Смех и грех (сборник)

– Сам дурак, – автоматически отозвалась жена, все так же безуспешно пытаясь уместиться в зеркале. Воцарилась тишина.

– Что?! – примерно через минуту вдруг завизжала разгневанная Анна Матвеевна, до которой наконец дошел смысл услышанного: – Как ты меня назвал, старый козел?!

– Ну что ты, Аннушка, что ты! – засуетился перетрусивший Владлен Изотопович. – Я только говорю – приватизация, мол, золотишко, мол, раздают бесплатно, камешки там всякие!

– Где дают, по сколько в руки?! – оживилась Анна Матвеевна, но муж в ответ лишь растерянно развел руками.

– Вот! – заорала она в полной ярости. – Никогда ты ничего не знаешь, жирный идиот! Знаешь только, как секретаршам своим, блядям, под юбки заглядывать!

Мелкая семейная неурядица начинала принимать опасный оборот. Владлен Изотопович напрягся, с трудом шевеля заскорузлыми извилинами. Супруга тем временем вопила все сильнее:

– Знаю, все знаю! И про Ленку твою, потаскуху, и про Вальку, шалаву!

При этом она размахивала руками, надвигаясь на мужа подобно тайфуну.

Страх придал последнему сообразительности.

– В музее, вот где! – неожиданно родил он.

Слово это подействовало на мадам Марципанову, как ушат холодной воды.

– Ась, что? – осела она, ворочая заплывшими глазками.

– В музее! – гордо повторил Владлен Изотопович и, стремясь закрепить достигнутый успех, льстиво добавил: – А как тебе это платье идет, Анечка!

В ответ супруга что-то довольно хрюкнула.

– И где он находится? – через некоторое время уже спокойно спросила Анна Матвеевна.

– А вот выйдем на улицу да у людей спросим, – суетливо зачастил Марципанов, опасавшийся новой вспышки жениного гнева. – Мы же ночью с тобой говорили об этом, ты сама это придумала, золотая у тебя голова!

– Ладно, пошли, – окончательно подобрела жена и решительно двинулась вперед, волоча за собой, как на буксире, Владлена Изотоповича.

Демонстрация на площади шла полным ходом. Ветераны, изрядно приободрившиеся после избиения Рыбаковых, вспоминали молодость: борьбу с врагами народа; ударные стройки, где они работали в качестве надзирателей или конвоиров; службу в доблестных органах НКВД. Бренчали медали, брызгала слюна, размахивали костыли. Надо сказать, что настоящих фронтовиков здесь не было. Большинство из них поумирало от ран, а те, что остались, – на подобные сборища не ходили, да и медалей имели негусто, бренчать было нечем.

Интересно, почему те, кто проливает кровь, остаются в тени, умирают преждевременно, а тыловая сволочь, нюхавшая порох разве что на расстрелах безоружных людей, живет до глубокой старости, густо увешанная орденами, бьет себя кулаком в грудь и качает права?!

Однако мы отвлеклись. Так вот, ветераны, стало быть, бренчали медалями, Нелипович снова благоговейно слушал, телохранители Рожкова щедро подносили водку разомлевшим алкашам, а сам товарищ Рожков густо обливался потом, продолжая толкать речь.

– Мы не допустим разграбления России дерьмократами и жидомасонами! Да здравствует пролетарская революция! Долой буржуев! Назад к социализму!

При слове «социализм» слезы умиления выступили на глазах Владлена Изотоповича. Вспомнились годы золотые, почет, уважение, заискивающие морды простых смертных, готовых за кусочек колбасы на что угодно.

Стряхнув женину руку, он выпятил грудь колесом, сверкнул пламенным взором и ринулся к трибуне, рассекая, подобно ледоколу, пьяную толпу.

– Прошу слова! – с пафосом объявил он товарищу Рожкову.

Телохранители насторожились и придвинулись поближе, нащупывая в карманах кастеты.

– Я – старый член партии, – поспешил добавить Владлен Изотопович.

Рожков несколько опешил, но, учуяв в подошедшем толстяке родственную номенклатурную душу, расплылся в широчайшей улыбке.

– Слово предоставляется товарищу… э-э…

– Марципанову!

– Слово предоставляется товарищу Марципанову! – закончил Рожков, сходя с трибуны.

С трудом вскарабкавшись на его место, Владлен Изотопович некоторое время обозревал толпу. Ветераны с Нелиповичем обратились во внимание, алкашам было по-прежнему наплевать. Марципанов напыжился, силясь высказать что-нибудь эпохальное.

– Долой предателей-демократов! – наконец выкрикнул он.

– Ур-а-а-а!!! – отозвались ветераны.

– Бей буржуев!!! Да здравствует равенство!!!

– Где бить, кого бить?! – оживился Генка Кривой, успевший опохмелиться, но по-прежнему алчущий драки. Он оглянулся вокруг в поисках жертвы, но, кроме друзей-собутыльников да старых пердунов, ничего не обнаружил. Внезапно в толпе сверкнули очки Нелиповича.

– У, падла, антилигент вшивый, – зарычал Генка, двигаясь по направлению к нему.

– Я свой, я патриотический!! – заверещал Сережа, кидаясь наутек.

Занеся над головой пустую бутылку, Генка ломанулся следом.

– Да здравствует мировая революция! – закончил речь Владлен Изотопович и сполз с трибуны прямо в объятия дражайшей супруги.

– Что ж, похвально, похвально! – отечески улыбнулся товарищ Рожков и затем охотно разъяснил, где находится музей: прямо по коридору, налево, направо, вверх, вниз, налево, опять налево, затем направо, вверх, а там уже рукой подать.

Войдя в здание мэрии, супруги Марципановы двинулись по указанному маршруту, но вскоре все перепутали и вместо музея очутились перед солидной дверью, которую украшала табличка – «Профессор Неустроев С. С.».

Осторожно постучавшись, они заглянули. Стены украшали похвальные грамоты, вырезки из газет. На книжной полке, выстроившись в ряд, стояли несколько изданий знаменитой монографии Неустроева «Баранья кость XVI века, как источник по изучению опричнины Ивана Грозного в свете решений XXV съезда КПСС».

Довершал картину огромный лозунг – «Да здравствует демократия, перестройка и гласность!».

Сам профессор сидел за столом, тоскливо уставившись в чистый лист бумаги.

В настоящее время он был занят сверхважным делом: составлял биографию Кащея Бессмертного. Это поручение дал ему господин Шевцов. Однако работа двигалась туго.

Сергей Сергеевич сумел написать только «Кащей родился в…» – и на этом застопорился, поскольку, ни когда Кащей родился, ни когда умер, известно не было. Отсутствовали также сведения о его родителях, политических взглядах, социальном происхождении. Конечно, в русских народных сказках имелось немало информации, но она была сплошь негативной, а биография ввиду новых веяний в исторической науке должна была получиться хвалебной.

Сергей Сергеевич по собственной инициативе организовал сбор средств для сооружения в городе мемориала Кащею. Но мэр Шевцов сетовал на скудость городского бюджета, предлагая обратиться к щедрости народных масс, а те, в свою очередь, посылали Неустроева куда подальше.

Короче, трудна была жизнь знаменитого ученого! Заметив посетителей, он оживился.

– Проходите, проходите, господа, – любезно пригласил профессор, поднимаясь из-за стола и жестом указывая Марципановым на два кресла, в которые те тут же тяжело плюхнулись.

– Чем могу служить?