в старом доме, к галлоуэям, само собой. Ну, порезались – отошли. Я их два раза отгонял обратно в холмы, ан лезут и лезут. А на третий раз-то – долгий свист, как у них это заведено, и отошли совсем, ровно и не было. Видать, не пони им-то запонадобились… А тут и Алекс мчится, и сам вижу – дымит за Замковым ручьем… две овчарни подожгли, с одной мы их спугнули, со второй овец успели увести. Совсем мертвых трое, лэрд, а разно покалеченных восемь и десять. Моя вина, лэрд, недоглядел. Пошел было за ними, которые с овцами – так с холмов опять черти метнулись вниз на конюшню… галлоуэев мы отбили, а овец они увели.

– Твоя вина – тебе работа, Вихор. Сам станешь ловить этих паршивцев… но отвечай, как на исповеди, кто это был? Успел увидеть?

– Эллиоты, мой лэрд. Как пить дать, они. Вон, и метку с ножом оставили…

– Которые Эллиоты?

– Я бы сказал, те, что из Парка, коли позволите, лэрд, однако ночью рожи их главаря не видал, врать не стану.

Граф Босуэлл поступил строго и просто – направил вестовых в Бранксхольм, напоминая Скотту о необходимости принять меры согласно обещанию под бондом, также в Редхью к Робину Эллиоту, главе рода – с требованием выдать виновных либо дать заложников, пока подозреваемые не прибудут на суд Хранителя, и к Симу Армстронгу, лорду Мангертону, с приказом объяснить произошедшее на Спорных землях.

– Писанина! – хмыкнул лорд Болтон, наблюдая, как Джибби Ноблс скоро-скоро рисует своими скрюченными пальцами тонкие, изящные буквы. – Писанина никогда никого до добра не доводила, особенно тут, в Приграничье!

Житейский опыт подсказывал Болтону, что способ разрешения один – врубаться и крошить, но племянник упорно желал следовать букве закона. Одновременно Бернс-Вихор был выслан на поиски пропавшего стада, сорок голов небогатые Эллиоты колоть не станут, а вот отвести куда продать на скотный рынок – пожалуйста.

Ответы Белокурый получил довольно быстро и все – предсказуемые. Прибыл Уолтер Скотт, не поленился, поцокал языком на развалины овчарни, отпустил сочувственное «вот же сукины дети, да я бы их!..», распил с графом флягу виски, поразводил руками и был таков. Вкратце его визит сводился к тому, что он, мол, про бонд помнит и всей душою ратует, однако же, вот кабы точно знать, что то – Эллиоты, а не кто другой, тогда уж он, конечно же, да, а так – за что ж честных-то парней мордовать?

– Скользкая тварь! – процедил ему вслед Белокурый, стоя на караульной галерее Хермитейджа.

– А ты на что рассчитывал? – удивился Болтон. – Что Грешник Уот признает проделку своих копьеносцев?

Патрик метнул на дядю такой взгляд, что тот вздохнул и примолк. Сим Армстронг отвечал лорду-хранителю, что вольница Спорных земель ему не родня, ибо люди конченые. Имя их клеймлено, и все клятвы порушены, и потому он, Сим Армстронг, лорд Маргентон, своей вины здесь не видит и виру за кровь погибших от засады Хепбернов на себя не берет. Старый Робин Эллиот, по прозвищу Воронья Скала, лорд Редхью и глава рода, отвечал, что, доколе люди его не взяты с поличным, то и невиновны, а чей нож обронен на пепелище, ему неведомо. Услыхав эти слова, лэрд Лиддесдейл скрипнул зубами… за сопливого мальчишку держат его, скоты! Оливер Бернс вернулся ни с чем, но в день его возвращения в Хермитейдж-Касл прислали шкуру плешивой белой овцы. На самой крупной проплешине, на чистой коже была грубо выжжена голова лошади. Подарок пришел из пилтауэра Парк, и Малыш Джок Эллиот интересовался, не этой ли породы овец ищет господин граф…

Господин граф несколько минут любовался на старую овчину, не говоря ни слова, только желваки ходили по скулам.

– Патрик, – мирно предложил дядя, уставший от его угрызений совести. – Поднимем-ка сотню Бинстона да сходим погулять, а? По мне, так уже с позавчера пора!

Глаза Босуэлла сощурились, он окинул взором родича с головы до ног:

– Что, опять на справедливый грабеж потянуло, а, лорд Болтон? А другие средства тебе не знакомы?

– Да нет тут других средств, сколько раз тебе говорить, язык стер до типуна уже… зачем ты вообще сюда приехал, лэрд Лиддесдейл, если честный разбой тебе не по вкусу?

– Вообще, дядя, я приехал навести у вас тут порядок, в этом чертовом болоте воров и убийц.

– Ах, вот как! – не впечатлился Болтон. – Ну, допустим. Король дал тебе войско?

– Нет.

– Король дал тебе денег?

– Нет…

– Ну, и как ты собираешься приводить к покорности рейдеров, ваша светлость? – осведомился Болтон.

Молодой граф еще раз длительно посмотрел на дядю и применил излюбленный аргумент:

– Вообще-то… я – королевский лейтенант.

– Этим можешь и подтереться, – заключил Болтон. – У меня для тебя плохие новости, племянничек: тут король никому не указ, понятно? Тут всему голова вожак рода, и на гербовой печати не въедешь в Приграничье. Ты тут все должен заработать сам, всю свою власть, ты ее должен им в глотки затолкать, чтобы никто вякнуть не смел… понятно?

– Так тебя ж они слушаются?

– Кто, наши-то? Слушаются. Ты хочешь, чтоб они и дальше слушались только меня? Моя воля тебе тоже не в помощь, хотя, понятно, помогу, чем смогу. Запомни – как сам себя покажешь… А хуже всех здесь – Эллиоты.

И Болтон поморщился.

С холма спускались трое верховых, Эллиоты явились на встречу втроем, как Болтон и предсказывал – Малыш Джок Эллиот, Уилл Хер Собачий и Леди Эллиот.

– Леди? – переспросил Патрик, вглядываясь и не замечая юбки на третьем из всадников. – Она что, жена Джока?

Кто-то за спиной Белокурого прыснул.