С.нежное сердце. Книга первая из четырёх

Написав, он возбуждённо вздохнул и откинулся. Взгляд его не отрывался от окошка чата. Вспотевшие ладони проехались по брюкам и легли на подлокотники. Человек замер, как цветок-мухолов, неподвижный и будто бы безобидный…

Когда глаза уже заболели от сосредоточенного вглядывания, а в спине появилось неприятная застойность, в колонке чата возникло:

– Назначай время и место.

На пепелище

От духоты хоть на стену лезь, а лучше беги на речку и кидайся в воду с головой, прямо так, не раздеваясь. Как назло ещё в эту по абсолютно любым меркам экстремальную жару сломался кондиционер, а ремонтник, приглашённый на починку, лишь развёл руками. Устанавливайте, мол, новый, а этому кирдык…

Отвлёкшись от разложенных на столе фотографий мужчина взял салфетку, недовольно вытер со лба капли и отправил мокрую, словно окунутую в лужу бумажку в корзину.

На вид не старше тридцати пяти, хотя ещё совсем недавно отмечал с друзьями четвёртый юбилей. Широкий, высокий лоб и короткая стрижка чёрных, как уголь, волос. Тёмные, чуть светлые брови и серые, с оттенком синевы, умные спокойные глаза. Если они смотрят на тебя, то создаётся впечатление, что про тебя что-то такое знают… Немалый, но всё-таки не уродующий лицо нос, из-за которого его обладателя могли бы звать в детстве «баклажаном», если бы тот уж слишком больно не бил. Нос не маленький, но он абсолютно соответствует челюсти – широкой, выдвинутой, волевой. Подбородок выбрит чуть ли не до зеркального блеска. Ударишь по такому – точно пальцы отобьёшь. И губы. Чётко очерченные, но не яркие, они обладают своей постоянной формой – лёгкий намёк на улыбку. Именно намёк, не более. Их обладатель ничего для этого не делает. Он даже, когда в отражение смотрит, этого не замечает, но окружающие этот намёк видят и думают, что их знакомый всегда чуть-чуть ухмыляется.

Птачек Роман Павлович, следователь по уголовным преступлениям отдела ОВД по ГУМВД Самары недовольно вздохнул. Точно этой жары и сломанного кондиционера мало, так в управление сегодня ещё должен заявится какой-то генерал юстиции. Приедет он чай попить со «стариком» или с проверкой – оно не ясно, да только всё управление ходит застёгнутым на все пуговицы. И так-то обделённые прохладой люди теперь ещё и шарашат резким запахом пота и тёмными пятнами на подмышках!

Отправив в корзину вторую бумажку Роман снова взглянул на снимки. Сделанные на месте преступления, они разложены в строгом порядке от неважных к существенным.

Вот лежит на асфальте красная, с высоким каблуком туфля. Как она здесь оказалась? Вот рядом с телом колыхается шляпка убитой – её по всей видимости уносило ветром и на снимке её держит камушек. Вот распотрошённая сумка – её явно схватили за донышко и спешно вытряхивали, что выпадет. С собой почему-то не забрали. А вот тело: женщина лет тридцати с небольшим, с ярко накрашенными красными губами, с чётко обозначенной косметикой, с некогда уложенными, но сейчас, на фото, совершенно растрёпанными волосами… и с невидящими, обращёнными в никуда глазами.

Роман много раз видел такие. Уже очень давно они перестали вызвать в нём хоть какие-то чувства, кроме понятного только не многим желания преступника поймать и посадить. А убивают людей каждый день. Живучи на погосте по всем не наплачешься.

