Смена третья – загадочная

– Какой он тебе дядя? – прошептал Сева.

– Как, какой? Завхоз наш, ты же сам нас с ним познакомил, забыл?

– Ты свихнулся? Это Борис Борисович, директор лагеря, – уже не сдерживая эмоций, огрызнулся Цветков.

Матвей совсем перестал во что-то верить. Он просто стоял и слушал. Сначала выступил дядя Боря, который красноречиво расхваливал работников хозяйственного блока и столовой. Потом он предоставил слово рядом стоящей с ним даме, которая отдаленно была похожа на «бородавку». Та что-то усердно рассказывала о значимости сбора лекарственных трав, особенно хвалила подорожник и мать-и-мачеху. После скомандовали «смирно». Люди вокруг замерли, подняв при этом над головой правую руку, согнутую в локте, ладонь при этом была раскрыта и обращена вниз. Откуда-то появилась группа лиц в бело-красных одеждах. Торжественно, под дробь барабанов, группа вынесла Красное знамя на середину площадки. Интересно показалось Матвею, то, что на знамени красовался серп и молот. Он отметил про себя, что где-то подобное он уже видел, но не вспомнил, где. Дядя Боря спустился с трибуны и скомандовал: – Лагерную смену разрешаю открыть!

После этой команды, все до единого ещё больше напряглись и застыли на местах, как вкопанные. Лица их были суровые, а глаза сияли каким-то диким восторгом.

Дядя Боря не успокаивался: – Знамя поднять!

Те, что внесли знамя, подошли к столбу, торчащему из земли, поколдовали с минуту вокруг и один из них начал тянуть на себя веревку так, что знамя взметнулось ввысь и стало развиваться на ветру. Это произвело на Матвея огромное впечатление. Тут же заиграл Гимн. Матвей даже напел про себя слова, которые помнил: «Россия – священная наша держава, Россия – любимая наша страна».

– Ты что, салют отдай, – прошептал Цветок и показал поднятой рукой, что надо сделать так же. Матвей как смог, изобразил этот жест.

После поднятия флага, дядя Боря снова скомандовал: – Пионер, будь готов!

Все хором громко выкрикнули: – всегда готов!

– Смену считаю открытой, лагерь вольно, – добавил дядя Боря и взобрался на трибуну.

Все выдохнули и опустили руки.

Матвей смотрел на это представление и не понимал, как и кто мог его так разыграть. Что это за дебильные наряды. Откуда столько красного. Почему все такие токсичные. Вопросов в голове возникало с каждой минутой все больше и больше, а ответов на них он пока что не находил. После линейки все пошли по своим отрядам переодеваться и готовиться к завтраку. Матвей плёлся в конце строя и пытался сложить файлы у себя в голове: – Сева, послушай, может ты мне пояснишь? Я не совсем понимаю, что тут происходит, – обратился он к Творогову.

– Палкин, ты точно сошёл с ума, – начал Творогов, – происходит не тут, а у тебя в голове. Постарайся держаться от меня подальше, японская щётка. Когда это у нас японскими щётками торговали? – Сева вытянулся в струнку, всем видом показывая Матвею, что он его презирает.

– Ты что? Долбанулся совсем? – обиделся Матвей.

– Посмотри, как ты себя ведёшь, – вмешался Макс, – это не достойно поведения советского пионера!

– Парни, вы чего, совсем меня решили разыграть? Антоха, ты что молчишь? Какого пионера?

– Ребята, надо срочно его в медпункт отвести. Видимо он на солнышке перегрелся, возможно мы имеем дело с солнечным ударом, – заумничал Творогов.

– Вот, Сева в своём репертуаре, умничает, – заулыбался Матвей.

– Слушай, Матвей, тебе и вправду надо показаться медсестре, – влез Новосёлов, – ты сам посмотри, с самого утра у тебя какие-то не состыковки. То пасту у тебя украли, то кроссовки, игра какая-то. Ты пионер, такое поведение для пионера непозволительно. Ладно мы, мы ябедничать не побежим. А вот с остальными у тебя могут быть проблемы.

Матвей был полностью опустошён, у него не было ни одной здравой мысли о том, что с ним могло произойти: – я пионер?

– Ну, да, – потянув за концы пионерского галстука, ответил Творогов, – всем ребятам пример. А ведёшь себя, даже не знаю какое слово подобрать для такого поведения.

– Каким ребятам? Какой пример?

– Матвей, ты в своём уме? Тебе точно напекло голову, пошли в медпункт.

– Стойте! Какой медпункт? Какие пионеры? Вы что, за идиота меня держите? Я знаю кто я! Я Матвей Палкин. Я никакой не пионер. Я ученик третьей гимназии. Приехал сюда со своими друзьями, Антохой Цветковым, Севой Твороговым и Максом Новосёловым. Мы уже третью смену подряд приезжаем сюда. Вы чего?

– Ты сказал гимназия? – вытаращил глаза Творогов.

– Ну да, третья.

– Гимназии были только при царском режиме. Где ты нашёл гимназию-то?

– В смысле где? В городе. На Саукова.

– Там всю жизнь была шестьдесят третья школа, – не успокаивался Творогов.

– Какая жизнь? Ты тоже перегрелся? Там гимназия, лет тридцать уже. Может когда-то там и была шестьдесят третья школа, но сейчас там гимназия. Понимаешь, гим-на-зи-я, – срываясь на крик, проговорил Матвей.

– Тридцать лет назад там вообще ничего не было. Там был пустырь. Лес. Там города-то еще не было.

– Ты чего заливаешь? Какой лес? Мои родители туда переехали еще в семидесятые, когда совсем детьми были, – возмущался Матвей.

– Палкин, ты что такое говоришь? – влез Макс, – в семидесятых твои родители не могли быть детьми. Ты родился в семьдесят втором.

– Ты ку-ку? – Матвей покрутил пальцем у виска, – в каком семьдесят втором? Совсем что ли? Я родился в две тысячи девятом. Слышишь, в девятом году я родился. И ты тоже и ты, и ты, – он пальцем тыкал в грудь каждого.

– Мда, дела, – протянул Цветков, – клиника по тебе плачет.

– Антоха, какая клиника? Ну скажи ты им! Ты же со мной в одном классе учишься.

– Учусь. И уже жалею об этом.

– Ну, вот и скажи, что мы учимся в гимназии.

– Матвей, какая гимназия? Мы учимся в шестьдесят третьей школе. С самого первого класса.

– Ладно, вопрос на засыпку. Как зовут нашу класснуху?

– Ирина Борисовна, – утвердительно произнёс Цветков.

– Ну, вот, правильно, а ты мне заливаешь. Постой, какая Ирина Борисовна? Ты что тоже с ними заодно? Какая Ирина Борисовна? Нет и не было у нас никаких Ирин.

– Обычная Ирина Борисовна, Галаева.

– Ты дурак? У нас же Панфилова Елена Александровна.

– Не знаю, с чего ты так решил, но у нас всю жизнь была Галаева.

– Всё, я пас, – Матвей сел на лавочку и схватился руками за голову, – я сойду с ума с вами. Погоди, ты сказал, что я родился в семьдесят втором?

– Да, – ответил Макс.

– А сейчас какой год?

– Женя, с тобой точно всё в порядке?