Маска падшего

– Я знаю, я… я в порядке. Но… но я не могу так… так просто забыть его…

Напряглись её брови, скруглились глаза, морщинки выступили – с трудом боролась она с плачем, тем не менее, намеренно терзая себя разговором.

– Он тоже мне был дорог, – сказал Александр. – Конечно, мы с ним не вот лучшими друзьями были, но друзьями назвать нас точно можно было. Помню, как он всегда меня на философию вытягивал: говорим об учёбе – он вставит какую-то заумную мысль; говорим о моде и спорте – и тут поумничает; о нашем любимом – политике, – и тут даже найдёт, что необычного такого сказать. И знаешь, иногда это даже, рассказываю, переставало звучать глупо. Не знаю, то ли я привыкал, то ли он что-то приближённое к реальности говорить стал…

– А я никогда к этому привыкнуть не могла. Но всегда терпела – боялась обидеть.

– Его таким обидеть нельзя было. Он вообще беззлобный был человек.

Хелена покивала, ладонью закрыв скривившиеся от душевной тяжести губы.

– Скучаешь по нему? – Снова кивок. – Давай не будем о плохом…

– А о чём будем? – тоскливо, с натяжкой незаинтересованного человека спросила девушка, всё не могущая оторвать взгляда от блаженно шипящего в тени дерева.

Заговорил с ней Райтер о кинокомедиях – вещи простой и несущественной, но занимательной и веселящей, главное. Разговор этот длился у них ещё долго, но не содержал в себе ничего интересного. Посему выйдем из их палаты и отправимся в небольшой зелёный парк в паре кварталов отсюда, где сидит сейчас на скамейке в полном одиночестве под сенью лип и берёз Артур.

Стайки некрупных солнечных зайчиков в весёлом танце кружили по его одежде, как бы норовя согнать непослушную тень; листва шуршала над ним, повествуя о боли людей, а кружащие над парком и садящиеся по временам на урны и лавочки вороны с голубями точно соперничали, то и дело огрызаясь друг на друга.

Не сказать, что парень разделял чьи-либо настроения. Не был он воинственен, не был и умиротворён – война была, но внутри него, сокрытая от очей простака. В такое время решающим событием становится встреча с тем, чьи глаза, напротив, способны видеть смерч в душе человека.

Артур, совершенно трезвый, сидел сгорбившись, корпя над своими тяжкими мыслями, когда вдруг почувствовал, как кто-то из проходящих по аллейке людей вдруг уселся рядом. Покосился студент и увидел рядом с собой старика в бело-оранжевой одежде да в сандалиях, с простенькой деревянной тростью. Предпочёл он поначалу не обращать на него внимания, как и на прочих прохожих, да только старик сам к нему обратился:

– Денёк прекрасен, не правда ли? Не жарко, не холодно, ветерок обдувает, солнышко греет…

– Ну да, что-то вроде этого, – нудно подтвердил Артур таким голосом, что даже глухой поймёт: желания поддерживать разговор у парня нет. Старика это не остановило:

– А поглядите, как вороны и голуби огрызаются, чёрное и белое… Они словно символизируют что-то, не думаете?

– Нет.

– А вас, я вижу, что-то гложет, молодой человек? – резко перевёл тему незнакомец, так же резко, как перевёл он на собеседника и ставший вдруг пронзительным взор.

– А вы довольно приставучи, старый человек.

– Что за молодёжь пошла! В наше время мы рады были со старшими пообщаться, ибо от них мы получали опыт. А вы!..

Студент язык проглотил: готовые слова улетучились под напором удивительного незнакомца, и вместо них сумел Артур лишь недовольно фыркнуть.

– Не стоит моё замечание так близко к сердцу воспринимать, – лукаво подмигнул его собеседник. – Как вас зовут, кстати?

– Артур, – буркнул студент, тоскливо глядя на копошащуюся в кусте напротив серую кошку.

– А по фамилии?

– Хэтрик.

– Ого, да я знаю эту фамилию! Ваш отец на услужении у всеми известного Нормана Райтера, верно?

