Багровый закат

— Оставь всё это к обеду, и соль тоже, — парировал Давид, — ты просто не знаешь что такое мои козы! — и увлеченно заговорил:

— Овцы тоже славные животные, но козы — это совсем иное дело. Они выносливы, крепки, не знают усталости. И всё это содержится в их молоке. Овцы же нуждаются в равнине, густой тени для отдыха, сочной траве, а козы… — и он с явной симпатией погладил крупную светлую козу, потянувшуюся к нему за щепоткой соли, которую он взял в мешке, открытом Ицгаром.

— Козы сами находят пропитание даже в пустынной местности, — с теплотой продолжал Давид. — Соль же для них — как мёд для нас.

Однако, видимо, не желая обидеть овец, — Давид сказал:

— Зато овцы дарят нам много густой шерсти.

— Это я знаю! — весело ответил Ицгар. — В прошлом году на празднике стрижки овец твои питомицы дали наибольшее количество шерсти, и ты получил подарок — вон тот плащ, что ты расстелил на траве.

Отдохнув и попив козьего молока, они двинулись к подножию покатых холмов. Уже издалека Ицгар заметил обширную зеленую поляну, как бы предназначенную именно для овец Давида, и направил стадо к этой поляне, однако у самой поляны Давид, что-то закричал и со скоростью тигра, бросился к головной части стада. Начал энергично отгонять овец от пышной зеленой поляны в сторону лесной чащи.

Ицгар, хоть и не понял, что произошло, сразу же присоединился к другу. Лишь, когда стадо полностью втянулось в чащу леса, Давид объяснил, что на этой поляне растет слишком много смолоносицы.

— Это растение — ядовито, оно опасно для животных, — объяснил он Ицгару. — Если овцы нахватаются смолоносицы, то отравятся либо тяжело заболеют. Боль от этого яда невыносима, — завершил он своё объяснение

— Зачем же Всевышний создал столь вредоносное растение? — в раздумье спросил Ицгар.

Давид пожал плечами: — Кто знает? Быть может, так растение защищает себя, чтобы его не съели животные? В одном я уверен, — спокойно завершил Давид, — Всевышний не зря даровал жизнь смолоносице. У каждого на этой земле есть свое предназначение.

— Какая же роль у смолоносицы? — не сдавался Ицгар.

— Смотри, — и Давид срезал стебель. — Видишь, он напоминает удлиненную трубку-губку, из неё выступает смола. Если смолоносицу подсушить, она долго и хорошо горит.

— Теперь я знаю! — удовлетворённо вспомнил Ицгар. — Именно из смолоносицы Шифра делала фитили к субботним свечам. Я видел в её руках точно такие же губчатые стебли.

Идя за стадом, они все больше и больше углублялись в густую чащу леса. Перед ними пронеслась небольшая семейка газелей, промелькнуло несколько зайчишек, взлетела шумная стая куропаток, лакомившаяся фисташками.

Со всех сторон доносились голоса лесных голубей: ду-ду, ду-ду… Их дополняла частая дробь дятлов, без устали долбящих прочную кору вековых деревьев.

Примерно в полдень стадо приблизилось к ручью. Овцы с жадностью приникли к воде.

— И нам пора передохнуть, — присел на корточках Давид. Он открыл пастушью сумку и вытащил лепешку с сыром.

Ицгар остановил его.

— Давай устроим пир! Мы не так часто с тобой встречаемся.

Он развязал свернутый кусок светлой ткани, опоясывавшей его хламиду, расстелил в тени рожкового дерева и разложил прихваченную с собой еду.

Рядом с ними в густых колючках терновника резвилась стайка щеглов. Их желтые закрылки и багровые воротнички то и дело мелькали перед юношами. Изредка среди этой ярко раскрашенной стаи попадались скромные сероватые пеночки, искавшие свою долю пропитания.

Насытившись, Давид подошел к густому фисташковому дереву. Вспугнул задремавшего филина. Нашел сохранившиеся с прошлого года орешки, расколол, предложил Ицгару. Тот, в свою очередь, поднявшись на цыпочки, достал на рожковом дереве пересушенный темно-коричневый стручок. С загадочной улыбкой переломил надвое, вытащил несколько совершенно одинаковых черных зерен. Показал их Давиду и сообщил, что в торговом деле эти зерна используются как самая маленькая гиря. Её называют — карат.

