Возврата к старому не будет

Возврата к старому не будет
Илья Александрович Земцов

В новую книгу И. Земцова вошли роман «Сосновские аграрники» и рассказы, действие которых происходит в послевоенное время. Автором правдиво показана жизнь простого деревенского люда, беспредел властей, противоречия в умах тех, кто строил коммунизм. Жить было тяжело, но весело.

Особняком в книге стоит недописанный фантастический рассказ «Планета Кшушиши», выдумка чистой воды. Впрочем, современному читателю неправдоподобными могут показаться некоторые герои и явления во всех произведениях, включенных в сборник. Так много времени прошло с тех пор, как они были написаны, но кое-что в нашей стране не искоренится никогда…

Илья Земцов

Возврата к старому не будет

Издание данной книги стало возможным благодаря труду большого количества людей. Огромная благодарность:

Надежде Юрьевне Достоваловой за невероятный труд по редактированию рукописи;

Илье Александровичу Алексееву, Сергею Александровичу

Алексееву, Ершову Александру Олеговичу за финансовую помощь в издании книги;

Екатерине Алексеевне Ершовой за помощь в оцифровке рукописи.

Подготовкой и изданием рукописи занимался Ершов Алексей Олегович, внук Ильи Александровича Земцова.

Иллюстрация и оформление обложки – Андрей Ильиных.

© Земцов И.А., 2021

© ООО «Издательство Родина», 2021

Повести

Возврата к старому не будет

Апрель 1945 года. Война далеко откатилась на запад, за пределы России. Больше не пахали русскую землю снаряды и не боронили пули. Не горели города и села. Затихли артиллерийские канонады. Дым пожарищ колыхал уже на вражеской земле. Но наши люди продолжали умирать, оставались на всю жизнь калеками. Ручьями текла человеческая кровь.

Николай Васин шел с железнодорожного разъезда в родную деревню. Он возвращался с войны из госпиталя домой. Шел он медленно по слабо наезженной, разрушенной теплом снежной дороге. Сильно хромал на правую ногу и опирался на деревянную трость. В полях снег осел, дорога возвышалась над окружающей полевой равниной. Идти было тяжело, местами снег не выдерживал, и ноги проваливались. Васин вошел в лес. Снег там лежал не тронутый теплом, рыхлый, зимняя дорога сохранилась хорошо.

Лес во всякое время года красив, а населяющая его фауна еще более украшает. Шел Васин не спеша. Сосновые боры сменялись еловыми раменями с остроконечными кронами пихт и елей. Местами виднелись белые стройные стволы берез и серые, обросшие лишайником, как бородой, осины. Лес, казалось, был мертв. Не слышно было птичьего гомона, только временами раздавался стук дятла и шум падавшего с крон деревьев снега.

Николай возвращался в родную стихию. Война, бои, госпитали остались далеко позади, и вспоминать о всем пережитом не хотелось. Он думал, вот еще три километра и увидит свою деревню, родной дом. Знакомые лица родных и селян. Разнообразные, но похожие чем-то друг на друга деревенские дома и ветряные мельницы на окраине деревни. Он вспоминал давно исчезнувшие овины, крытые соломой. Запахи пряного дыма с ароматами копченой соломы и запахи распаренных в снопах зерен ржи и ячменя. Ему хотелось бы возвратиться в давно ушедшее детство, в те далекие нэповские времена, когда их небольшая деревня увеличивалась, разрасталась, строились красивые добротные дома с резными наличниками.

В 1934 году в деревне организовался колхоз, и она начала постепенно редеть. Дома увозились в город, появлялись пустые усадьбы, заросшие бурьяном и крапивой. Деревня уже больше не строилась. Многие рвались в город, так как в колхозе на трудодни получали по 500–600 грамм зерна и больше ничего. Николай думал: «Если бы мне доверили руководство колхозом, я бы эту землю поднял. Она стала бы давать больше, чем мужику». Три с половиной военных года он не был в деревне. Из скупых коротких писем отца знал, что большинство мужиков было убито, немногие пришли калеками. Он думал не о себе, а о земле, о большом хлебе, чтобы все были сыты. Поэтому поля представлял такими, как в те нэповские времена, то есть, заполненными морем цветущей ржи и ячменя.