С усилием почесав макушку капитан Птачек недовольно фотки от себя распихал, водрузил локти на стол и устало уронил лоб на ладони. Снимки эти – мусор, можно хоть сейчас выбрасывать. Ничего на них толкового нет. Хуже того – ничего путёвого нет и в самом деле. Ни свидетелей, ни камер наблюдения, пусть хотя бы даже отдалённых от места преступления. Нет капель крови. Нет следов обуви. Даже ниточку от одежды никто не обронил. НИЧЕГО. И венец – женщина эта, как оказалось, приезжая. Погулять приехала, Самару посмотреть. Туристка, что значит – без местных связей. Не ищи завистливых подруг, ревнивых мужей, должников и заимодавцев. Не найдёшь.

Иногда Романа злил собственный подход к делу. Чёртов перфекционизм! Ну вот кому он полезен, кроме начальства?! Уж точно не ему самому! Вот Обжигалов Серёга – дуб дубом! Ни одного дела самостоятельно не раскрыл! Всё за него дознаватели и опера работают, а больше всего – его собственные товарищи. Всё подсказывают, чуть ли не за руку водят. Смешно сказать – у Серёги стажёр лучше, чем сам он работает!

Одно только Серёга делать умеет – анекдоты смешно рассказывать.

И что же? А то – Обжигалову никогда не поручают сложных дел, никогда не кидают на самую трудную, бесперспективную работу. Знают, что не справится. Сто процентов. Без всяких «может быть».

А кто скажет с уверенностью – в самом ли деле Обжигалову лучше какую-нибудь шарашку сторожить, чем в уголовке работать? Или он просто прикидывается? Вот так запросто строит из себя чайника, когда надо. А когда не надо – умнейший человек?..

Роман устало вздохнул, снова взглянул на фотки. Может и ему начать троить? Зарплата не прибавится, но и не убавится ведь…

Нет, не сможет он. Не так воспитан. Себя хочется любить и уважать, а какое уважение, когда играешь дурака?.. Да и люди не поймут. Знают его уже все, изучили. Вот и подбрасывают глухарей. Авось капитан Птачек что-нибудь да и выхитрит…

Ладные мысли отказались приходить напрочь. Плюнув в душе Роман поднялся и в два шага обогнул стол. Сунув руки в карманы он дошёл до двери, встал, глядя на порог помедлил… протянул ладонь и толкнул – дверь тихонечко открылась и показала точно такую-же дверь напротив. Не зная, почему он это делает, Роман вышел в коридор, вернул ладонь в карман и побрёл, куда глаза глядят.

Лица коснулся ласковый ветерок – это на этаже распахнуто окно. Кто-то всё-таки открыл, не выдержал. Почему запретили Роман не спрашивал – не интересно, а вот за сквозняк стал неизвестному благодарен. Тут главное рядом не оказаться, когда «старик» мимо пойдёт – сразу крайним окажешься!

Ноги сами, как в сказке про волшебные сапоги дошли до лестницы и побрели вниз. Наверх, страшно мокрый и вонючий, пробежал стажёр Минина. Обогнала на повороте, сверкая белозубой улыбкой, новый дознаватель Люба Скрытникова.

Второй этаж. Первый… Махнув дежурному Роман отодвинул на входе тяжёлую металлическую решётку и вышел на улицу.

И сразу в за день уже привыкшие к относительной кабинетной тишине уши ворвались шумы города! Рыки маршруток, обоюдные гудки разъезжающихся водил, очень громкий голос женщины, перекрикивающей кого-то во время телефонного разговора! Смех двух оперов, вышедших подымить.

Осматриваясь, Птачек вдруг заметил того, кому здесь быть категорически не полагается. В капитанских, как и у него, погонах, с ранней лысиной и хмурым, как у палача, взглядом, в неглаженых брюках и с брюшком, выдающем противника ЗОЖ, на углу управления пускает дым Озеров. Капитан Дмитрий Озеров. Старый знакомый.

– Дима?! – Роман подошёл и с удивлением вытаращил глаза. – Ты чего тут забыл?!

– Чего забыл-чего забыл… – Мужчина поднял глаза, протянул ладонь. – Да привет, ага… На работу вот вышел…

У человека, взявшегося за раз сжевать лимон, и то бы милее лицо выглядело. Роман аж сам нахмурился.

