Другая Троица. Работы по поэтике

– он играет с героем в кости, в карты, в шахматы (которые исконно суть способы гадания о судьбе, а двойник-антипод играет в жизни героя судьбообразующую роль – и это даже самый главный его признак).

Рисовая птица (bobolink)

В общем, если в «другой Троице» второй член («Стихия / Хозяйка жизни и смерти / Мифический зверь») заменить на более обобщенное «Источник жизни и смерти», то получится следующее: Посвящаемый (главный герой текста) ? Источник жизни и смерти ? Двойник-антипод героя. Такова, видимо, наиболее общая основа сюжета как такового.

Посмотрим теперь, какими из перечисленных признаков двойника-антипода обладает Иоанн Креститель.

Иоанн – вовсе не брат Иисуса. Он, как повествуется в начале Евангелия от Луки, сын Захарии (священника) и Елисаветы. Однако рассказы о зачатии Иоанна и Иисуса в тексте параллельны: сначала архангел Гавриил является к Захарии и сообщает ему, что Елисавета, несмотря на ее преклонный возраст и отсутствие детей, родит сына, который «будет велик перед Господом», а затем («на шестой месяц») Гавриил сообщает Марии о том, что у нее родится сын, которого ей следует назвать Иисусом. На ее вопрос: «Как будет это, когда я мужа не знаю?» – архангел отвечает:

«Дух Святой найдет на тебя, и сила Всевышнего осенит тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим. Вот, и Елисавета, родственница твоя, называемая неплодною, и она зачала сына в старости своей, и ей уже шестой месяц; ибо у Бога не останется бессильным никакое слово».

После этой вести Мария навещает Елисавету:

«И вошла в дом Захарии, и приветствовала Елисавету. Когда Елисавета услышала приветствие Марии, взыграл младенец в чреве ее; и Елисавета исполнилась Святого Духа, и воскликнула громким голосом, и сказала: благословенна ты между женами, и благословен плод чрева твоего! И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне? Ибо, когда голос приветствия твоего дошел до слуха моего, взыграл младенец радостно во чреве моем».

Иными словами, миф сближает Иисуса и Иоанна, делает Иоанна как бы старшим братом Иисуса.

Роль Иоанна Крестителя в отношении Иисуса – судьбообразующая, он «готовит путь Господу», он крестит Иисуса, после крещения Иисус пребывает в пустыне (как Иоанн), после убиения Иоанна люди принимают Иисуса за Иоанна Крестителя. Так, в шестой главе Евангелия от Марка мы читаем:

«Царь Ирод, услышав [об Иисусе], – ибо имя Его стало гласно, – говорил: это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им».

Рафаэль Санти. Мадонна в зелени. 1505 год (Иоанн – кудрявый)

Примечателен облик Иоанна и его образ жизни:

«Иоанн же носил одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих, и ел акриды и дикий мед».

Мы видим характерные для звероподобного двойника-антипода «звериную» одежду и «звериный» образ жизни. Не случайно на иконах он часто изображается кудрявым, косматым, одетым в шкуру, а в некоторых народных традициях почитается как покровитель животных.

Иоанн Креститель. Македонская икона XIV века

Есть это и в русской народной культуре. Так, в повести Бунина «Деревня» Иванушка «рассказывал своим неуклюжим старинным языком, <…> что Иван Креститель родился лохматый, как баран, и, крестя, бил крестника костылем железным в голову, чтобы тот “очухался”…» Иванушка и сам похож на описываемый им образ Иоанна Крестителя – своей «звериностью» (он напоминает медведя), а также подчиненностью ему других зверей (в данном случае собак):

«На Святках к Кузьме повадился Иванушка из Басова. Это был старозаветный мужик, ошалевший от долголетия, некогда славившийся медвежьей силой, коренастый, согнутый в дугу, никогда не подымавший лохматой бурой головы, ходивший носками внутрь. <…> Он косолапо шел по двору с палкой и шапкой в левой руке, с мешком в правой, с раскрытой головой, на которой белел снег, – и овчарки почему-то не брехали на него. <…> Кузьма отрывался от книги и с удивлением, с робостью смотрел на него поверх пенсне, как на какого-то степного зверя, присутствие которого было странно в комнате».