— Золото и черный душистый перец, — сообщил он своему другу, — взвешивают на весах именно этими, самыми крохотными гирьками.

Давид с интересом посмотрел на небольшие черные шарики, затем неожиданно спросил:

— Вы с Нимродом не раз бывали у Степного моря, правда ли, что на его поверхности плавают большие черные глыбы смолы, напоминающие туши буйволов?

— Правда, — ответил Ицгар.

— И они тоже используются в торговом деле?

Ицгар кивнул в знак согласия.

— Расскажи, — попросил Давид.

— Мы с Нимродом не раз отвозили в Рим эту смоляную массу. Римляне, как и греки, называют её асфальтом, а наше Степное море — Асфальтовым озером…

— Зачем им нужен асфальт? — с явным интересом спросил Давид.

— Его нагревают в больших металлических чанах, от чего асфальт делается жидким, как сметана, — объяснил Ицгар, — потом корабельщики смешивают его с песком, покрывают им днища кораблей и лодок снаружи и изнутри.

— Зачем? — еще больше удивился Давид.

Ицгар улыбнулся.

— Понимаешь, — издалека начал он, — воды Степного моря, откуда берут эти смоляные глыбы, очень соленые, но даже в этих водах асфальт не размокает. Он отталкивает от себя любую воду.

— Понимаю, — кивнул Давид, внимательно слушавший друга, — ты хочешь сказать, что днища кораблей и лодок, покрытые этой черной массой, не пропустят внутрь ни капли воды?

— Да, — подтвердил Ицгар, — ведь еще во время всемирного потопа повелел Всевышний праведнику Ноаху, чтобы тот сделал себе ковчег из дерева гофер и осмолил его изнутри и снаружи. Помолчав, он продолжил:

— По водам Степного моря к этим глыбам подплывают лодочники, набрасывают на них канты, как на настоящих буйволов, и тянут к берегу. Когда мы были в Риме, нам рассказывали, что римские врачи используют асфальт также для лечения людей.

Последнее утверждение Ицгара вызвало улыбку недоверия на лице Давида.

Друг явно привирал. Уж кто-кто, а он, Давид, знает, что нет ничего лучшего для лечения людей, чем травы, растущие на земле Израиля, которые собирает Шифра.

Но он не успел все это высказать своему собеседнику, так как услышал от него еще более поразительную новость. Ицгар сообщил, что римляне используют асфальт и для изготовления благовонных мазей.

Этого Давид уже не мог выдержать и, недоверчиво, спросил:

— А не мажут ли римляне также и на хлеб этот самый асфальт… вместо масла?

— Ничего подобного я не слышал, — чуть насупившись, ответил Ицгар. — Ты попросил? Я рассказал.

Некоторое время оба молчали.

Следуя за стадом, друзья подошли к зарослям колючего кустарника. Ицгар издали увидел висевшие на ветках красновато-желтые плоды. Они напоминали небольшие глиняные кувшинчики, которые Элька ваял для лечебных и ароматических мазей.

Видя, с каким интересом Ицгар рассматривает кустарник, Давид, чувствуя необходимость загладить нанесенную другу обиду, сказал, что это бедренец и тут же попросил срезать охапку зеленых веток с висящими на них "кувшинчиками". Сам же высек огонь и разжег небольшой костер.

— Теперь брось эти ветки в огонь, — предложил он Ицгару.

И, хотя ветки были полны зеленых листьев, они, подобно выстоявшемуся сушняку, мгновенно вспыхнули. Вспышка сопровождалась раскатистым треском горящих "кувшинчиков". И Давид, прислушиваясь к этому треску, в свою очередь, рассказал Ицгару, как однажды его отец Шмуэль положил в огонь кузнечного горна охапку именно таких веток с множеством "кувшинчиков" и они затрещали и разом сгорели. В горне ничего не осталось — ни пепла, ни тепла…