– Не верно! – озлобленно воскликнул Артур, метнув взглядом несколько ядовитых колючек. – Не на услужении он, а помощник! И если вы ещё раз…

– И что? – холодно оборвал его старик. – Попробуешь меня оскорбить, а много ли ты знаешь обо мне, чтобы иметь успех? Захочешь ударить, а что изменится? А захочешь язык оторвать – так как же дальше жить будешь? Законом ведь наказание полагается.

– Не собираюсь я вам ничего делать! Отстаньте только от меня, и всё!

– Я-то отстану, а вот жизнь – едва. Она вцепится в тебя своими когтищами тогда, когда ты сего меньше ожидаешь, скажем, в момент твоего триумфа, и сбросит тебя на самое глубокое дно, что ты и выбраться оттуда не сможешь! Жестоко? А мир только жестокостью и наполнен, мой дорогой. И поверь, твоё падение на дно в земном масштабе станет одной из самых лучших участей.

– Я в курсе!

– Потому ты так сильно заботишься о сей стране? Чтобы помочь ей расцвести и, набрав мощь, покорить прочие?

– Откуда вы знаете, что я…

– Я многое знаю из ваших разговоров с тем невеждой, что всеми действиями показывает своё безразличие по отношению к другим и в особенности к тебе. С твоим другом, короче говоря, – который, кстати, и к жизни относится похожим образом: проживу как-нибудь и довольно!

– Вы следите… – кипящая злость разбрызгалась на глаза Артура и осела несмываемой плёнкой.

– Да я же каждый день мимо Медицинской академии прохожу, – невинно улыбнулся старик, вновь бесцеремонно прервав студента. И хотя тот как-то резко поостыл, точно его водой окатили, некая логическая неувязка всё же осталась в голове, причём неувязку эту он никак не мог поймать и сформулировать. – Скажи, Артур, а ты разве хочешь жить подобно своему другу?

Вопрошающее сомнение облепило лицо студента; и стоило ему только на мгновенье пустить докучающую мысль в голову, как незнакомец уже, словно получив ответ, выдал:

– Ага, по глазам вижу – не хочешь! Ты не такой, как он, и не такой, как остальные вокруг тебя. Ты сам сего не чувствуешь? Ты патриот. И твоя жизненная цель заключена в помощи своему народу, я прав?

Артур смерил старика полным недоверия взглядом, но ответ дать не решился.

– Да, ты стремишься помогать другим, и в сём твоё предназначение, – продолжил тот. – Разделяют ли сие предназначение, ну, или хотя бы помогают в его воплощении тебе твои друзья?..

– Чего вы хотите? Прямо говорите! – на этот раз студент решил прервать собеседника, чего тот не совсем ожидал.

– Я всего лишь хочу убедиться, что в мире остались здравомыслящие люди, только и всего, – был тихий ответ понурившегося старика.

– Зачем? И почему вы решили, что таковых не осталось?

– Потому, что от глупости жестокость и идёт. Не согласен? Или ты не связываешь то, что творится вокруг, с теми переменами, что внезапно произошли в людях? Особенно – во власть имущих людях…

– Нет, не связываю! – губы Артура оттянулись, обнажая клыки. – У меня иное мнение на этот счёт, которое сформировалось, кстати, благодаря моему другу-невежде! Не приставайте больше с вашими «великими» проблемами, ради вас же прошу!

– Ты хочешь покоя… как все. Разочарован я в тебе, Артур Хэтрик, – сокрушённо, нарочито медленно произнёс старик, после чего поднялся неуклюже со своей тростью и побрёл прочь.

И такая злость взяла Артура, что готов он был одним ударом разнести спинку скамейки, на которой сидел! Непонятно, отчего он разошёлся, ведь прекрасно понимал, что разговаривал сейчас лишь с каким-то бредящим стариком, чьи слова не заслуживают никакого внимания. Но чёткость голоса, уверенность в словах, эмоции – всё это терзало студента, заставляя думать о том, что перед ним вовсе не простой старик и его-то порицания как раз и следовало бы сейчас избежать.

Август, 52 г. ПВ.

– Извини, – пробормотал с напускным безразличием Вендель.

Александр, шедший у него под боком, состроивший моментом ранее обиженную гримасу, глаза вытаращил. Хелена, шагавшая чуть позади и болтавшая с подружками из академии, навострила уши.

Машина пронеслась со свистом.