А вот английский вариант звериного двойника-антипода (Хозяина зверей) – из повести Толкиена «Хоббит, или Туда и обратно» (в самом названии повести, конечно, есть прямое указание на обряд посвящения):

«Некто, о ком я говорил. Очень важная персона. Прошу, будьте с ним вежливы. <…> Предупреждаю – он очень вспыльчив и прямо-таки ужасен, когда рассердится, но в хорошем настроении вполне мил. <…> Если непременно желаете знать, его имя Беорн. Он меняет шкуры. <…> Да, он меняет шкуры, но свои собственные! Он является то в облике громадного черного медведя, то в облике громадного могучего черноволосого человека с большими ручищами и большой бородой. <…> Живет он в дубовой роще в просторном деревянном доме, держит скот и лошадей, которые не менее чудесны, чем он. Они на него работают и разговаривают с ним».

Усекновение головы Иоанна Крестителя также есть признак двойника-антипода (и даже двойной: тут важна как смерть двойника-антипода, так и вид казни). Дочь Иродиады Саломея просит (по наущению матери) у Ирода в награду за понравившуюся ему пляску голову Иоанна, причем на блюде (возможно, круглое блюдо представляет собой еще один двойнический признак, а именно символ кружения). Примечательно также, что мы видим здесь и двойную Хозяйку жизни и смерти – мать и дочь (Иродиаду и Саломею) – так сказать, Ягу и дочь Яги. Вот двойная Хозяйка смерти в действии:

«Дочь Иродиады вошла, плясала, и угодила Ироду и возлежавшим с ним. Царь сказал девице: проси у меня, чего хочешь, и дам тебе. И клялся ей: чего ни попросишь у меня, дам тебе, даже до половины моего царства. Она вышла и спросила у матери своей: чего просить? Та отвечала: головы Иоанна Крестителя. И она тотчас пошла с поспешностию к царю и просила, говоря: хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя. Царь опечалился; но, ради клятвы и возлежавших с ним, не захотел отказать ей. И тотчас, послав оруженосца, царь повелел принести голову его. Он пошел, отсек ему голову в темнице, и принес голову его на блюде, и отдал ее девице, а девица отдала ее матери своей. Ученики его, услышав, пришли и взяли тело его, и положили его во гроб».

Лукас Кранах Старший. Саломея с головой Иоанна Крестителя. Около 1530 года

В общем, Иоанн Креститель обладает целым пучком двойнических признаков. Он относится к Иисусу так же (говоря не с позиции религии, а с позиции мифа), как в шумерском эпосе Энкиду относится к Гильгамешу, как в греческом мифе Минотавр относится к Тесею, как в «Одиссее» Полифем относится к Одиссею, как в Библии Исав относится к Иакову, как в повести Пушкина «Капитанская дочка» Пугачев относится к Петру Гринёву, как в романе Германа Мелвилла «Моби Дик, или Белый кит» Квикег относится к Измаилу. (Двойник-антипод, как правило, страшен. Он может быть враждебен герою или дружественен, но в любом случае его роль по отношению к герою можно назвать судьбообразующей. Иногда он помогает герою невольно, даже против своего желания.)

В автобиографической повести Джеймса Джойса «Портрет художника в юности» главный герой Стивен после встречи со своей Музой – с девушкой-птицей, явившейся ему на фоне моря (и тут второй член «другой Троицы» по полной программе: Хозяйка жизни и смерти / Мифический зверь, в данном случае представленный птицей / Стихия), – думает о своем друге, сравнивая его с Иоанном Крестителем:

«Почему, думая о Крэнли, он никогда не может вызвать в своем воображении всю его фигуру, а только голову и лицо? Вот и теперь, на фоне серого утра, он видел перед собой – словно призрак во сне – отсеченную голову, маску мертвеца с прямыми жесткими черными волосами, торчащими надо лбом, как железный венец…»