Вышел на поле, близкое, родное, окруженное со всех сторон лесом. Вдали, за перелеском, показалась родная деревня. Каждое поле с самого его освоения получало свое название. Справа от деревни за рощей раскинулась Вязовая. Это большое поле с добротной землей. Ежегодно крестьян радовало большими урожаями. Когда-то на месте этого поля, говорили старики, росли громадные трехсотлетние вязы. Вяз мужики вырубили, древесину пережгли на поташ, пни выкорчевали, стало поле. Вяз в этих местах даже памяти о себе не оставил. Во всей округе не сыщешь ни одного дерева. В свое время мужики за вязом охотились как за большой ценностью, и он был полностью истреблен, уничтожен.

Деревня расположилась на невысоком бугре с уклоном на юго-восток. Свое название она получила от небольшой речки Боковая. Первые поселяне назвали ее Забоковская, так как она находилась, как им казалось, за речкой.

Много разноречивых разговоров было между мужиками, кто же первый поселенец и откуда он появился. Старики утверждали, что это были два брата, которые ехали со всем своим скарбом и семьями в Сибирь из Курской губернии. По неизвестным причинам не доехали до Сибири, остались в Вятской губернии. Не одно поколение мужиков стремилось сделать деревню красивой, засадить улицу деревьями. Они приживались и росли, но немногие сохранялись. Их уничтожали лошади и козы, проходившие стадами без присмотра.

Николай вышел на проталину среди поля. Ему казалось, где-то вдали, поднявшись ввысь, пел жаворонок, курлыкали журавли, раздавалась однотонная тетеревиная песня. Воздух был чист и прозрачен, дышалось легко, приятно. Васин присел, поцеловал родную землю, негромко сказал:

– Вот я и дома.

Дома – по-русски обычная встреча солдата-фронтовика. Слезы и хлопоты матери. Как на чудо смотреть приходило по очереди все население деревни.

Через день-два началась обычная деревенская жизнь. Весна вступала в свои права, колхоз готовился к весенне-полевым работам.

Деревенские бабы говорили Николаю:

– Как тебе повезло. Пришел жив и здоров. Подумаешь, половину ступни правой ноги отняла война.

А некоторые, с острыми языками, утверждали:

– По-видимому, Николай высоко закидывал ноги, когда бежал от немцев, вот и угораздило в ступню. Ведь ступня-то почти всегда на земле. Все, чем убивает, – осколки, пули – летает выше земли.

– Да бросьте вы, бабы, издеваться над человеком! – говорила недавно избранная председатель колхоза Пашка Мироносицына. – Пришел человек с фронта, все должны радоваться. А вот мой Саня уже никогда не вернется, – вытирала глаза уголком платка, – оставил мне пятерых детей, да двух из них калек. Как хочешь, так и живи.

Пятнадцатилетнего Бориса пришлось отдать в трактористы. Парню скоро восемнадцать, надсадил себя, не растет, все маленький, поэтому прозвали трактористы Воробьем. На днях Витька Ванин, они на одном тракторе работают, подошел к окну и кричит: «Воробей, ты дома? А ну пошли!» Борис откликнулся: «Иду». А меня это так разозлило, я схватила ухват и за Витькой, ну где же такую дылду догонишь. Вырос с коломенскую версту, а сверстник Борису.

– В нашем полку прибывает, – говорили мужики. – Седьмой человек возвращается демобилизованным по ранению. Первым пришел Ваня Гришин. Ему не повезло, ногу отняли под самый пах. Куда он годен? Хорошо, что грамотный. Вот уже второй год учится в лесном институте.

– Все правильно, – говорил Николай, – но было бы лучше, если бы учился в сельскохозяйственном. Выучился бы, приехал к нам в деревню, нашли бы ему дело. Сельское хозяйство будем поднимать.

На полях снег растаял, но ни пройти, ни проехать было нельзя. В лесу он еще лежал нетронутым, как зимой. Бабы каждое утро собирались не в правлении колхоза, а на улице. Старики в правление заходили редко, а на разнарядки и всяческие сборы на улице приходили все. Сначала решали хозяйственные вопросы, а затем переключались на личные. Судачили о вернувшихся с фронта по ранению, кто на какую работу способен. Затем многие бабы пускали слезу, говорили: «А мой хоть бы без рук и ног пришел, с удовольствием бы приняла. Стала бы ухаживать за ним, слушала бы его голос, советы, чувствовала бы близкое, дорогое сердцу тело».