– Ты ж вроде в отпуск ушёл? Ты ж к матери в деревню уехал? Разве нет?..

– Ой, Рома-Рома… – Озеров покачал головой, взгляд у него стал такой, будто смотрит на наивного. – Да я и в отпуск ушёл, и к матери уехал… Начальство вот новое напрягает! Хрен отдохнёшь с такими руководителями!

Опасаясь за лишние уши капитан Птачек бросил взгляд по сторонам, а особенно вверх, где может быть распахнута форточка и там всё очень даже хорошо слышно.

– Это форменное безобразие! – Озеров завёлся, аж покраснел. Видимо вопрос стал горстью пороха, брошенной на его тлеющее недовольство. – Я с нашей новой начальницы вообще обалдеваю! Чёртова Аннушка! И так с ней вечно, как на иглах – дня спокойного не пройдёт! – так она ещё и из отпуска меня отзывает! Как будто больше некого!

– Тише ты… Чего разбушевался?.. – Рома хлопнул Озерова по плечу. – Сейчас все государственные секреты выболтаешь! Пойдём лучше квасу выпьем. Вон на том углу хороший продают, я вчера покупал.

При этом капитан Птачек так завлекательно кивнул на перекрёсток с большой жёлтой бочкой, а солнце ещё так палит и жгёт беспощадными лучами, что у Озерова вмиг пересохло горло.

– Ну пойдём. – Он как-то враз успокоился, даже стал ниже ростом. – Только ты угощаешь! Я денег с собой не взял…

– Да конечно! Какой вопрос!? – Роман сгрёб друга за плечи и пошли они вместе бок о бок, как два закадычных кабачника. – Ну, рассказывай – чего тебя из отпуска-то дёрнули?..

***

До конца дня ничего умного в голову так и не пришло. Спрятав снимки в ящик Роман закрыл кабинет и отправился домой.

Старенький «форд» распахнул дверь перед хозяином. Когда уселся, у Романа возникло ощущение, что он преступил порог бани – горячий воздух шибанул в лицо, а спина и грудь мгновенно взмокли!

– Ох, бедненький… – Капитан Птачек погладил руль автомобиля, словно тот живой. – В следующий раз я тебя поставлю в тень. Обещаю.

Домой домчался без пробок, приятно быстро. Может это потому, что задержался на работе, стараясь всё же что-то выдумать… а может и потому, что на загруженных перекрёстках врубал мигалку.

Когда Роман переступил порог квартиры, понял, что дома все уже собрались и ждут только его.

– Пап! Ну ты чего запаздываешь? – В коридор выбежала Настя. – Я кушать хочу – уже умираю!

Длинные, и как и у отца чёрные волосы ниспадают по её плечам ниже груди, окаймляют белое, совершенно не загорелое лицо. Глаза серые с примесью синего – опять-таки отцовские. Никаких тебе веснушек, никаких родинок, одна белоснежная гладь кожи. Черты лица мягкие, плавные. Пожалуй, губы ещё отцовские, с намёком на улыбку, только больше и пышнее, по-женски красивые.

Капитан Птачек протянул руки и с силой обнял ойкнувшую дочку.

– Ну па-а-ап! – Настя сжалась, упёрлась в его грудь. – Ты колешься! Ой!

– Не надо мне тут. – Роман покрутил ладонью. – Я только вчера брился. Нечему там колоться.

– Ещё как есть чему! – Настя протестующе отстранилась. – Смотри! Всю щёку мне расцарапал!

И в самом деле она встала возле зеркала и принялась рассматривать себя. Повернулась лицо так и эдак, приблизилась к отражению.

– Мама на кухне?

Роман спросил просто так. Доносящиеся с кухни запах и шкварчание жареного, рождающее фантазии о чём-то золотистом, пузырящемся в масле на сковородочке не могут быть ни чем иным, кроме как работой жены.