Посмотрим теперь пристальнее на Гекльберри Финна (добавив к «Приключениям Тома Сойера» и «Приключениям Гекльберри Финна» фильм Бернардо Бертолуччи «Двадцатый век» (1976), в который как бы перешли эти два марк-твеновских мальчика):

«Вскоре после этого Том повстречался с юным парией Гекльберри Финном, сыном местного пьяницы. Все матери в городе от всего сердца ненавидели Гекльберри и в то же время боялись его, потому что он был ленивый, невоспитанный, скверный мальчишка, не признававший никаких обязательных правил. И еще потому, что их дети – все до одного – души в нем не чаяли, любили водиться с ним, хотя это было запрещено, и жаждали подражать ему во всем. Том, как и все прочие мальчишки из почтенных семейств, завидовал отверженному Гекльберри, и ему также было строго-настрого запрещено иметь дело с этим оборванцем. Конечно, именно по этой причине Том не упускал случая поиграть с ним. Гекльберри одевался в обноски с плеча взрослых людей; одежда его была испещрена разноцветными пятнами и так изодрана, что лохмотья развевались по ветру. Шляпа его представляла собою развалину обширных размеров; от ее полей свешивался вниз длинный обрывок в виде полумесяца; пиджак, в те редкие дни, когда Гек напяливал его на себя, доходил ему чуть не до пят, так что задние пуговицы помещались значительно ниже спины; штаны висели на одной подтяжке и сзади болтались пустым мешком, а внизу были украшены бахромой и волочились по грязи, если Гек не засучивал их. <…> Гекльберри был вольная птица, бродил где вздумается. В хорошую погоду он ночевал на ступеньках чужого крыльца, а в дождливую – в пустых бочках. Ему не надо было ходить ни в школу, ни в церковь, он никого не должен был слушаться, над ним не было господина. Он мог удить рыбу или купаться, когда и где ему было угодно, и сидеть в воде, сколько заблагорассудится. Никто не запрещал ему драться. Он мог не ложиться спать хоть до утра. Весной он первый из всех мальчиков начинал ходить босиком, а осенью обувался последним. Ему не надо было ни мыться, ни надевать чистое платье, а ругаться он умел удивительно. Словом, у него было все, что делает жизнь прекрасной. Так думали в Санкт-Петербурге все изнуренные, скованные по рукам и ногам “хорошо воспитанные” мальчики из почтенных семейств».

Тут мы вновь наблюдаем целый пучок двойнических признаков, особенно интересно, что «одежда его была испещрена разноцветными пятнами и <…> изодрана» (пятнистость одежды есть распространенный «шахматный» признак двойника-антипода, изодранность одежды символизирует растерзание тела посвящаемого при его проходе через смерть), а также то, что он «одевался в обноски с плеча взрослых людей» (то есть его одежда представляет собой как бы «съемную», перемещенную шкуру, причем шкуру взрослой особи). Примечательны и подчеркнутая шляпа, и грязность Гека (символизирующая проход посвящаемого сквозь землю). Есть тут даже универсальный язык: «ругаться он умел удивительно» (я не шучу).

Гекльберри Финн с кроликом

Гек – большой любитель и мастер обменов:

«Том приветствовал романтического бродягу:

– Эй, Гекльберри! Здравствуй!

– Здравствуй и ты, если хочешь…

– Что это у тебя?

– Дохлая кошка.

– Дай-ка, Гек, посмотреть!.. Ишь ты, окоченела совсем. Где ты ее достал?

– Купил у одного мальчишки.

– Что дал?

– Синий билетик да бычий пузырь… Пузырь я достал на бойне.

– А где ты взял синий билетик?

– Купил у Бена Роджерса две недели назад… дал ему палку для обруча».

Любовь к обмену – яркий двойнический признак. Двойник-антипод меняется с героем чаще всего шкурой (таким образом как бы заменяя героя на самого себя), но и другими предметами. Вот и Том оказывается втянутым в обмен:

«Слушай, Гек, что это у тебя?

– Так, пустяки – просто клещ.

– Где ты его нашел?

– В лесу.

– Что возьмешь за него?

– Не знаю. Неохота его продавать.

– Ну и не надо! Да и клещ-то крохотный.