Из сорока пяти ушедших на фронт мужиков на тридцать два пришли похоронные. Деревня осиротела. В каждом доме горе, в каждом доме слезы. Старые и малые с утра умывались слезами, вспоминая близких погибших. Но каждый чего-то ждал, надеялся на какое-то чудо. Чуда не было, мужики с фронта не писали. Надо было жить, думать о жизни, кормить и воспитывать детей. Надо было обуваться, одеваться, а где взять? Всему кормилица земля-матушка, родное деревенское поле.

В колхозе в распутицу делать пока было нечего, и Николай ходил на тетеревиные тока. Выдвигался в два часа ночи, садился в шалаш и ждал рассвета, появления первых тетеревов, петухов, по-деревенски «косачей».

Хороши весенние ночи. Воздух чист, прозрачен. Легкий мороз постепенно пробирается к телу. Еще не светает, но белесый горизонт востока говорит о приближении утра. Тихо, еще все спит.

Неподалеку от шалаша журчал обмелевший за ночь от заморозка ручей. Временами со стороны поля набегали легкие порывы ветра. Шалаш стоял на самом краю поля, под одинокой кудрявой сосной. Время шло медленно. Николай считал до ста. Сначала по-русски, затем по-немецки, по-фински. Занимался физкультурой, чтобы не зябнуть.

Восточный край горизонта стал светлеть. Затем он медленно заалел. Где-то в лесу визгливо с хрипотцой залаял лис. Как бы откликаясь, загугукал, осмелев, заяц. На другом конце поля глухо, как покойник, захохотал филин.

Вдруг над самым шалашом, часто хлопая крыльями, пролетела тяжелая птица. С шумом опустилась в десяти метрах от Николая. Это токовик – тетерев-косач. Стрелять его нельзя. Убьешь токовика – может ток нарушиться. Больше ни один не прилетит. Косач высоко поднял голову, осмотрелся кругом, затем распустил хвост и крылья веером, издал грозный шипящий клич и затянул свою бесконечную булькающую тетеревиную песню. На его клич и песню отозвались со всех сторон несколько тетеревов. Появились три косача. Краснобровые красавцы побежали, шурша растопыренными крыльями, и устремились друг на друга. Пригнувшись к земле, они неистово кружились на одном месте, награждая друг друга тумаками, пуская в ход клюв, крылья и ноги. Ток начался. Всюду стоял шум, хлопанье крыльев и сплошное бормотание, похожее на рокот десятков родников.

Становилось совсем светло. Николай три раза выстрелил. Три тетерева лежали убитые. Остальные продолжали весеннюю брачную драку и песни, невзирая на выстрелы.

Солнце одним краем вылезло из-за горизонта. На ток прилетели несколько светло-коричневых рябых тетерок. Раздалось их квохтание и разговор «ко-ко-ко». Шум усилился, все слилось в единую брачную песню.

Косачи со вздыбленными лироподобными белыми хвостами на фоне черного наряда, как надутые упругие мячи, налетели друг на друга. Один прилетел и сел на шалаш. Николай просунул руку сквозь лапник и поймал его за ноги. Косач махал крыльями, крутил головой, но был без пощады протащен сквозь хворост в шалаш и живым положен в вещевой мешок.

Николай сидел словно зачарованный, заколдованный. Просидел полтора часа, наблюдая за брачным обрядом птиц. Забыл про алчность и звериную природу охотника. Солнце уже высоко поднялось, ток заглох, птицы разлетелись, но песня их продолжалась. Они пели одиночками на деревьях, в поле и на болоте.

Николай шел домой под впечатлением тока и нес четырех птиц, а мог бы настрелять больше. У околицы его догнали Витька и Борис. Витька нес одного убитого косача и хвалился:

– Я влет убил.

А вот Воробью не повезло. Борис ростом был похож на двенадцатилетнего пацана и чем-то напоминал воробья. Он виновато улыбался, оправдывался: